Вионор Меретуков - Восходящие потоки
Мои попытки расширить круг знакомств и, таким образом, выйти на иные уровни общения, в корне пресекались Карлом. Он против того, чтобы кто-то вмешивался в его душу, в его мысли, разрушая его сложившийся внутренний миропорядок.
"Я никому не позволю нарушать мой интеллектуальный и гуманитарный суверенитет! — решительно заявляет он. — Да и тебе с твоими сомнительными миллионами негоже высовывать свою бритую голову из укрытия".
"И я не желаю, чтобы какая-то посторонняя сука вклинивалась между нами, — на днях сказал он и положил мне руку на плечо, — я очень дорожу нашей дружбой".
Я не нахожу нужным ему перечить. Он прав, не в моих интересах обзаводиться новыми приятелями и приятельницами. Чем меньше обо мне знают, тем лучше.
В общем, вечер не удался, и прошел, к сожалению, без скандала. Что, не скрою, меня слегка встревожило. Мне не нравится, когда развлечение, в данном случае попойка, не увенчивается мордобоем или битьем зеркал. Только в самом конце всех
слегка повеселил именинник.
Теперь о подарках.
Я не забыл о вычитанных в книге афоризмов словах Стравинского и торжественно вручил Карлу миниатюрную золоченую мандолину на хрустальной подставке и отвинченный от прокатного автомобиля резиновый клаксон. Чтобы купить мандолину, мне пришлось обегать с десяток сувенирных магазинчиков.
Держа в каждой руке по подарку и как бы взвешивая их, Карл посмотрел на меня очень внимательно и, как мне показалось, с одобрением.
Беттина преподнесла ему, как потом проинформировал меня Карл, ночь неслыханных наслаждений. Каждый дарит что может…
Аделаида преподнесла юбиляру шлем конунга. С рогами. "Как и заказывал", — кривя рот в улыбке, сказала Адель.
Карл был приятно удивлен. Он оценил жест своей бывшей подруги по достоинству и тут же водрузил подарок себе на голову.
Сильвио с поклоном преподнес завернутый в золотую бумагу некий плоский предмет размером 60 на 40 сантиметров. По всей видимости, картину собственного производства.
Карл в пышных периодах поблагодарил дарителя и сказал, что осмотрит подарок позднее, когда останется с ним наедине, чтобы никто не смог помешать ему насладиться творением престарелого монпарнасца.
Агата подарила купленный на мои деньги золотой топорик с брильянтами.
Скучный вечер в самом финале был скрашен выходкой Карла.
Он овладел местом у рояля, согнав с него тапера. С рогатым шлемом на голове Карл в бравурном стиле — на мой взгляд, превосходно — исполнил импровиз-пародию на вагнеровскую "Зигфрид-идиллию", чем вызвал неистовую овацию публики, к этому времени уже порядочно разогретой крепкими напитками.
Особенно бушевали немцы, которые стоя выслушали заключительные аккорды хулиганской симфонии.
Карл завершил музыкальное бесчинство неистовым аллегро и с закрытыми глазами, задрав к потолку раздвоенный подбородок, на минуту замер, как бы потрясенный своей гениальностью.
Словом, Карл "выдал" развлечение в свойственном ему возмутительном стиле.
Сильвио поймал мгновение, когда я случайно задержал взгляд на его склеротических щечках, и жарко прошептал мне на ухо:
— Я обожаю эту женщину! — он глазами указал на Аделаиду.
Зачем он мне это сказал, да еще по-русски?
Увидев, что у меня левая бровь поползла вверх, он пояснил:
— Я родился в Витебске… Как Марк Шагал. Кстати, я был с ним знаком, — сказал Сильвио и смущенно потупился.
Под занавес Карл под собственный аккомпанемент спел гнетущим басом "Застольную" из "Летучей мыши".
И все же, повторяю, вечер, на мой взгляд, не удался. Чего нельзя сказать об утре. Когда я проснулся в своем номере и взглянул на свою временную подругу, то сразу подумал, что у каждого свое представление о счастье. Вернее, свое представление о том, как может или как должен вести себя человек, который испытывает кратковременный прилив безмерной радости жизни.
Я слышал легкое, ровное дыхание юного создания, которое ночью одарило меня фальшивой любовью.
Про себя я с удовлетворением и неожиданным злорадством отметил, что фальшивая любовь ничем не отличается от той, о которой мы думаем, что она настоящая.
Нужно только обладать воображением писателя или художника. Остальное за тебя доделает физиология. Значение которой часто недооценивается и воздействие которой на душу во много крат превосходит воздействие души на физиологию.
Два дня мы валялись в постели, вставая лишь за тем, чтобы принять душ и утолить жажду вином.
Несколько раз в дверь скребся Карл, и я слышал, как он сладким шепотом проговаривал непристойности, но я не удостоил его ответом.
Глава 14
В понедельник Карлу пришла мысль "организовать восхождение" на самую высокую в этих местах гору.
— Сегодня мы все начинаем новую жизнь, начало недели я решил приурочить к началу новой жизни, — сказал Карл, указывая рукой направление, в котором нам предстояла начать движение.
Наскоро позавтракав, мы отправились в путь.
Карабкаться в гору — занятие не из приятных. Тем более в жару. Я подчинился Карлу и его бредовой затее, чтобы хоть как-то скоротать время. Хотя не мог понять, зачем Карл все это затеял.
Время как-то слишком быстро подкатило к полудню. Солнце прочно закрепилось над головой.
По обеим сторонам широкой тропы плотной стеной стоял кустарник, который не давал тени. Вдобавок кустарник был оснащен колючками и шипами.
Первым начал кряхтеть и стонать сам организатор. Вторым Сильвио.
Мы часто останавливались, чтобы перевести дух. Слава Богу, мудрые и милосердные австрийцы по всей пешеходной трассе догадались понаставить скамеек. Вероятно, для таких идиотов, как мы.
— Нельзя так много пить, — отдуваясь, бодрил самого себя Карл, — это очень плохо отражается на здоровье.
После получаса мучений мы достигли вершины. Гора увенчивалась довольно обширным плато с рапсовым полем, несколькими строениями с крепкой каменной кладкой и старой церквушкой.
— Пик покорен, — сказала Беттина.
— Не такая уж она и высокая, эта гора, — заметил Карл, осматриваясь по сторонам. Мне кажется, он искал, где бы выпить. Я не ошибся. Переваливаясь на могучих ногах, он быстро засеменил к открытому кафе. Он был счастлив, что восхождение закончилось.
Из кафе открывался удивительный по красоте вид на окрестности. Рассевшись за огромным круглым столом и заказав напитки, мы тут же позабыли о трудном подъеме.
— Дорогой Сильвио, — обратился к супрематисту Карл. Голос моего друга дребезжал и звучал фальшиво. Глаза опасно посверкивали. — Дорогой Сильвио, — повторил он, — я подозреваю, что ваше настоящее имя звучит как-то иначе…
— Вы правы, — осторожно согласился художник, — но, думаю, что из сидящих за этим столом не я один ношу чужое имя…
— Возможно, возможно… — задумчиво сказал Карл и засмеялся. — За это стоит выпить. Не правда ли, Маруся? — он поднял стакан и посмотрел на свою бывшую любовницу.
Аделаида резко поднялась и сделала несколько шагов к заградительной решетке. Опершись о поручень, она смотрела вдаль. Я подошел и встал рядом.
Далеко внизу лежал красивый город. Ласкающий взор среднеевропейский стандарт. Свежие черепичные крыши. Аккуратные, по преимуществу двухэтажные дома, миниатюрная рыночная площадь с магазинчиками и кафе. Голубое ложе неработающего фонтана. Здание муниципалитета. Церковь, прильнувшая острой спиной к склону горы.
Видны были фигурки людей, неторопливо бредущих по каким-то своим делам.
По шоссе, в сторону Вены сплошным потоком двигались машины.
Отдохнувший за субботу и воскресенье люд бодро возвращался к местам своего постоянного базирования.
Из окон ресторана неслись звуки оркестровой музыки. Я прислушался. Мусоргский? Да, похоже… Ну, конечно, это "Картинки с выставки". Услышать музыку Модеста Петровича, здесь, на какой-то австрийской горе без названия… Я узнал "Римскую гробницу".
— Идиллия, — вырвалось у меня. Я произнес это слово тихо, почти прошептал.
— Да, идиллия, — согласилась Адель, — если бы только люди не стремились опять попасть в неволю… — она показала глазами на автомобили внизу.
— Эта музыка, — вдруг вырвалось у меня, — эта музыка тревожит… У меня на сердце ком страданий…
