Йоханнес Зиммель - Господь хранит любящих
Все в ней было мне неприятно, все раздражало: ее манера говорить без всякого выражения, маленькое личико, неестественно белые волосы, голубые глаза. И то, что ее тело терялось в бесформенном пальто. Ее груди. Ее ноги. Все. Почему нам нравится какой-то человек? Что вызывает к нему симпатию? При взгляде на эту женщину меня охватила такая тоска по Сибилле, что мне стало плохо.
Между тем она вяло спросила:
— Сибилла Лоредо? Кто это?
— Одна знакомая. — Ее совершенно не касалось, кем для меня была Сибилла Лоредо.
Я продолжил:
— Откуда вы знаете господина Тренти?
Она стиснула зубы и покачала головой.
— Не хотите говорить?
— Вы били меня.
— Мне очень жаль.
— Меня еще никто никогда не бил.
— Я принял вас за мужчину, — сказал я, а про себя подумал: «Даже если бы я знал, что ты женщина, я точно так же избил бы тебя!»
Вслух я спросил:
— Как вас зовут?
— Петра Венд.
— Петра Венд? Ваше имя…
— Наверное, оно вам знакомо.
— Кажется, да. Но откуда?
— Вы часто бываете в кино?
— Да.
— Мое имя стоит в титрах многих фильмов. Я консультант по костюмам. У меня в Вене салон моды.
— Почему вы убежали, когда увидели мертвого? Почему не вызвали полицию?
— Я не хотела влипать в историю. Я испугалась.
— Чего?
— Сама не знаю. Вы что, никогда не испытываете страха?
— Почему же, — сказал я, — постоянно испытываю.
Я шагнул через мертвого к столу, на котором стоял телефон. Возле аппарата лежал телефонный справочник.
— Что вы собираетесь делать?
— Звонить в полицию.
Я нашел нужный мне номер и набрал. Низкий мужской голос ответил:
— Полицейское управление Зальцбурга.
— Говорит Пауль Голланд. Пришлите, пожалуйста, ваших сотрудников на Акациеналле, три. Здесь застрелили человека.
— Вы что, выпили?
— Нет.
— Тогда лучше оставьте эти глупые шутки!
— Послушайте, здесь действительно застрелили человека!
Голос стал живее:
— Адрес!
Я повторил адрес.
— Хорошо, сейчас будем!
Я положил трубку. Похоже, они не привыкли, чтобы в Зальцбурге среди зимы убивали человека. Это было не по сезону.
5
Они приехали с синими мигалками и сиреной. Шесть человек привезли с собой камеры и лампы, графитовый порошок и знаменитые большие серые конверты и приступили к работе, как в любом другом городе мира. Они сфотографировали Эмилио Тренти, сфотографировали комнату, и Петру Венд, и меня. Полицейский врач обследовал мертвого и установил, что тот действительно мертв. «Около полутора часов».
Подъехала «скорая помощь», и двое молодых людей в белом внесли носилки. Они уложили на них мертвого торговца овощами, и следом за этим господин Эмилио Тренти покинул дом под Зальцбургом, который ему не принадлежал. Ногами вперед. Они увезли его в Институт патологии.
— Завтра утром можете получить протокол вскрытия, — сказал полицейский врач, маленький плешивый господин, единственный, кто на протяжении всего времени демонстрировал недовольство. Этим вечером он хотел пойти в театр. Давали «Марицу», сказал он мне.
Снаружи, на заснеженном поле между подсобкой и ржавым экскаватором, ждали любопытствующие, чтобы посмотреть, как мертвеца будут грузить в машину «скорой помощи». Это были соседи. Они стояли в тумане тесной толпой и перешептывались. Их тихие приглушенные голоса звучали как шелест листвы. Взвыла сирена санитарной машины, и «скорая помощь» уехала.
Люди из отдела убийств бесшумно передвигались по дому в поисках следов. Они обошли весь сад, осмотрели многочисленные отпечатки обуви на том месте, где я избил Петру Венд. Они допросили соседей.
В доме номер один в этот день праздновали день рождения. Собралось много гостей, большая веселая компания. Хозяин дома, чей день рождения праздновали, был в пестром бумажном колпаке и слегка навеселе. Его рубашка была в пятнах от губной помады. Смущенный, он стоял перед комиссаром, который вел допрос. Комиссара звали Эндерс. Соседа — Гросс.
Они пригласили господина Гросса в дом, где было совершено убийство. Он стоял, прислонившись к холодному камину в гостиной, и рассказывал, что знал. Это было не много. Мы с Петрой Венд сидели в глубине комнаты.
— Вы знали господина Тренти? — спрашивал комиссар Эндерс, чересчур элегантный, красивый мужчина с посеребренными висками, похожий на кинозвезду. Он говорил на изысканном австрийском диалекте.
— Только в лицо, господин комиссар.
Сосед Гросс был маленьким и толстым. Он деликатно сглатывал и держал свою розовую руку перед мягким ртом.
— Я видел его несколько раз, когда он приезжал к господину Виганду.
— Дом принадлежит господину Виганду?
— Совершенно верно.
Гросс снял свой бумажный колпак и снова сглотнул:
— Извините, я выпил немножко шампанского. Мне, конечно, не стоило этого делать, у меня хронический гастрит. Завтра утром мне будет нехорошо.
— Чем занимается господин Виганд?
— Овощи оптом, тем же, что и господин Эмилио Тренти. Они были дружны.
— Где сейчас господин Виганд?
— В отъезде. Он часто уезжает. У господина Тренти был ключ от виллы. Всегда, когда господин Виганд бывал в Риме, он жил у господина Тренти. А когда господин Тренти приезжал в Зальцбург, он жил здесь.
— Сегодня днем вы не слышали какого-нибудь шума? Выстрела или голосов?
— Ничего, господин комиссар. Правда, у меня на той стороне был такой шум, что и собственных слов было не разобрать.
Другие соседи также ничего не слышали. Они только подтверждали слова Гросса, что Виганд и Тренти были дружны. Больше они ничего не знали.
Потом я рассказывал комиссару полиции свою историю. Он слушал внимательно и делал пометки. В галстуке он носил жемчужину, он вообще одевался с элегантностью вчерашнего дня. У него был еще и перстень с печаткой.
Он спросил:
— Вы думаете, что преступление против господина Тренти и преступление против госпожи Лоредо как-то связаны?
— Я в этом уверен, — с горячностью сказал я.
— Хм, — изрек он. Затем повернулся ко мне спиной и заговорил с Петрой Венд.
Она тем временем привела в порядок лицо и волосы. Губы она накрасила слишком ярко и наложила слишком много румян. Ее глаза все еще хранили выражение ужаса.
— А вы, Madame? — Эндерс постоянно обращался к ней «мадам», он вообще охотно пересыпал речь французскими словами. — Где вы познакомились с господином Тренти?
На ее бесцветном, чрезмерно накрашенном лице над носом дрогнула жилка. Я заметил, что она сжала руки в кулаки.
Она сдержанно ответила:
— В Италии.
— После войны?
— Во время войны. — Жилка от переносицы взвилась к корням волос, она резко выдалась, я видел, как она дрожит и пульсирует.
— Когда во время войны, Madame?
— Думаю, в сорок четвертом. Я… остановилась тогда в Риме, и он представил меня обществу.
— Чем он занимался в то время?
— Он занимал высокий пост в министерстве пищевой промышленности. — Петра Венд покусала губу. — Я жила в Риме. Мой дом посещали многие. Он тоже.
— J'ai compris[27], — сказал Эндерс. — Excusez-moi[28], если я побеспокою вас еще, Madame. После войны вы больше не видели господина Тренти?
Она покачала головой.
— И ничего о нем не слышали?
— Ничего, господин комиссар.
— И все-таки вы сразу же приехали сюда, как только он позвонил?
— Он сказал, это очень важно. Для него и для меня. Он сказал, речь идет о его жизни. И о моей.
Пока она говорила, мне наконец удалось ухватить пальцами маленький твердый предмет. Он закатился в щель кожаного кресла, я наткнулся на него рукой, когда садился. В течение всего допроса я пытался достать его из щели так, чтобы комиссар или Петра Венд этого не заметили.
Эндерс говорил с Петрой. Он стоял ко мне спиной. Сантиметр за сантиметром я продвигал правую руку со сжатыми пальцами через колено, потом опустил глаза и на мгновение приоткрыл ладонь. Я знал, что я увижу, еще до того как сел в кресло. Я сразу узнал этот маленький предмет по его форме. Это была овальная золотая серьга с зажимом. Мне эта серьга с ее витым орнаментом была хорошо знакома. Эта серьга и ее пара были заказаны специально для Сибиллы, на внутренней стороне серег было выгравировано по маленькой букве s. Серьги изготовил ювелир Хэнляйн в Берлине, Курфюрстендамм, 34, я заплатил за них двести восемьдесят марок. Сибилла была от них в восторге. Она любила эти серьги.
Одну из них я держал сейчас в руке. Дорогое украшение как огонь жгло мне ладонь. Я сунул руку в карман брюк. Когда я ее вынул, в ней была пачка сигарет. Сережки в ней больше не было. Теперь она лежала в кармане. Я прикурил сигарету, задаваясь вопросом, не заметила ли чего Петра.
