Эрик Хансен - Титаник. Псалом в конце пути
— Так? — спрашивает она.
— Да, — шепчет Джейсон. Потом снова наклоняется над водой, достает что-то из кармана, какой-то предмет, который лежит у него В руке, как куриное яйцо. Он слышит, как тикают часы, слышит, несмотря на шум реки. Потом, размахнувшись, бросает старые часы далеко в воду, они исчезают беззвучно и не оставляют на поверхности никаких кругов. Река тут своенравна.
Джейсон слезает с ветки на берег. Чиппева все еще стоит к нему спиной.
— Теперь можешь обернуться, — разрешает он. — Больше смотреть не на что. Только на реку.
Она оборачивается, и он видит, как ее взгляд шарит по поверхности воды.
— Как здесь красиво, — говорит она.
— Да.
— Тебе грустно? — осторожно спрашивает она.
— Нет, Чиппева.
Она коротко кивает. Они молчат. Потом она робко улыбается:
— Мой отец всегда говорит, что нельзя дважды войти в одну и ту же реку.
— Наверное, он где-нибудь это вычитал.
Она, не понимая, смотрит на него.
— Да, но ведь это та же самая река, — говорит она.
— Конечно, — соглашается он. — Та же самая. Все время только вода. Та же река. Всегда одна и та же река.
Она всегда была рядом с ним, все каникулы, с первого раза, как он приехал сюда, тогда они были еще детьми. Чиппева, Мэри. Дочь лавочника. В будни она выглядела нарядной в своей серой школьной форме, и вместе с тем, говоря о ней, тетя Мейбл прибегала к странному эвфемизму, называя ее «свеженькой деревенской простушкой». Сначала Джейсон ошибся в Чиппеве, принимая ее совсем не за то, чем она была на самом деле. Он убегал от нее, ведь он всегда избегал тех, кто постоянно жил на одном месте, имел дом, устоявшийся образ жизни.
Но она была не такая. Она была дикая, как птицы на пустоши, и непредсказуемая, как ветер и снег; не такая, как остальные дети, она никогда не возвращалась вовремя из своих долгих одиноких прогулок и пропускала занятия в школе, если ее манил к себе день. В селении говорили, что у нее не все дома. Она могла не ответить, когда к ней обращались, и ее родители огорчались, потому что она приходила домой грязная и мокрая после прогулок под дождем; она падала в реку, ездила верхом на жеребенке, лазила по деревьям и всегда была в царапинах. В первые же каникулы Джейсон заметил, что она ходит за ним по пятам, и крикнул: «Ступай прочь, Мэри! Я не хочу играть с тобой!» Ведь он думал, что она, как все, к тому же она была девочка. Он решил, что она не поняла его. Но она мрачно взглянула на него и сказала: «Ты не должен звать меня Мэри, это означает несчастье. Зови меня Чиппева, это имя одного кровожадного индейского племени, они снимают скальпы со своих врагов…»
После этого они часто вместе бродили по пустоши, по берегу, по холмам. Они почти не разговаривали, встречаясь и расставаясь без слов, и никогда ни во что не играли, только бегали наперегонки и дрались. Два диких зверька.
Но то лето было не такое, как прежние.
— Ты знала, что на Юпитере всегда бушуют бури? Что он красный и похож на глаз?
Разгар лета, перед ними раскинулась пустошь, в лесочке и кустарнике ошалело щебечут птицы.
— Ты странный, — медленно говорит Чиппева. — Самый странный из всех, кого я знаю.
— Как ты думаешь, на других планетах есть жизнь? — спрашивает Джейсон. — Во Вселенной встречаются одни и те же элементы, почему бы там не быть жизни?
Она ложится в вереск рядом с ним. Они много прошли в тот день.
— Биологи говорят… — начинает Джейсон, но ее взгляд останавливает его.
— Ты все время думаешь о чем-нибудь таком? — серьезно спрашивает она.
— Биологи говорят… — уже тише повторяет Джейсон.
— Наклонись сюда, я тебе что-то покажу.
Он склоняется над ней. Они долго молчат. Они как птицы на пустоши. На Юпитере бушуют бури. Она гладит его по волосам. Его охватывает странное чувство, оно похоже на страх, он вот-вот заплачет.
Чиппева прижимается к нему губами.
— Когда я была маленькая, мне все хотелось попробовать на вкус. Цветы и камни. Однажды я проглотила маленькую фарфоровую статуэтку. Она исчезла, и родители не могли понять, куда она делась. Это была собачка. Мне хотелось перепробовать все, что было в отцовской лавке, отведать всех красивых насекомых. В семь лет я съела один цветок и отравилась. Тогда я перестала пробовать на вкус все, что вижу.
Он всхлипывает над ней.
— Какой ты странный, всегда молчишь. Где твои губы, вот так, я хочу их попробовать, всего тебя попробовать.
Она не в своем уме, так про нее говорят в деревне. Ее трудно понять, она с причудами, ни с чем не считается — Джейсон знал, что это все верно. Их обоих переполняет какое-то чувство, то ли страх, то ли ярость. Вереск царапает им лица, рвет волосы, Чиппева смеется, это напоминает их безудержные драки, когда он мог плюнуть на нее, она его — укусить. Она помогает ему расстегнуть одежду. Потом скользит по нему губами, словно он сделан из гладкого фарфора. Биологи говорят… Венера заслоняет собой солнечный диск… Чиппева крепко прижимается к нему и затихает, влажная, незнакомая, рядом с его телом. Он приподнимается и делает рывок вперед; кто-то из них кричит, но кто, он не знает.
Потом они медленно бродят по холмам, день склоняется к вечеру. В одном месте они отдыхают, она лежит, прижавшись головой к его шее, теперь она уже не девочка из кровожадного индейского племени, а убежавший из дому ребенок. Джейсон вспоминает лавочника — круглый и толстый, похожий на колбасу, он стоит за своим прилавком; дочь лавочника, не так-то приятно быть дочерью деревенского лавочника.
Они не разговаривают. Он смотрит на нее, изучает ее лицо — не совсем правильные черты, вызывающие в нем тревогу, растрепанные волосы… Люди говорят, что она сумасшедшая. Шепотом судачат о ней: что может ждать такую девушку… Джейсона охватывает необъяснимое желание утешить Чиппеву, обнять, погладить по голове. Он не отдает себе отчета в том, что с ними произошло, это было похоже на злость или на скорбь. Он не понимает. Но он понимает, что чувствует сейчас, и это немного пугает его.
Она поднимает голову и смотрит на него. Она снова Чиппева.
Уже поздно, шепчет он.
Тут рядом есть сеновал, шепчет она.
Они поднимаются. Первый раз она берет его за руку и ведет за собой, они идут через лес. Рука у нее обветренная и теплая. И когда они подходят к сеновалу, он понимает, что сейчас будет. Теперь он это знает. И он слышит, совершенно отчетливо слышит, что кричит она; может быть, обхватив его руками, она зовет его.
Через некоторое время Джейсон снова вернулся в школу. В последний вечер Чиппева прощается с ним — их прощание такое же короткое и молчаливое, как всегда. Она немного неловко берет его руку, смотрит на него. Вот и все. Он уедет, исчезнет, она вернется на свою пустошь, теперь уже одна.
Вдруг она спрашивает:
— Ты тоже считаешь, что я сумасшедшая?
Он отрицательно мотает головой:
— Нет. Не больше, чем я.
— Джейсон. — В ее голосе слышатся незнакомые нотки. — Джейсон. Ты так далеко. — Она отворачивается от него и идет.
— Между прочим, — говорит она на ходу, — между прочим, я знаю, что ты тогда выбросил в реку.
— Что же? Что, Чиппева?
Но она уже скрылась в темноте.
Больше он никогда не увидит ее.
* * *Рождественские каникулы. Поля покрыты снегом. Тетя Мейбл взволнованно говорит при его появлении:
— Боже мой, Джейсон, ты так вырос, что тебя трудно узнать. Ты слишком быстро растешь…
Священника Чедуика больше интересует практическая сторона жизни:
— А как дела в школе, молодой человек, принял ли ты к сведению слова адвоката Скотта?
Джейсон чувствует себя здесь чужим, однако теперь ему легче произносить ни к чему не обязывающие слова: да-да, конечно, теперь все в порядке. Их это радует, он видит, что это их радует. И ведь верно, в ту осень к нему было трудно придраться. Но вот можно ли считать это заслугой адвоката Скотта?..
Сочельник, служба, Джейсон осторожно оглядывает прихожан.
Потом индейка и пудинг.
Что-то не так. Что-то случилось.
В начале вечера, сочтя, что уже достаточно выждал, он спрашивает:
— А где Чипп… где Мэри? Дочь лавочника?
Воцаряется молчание. Священник глухо кашляет, потом встает и уходит в свой кабинет, словно не слышал вопроса.
— Да, — тихо вздыхает тетя и мешает ложечкой в стакане с пуншем. — Да, это такая ужасная история…
Джейсон, Джейсон, что в тебе не так, если с тобой случается такое?
Ты падаешь, падаешь, падаешь через мировое пространство, падаешь и не просыпаешься, как просыпался в детстве, потому что это не сон. За окнами усадьбы священника на полях лежит снег. Ты превращаешься в лед, Джейсон. Ты один идешь по пустоши и знаешь, что это в последний раз. Больше ты никогда не придешь сюда.
* * *— Итак, господа, вопрос о наследственности и инстинкте размножения лучше всего начать с изучения крыс.
