Римма Глебова - Хроники Любви
Она не нашлась, что ответить. «Почему вы не отвечаете?» — не отступала та. Видно, была из тех, кто всегда настоит на своем. «Никто», — ответила она. «Тогда зачем пришли?» — прошипело из-под шляпки. «А вы кто? И зачем пришли?» — парировала она. Он много раз говорил ей, что нельзя никому поддаваться, и всегда нужно играть на своем поле, а не на чужом.
Удивительно, но женщина в шляпке смешалась и ничего не ответила. «Ну, значит, и вы никто. И какое вам до меня дело?» — почти громко сказала она, и тут же услышала шепот в свое ухо. «Она его любовница… бывшая. И считает себя почти женой, точнее, сейчас почти вдовой. Но он с год, как с ней расстался. А в последнее время у него завелась красавица какая-то, он сам мне говорил…». «А вы кто?» — она повернулась к мужчине в ярком полосатом пиджаке, со светлыми ласковыми глазами. «Я его друг», — с гордостью ответил он громче красивым чувственным баритоном и мягко взял ее за локоть, чуть пожимая, как бы ободряя, и вместе с тем желая вызвать доверие. «А если друг, что же вы сплетничаете у самого гроба?». Из его глаз исчезла ласка, и мужчина слегка отодвинулся. «Зря вы так, — сказал он, понижая опять голос почти до шепота. — Я же сразу понял, что вы — та самая красавица… Я последний, кто разговаривал с ним… Гелий мне сказал, что написал завещание и оформил его, как положено. И сказал, кому завещание. А оно, солидное, я точно знаю… Ведь это вы Элина? Элина Гродецкая?». «Да… это я. Но… откуда? Я ему ни разу не говорила свое имя… Знаете, что? Оставьте меня. Не нужно мне ваших сказок, и вообще ничего не нужно. Я пришла попрощаться и больше ничего знать не хочу».
Она отошла, оставив его с разочарованным выражением на гладком, чисто выбритом лице, с маленьким черным островком волос под нижней губой. Пусть думает, что хочет. И это я говорила с ним последняя, а не этот холеный хлыщ. Значит, Гелий… Гелий его имя. Как же это мы разговаривали, не зная имен? Теперь это понять невозможно. Хотя… он-то, оказывается, знал. Как, откуда?.. Столько загадок он оставил. Кажется, все расходятся… И дамочка в шляпе… с «другом» под ручку. Ну, чего он оглядывается?.. Не насплетничался? Чего он хотел от нее?
Все ушли. Она осталась наедине со свежим холмом, с несколькими букетами на рыхлой рыжей земле. Она не принесла ему цветов, только телефон. Он прислал телефон с посыльным, в заклеенной коробочке. С запиской внутри. Она сделала всё, как он велел. Он просил звонить ему. Она поймет, когда. Вчера ей позвонил кто-то и красивым баритоном, с грустью сообщил, что завтра похороны ее знакомого, там-то и во столько. Зачем-то спросил ее адрес, она машинально назвала. Наверно, этот «друг» и позвонил. Она не поверила ему, но вечером пришел посыльный. В записке было… что болезнь неизлечима, и он ждать и медленно умирать не желает. Трогательно прощался, в самых нежных словах. Но не сожалел, что не успели встретиться. Написал «так лучше». Он оберегал ее от лишних страданий. Только не учел, что ей-то как раз сейчас хуже. Она теперь будет вспоминать его лицо с закрытыми глазами, и оно никогда не уйдет из ее памяти.
Она подошла близко к холмику. Взяла горсть земли и просыпала ее между пальцами. Однажды они могли встретиться. Она вдруг предложила ему: «Давай, пойдем завтра в театр. Нет, сегодня!». Она испугалась, что до завтра или она, или он передумает. А он после паузы сказал: «А какой спектакль сегодня?..». Но тут же быстро добавил: «Нет, я в театр не хочу. Нет, не стоит. Вся жизнь…» — он умолк, не закончив фразу. Она ничего не поняла, просто удивилась. Решила, что просто он не хочет встретиться, опять «время не пришло», и когда же оно придет, их время. Но в ответ сказала ему: «Да, я тоже не очень люблю… Там всё искусственное, там всё игра, ничего настоящего». Он перевел разговор на другое, и больше они о встрече в последнее время не говорили. Только на прошлой неделе, при последнем разговоре… действительно, последнем, как оказалось, он сказал, что сожалеет. Но не пояснил, о чем. И голос у него был глухой, словно он очень устал. А через три дня телефонный звонок баритона, потом посыльный…
Она оглянулась. Никого, тишина. Достала из кармана куртки свой мобильник, дрожащим пальцем потыкала в цифры, уже давно выученные наизусть. Раздался отдаленный звонок… как из-под земли… Она опустилась на колени и приникла к холмику, всё так держа свой телефон в руке, у самого лица. Звонок слышался оттуда, из глубины. Вдруг он оборвался, и она услышала: «Привет, красавица!». Голос звучал почти как всегда, только чуть глуше. «П-п-ривет..» — ответила она, не понимая, это происходит в самом деле, или она сейчас повредилась рассудком. И с трудом выдавила: «Как ты?..». «Я хорошо. Только холодно немного… и воздуха мало…». Она оглянулась. Надо позвать кого-нибудь… Он живой. Ей же сразу показалось, что он живой. Он задыхается там… Никого вокруг не было. Только кусты колеблются на пустой аллее… Она перевела взгляд на холмик. Не доносилось больше ни звука. Там, где изголовье, два букета как-то приподняты, словно прикрывают что-то… трубочку какую-то… Она потянулась туда, выронив свой мобильник на ближний букет, но тут снова прозвучал его, уже совсем отдаленный голос: «Элина… я задыхаюсь… помоги…». Она потеряла сознание и упала лицом на рыхлую землю, рядом с телефоном, из которого голос что-то продолжал говорить…
К ней уже бежали люди, дама в черной шляпке, друг с перекошенным лицом, и другие… Ее поднимали, усаживали под куст, хлопали по щекам, подносили ватку с нашатырем, что-то быстро делали с холмиком, спеша и переругиваясь. «Ну, артист!» — кто-то сказал возмущенно и выругался. «А мы — не идиоты? — зло спросил другой голос. — Купились, дураки, на шикарный ужин в ресторане!». «Завтра у него спектакль! А он сможет играть?» — забеспокоился высокий женский голосок. «Будем надеяться… что мне не придется его заменять… Но я всегда готов, ты же знаешь», — с ноткой удовлетворенности, сказал баритон.
Она не видела, что делалось вокруг, и ничего не слышала. Так, в полубессознательном состоянии, ее усадили в чью-то машину, и отвезли домой, в сумочке нашли ключи, внесли в квартиру и уложили на диван. Нашелся на столе в записной книжке телефон какой-то Марии, оказалось — сестра, и та скоро приехала.
Три дня с высокой температурой и в безразличном состоянии. Вызванный на дом врач сказал: нервный срыв, но никакой явной болезни. От сестры было мало толку, только бесполезная и надоедливая суета. Когда сестра на пятый день уехала, Элина нашла в прихожей, в кармане куртки свой телефон — он был испачкан в земле, она протерла аппарат влажной тряпкой и положила на стол. Телефон тут же зазвонил. Может, он и раньше звонил, но она из спальни не слышала.
Чей-то приятный баритон интересовался ее здоровьем. «Я здорова, — ответила Элина. — А в чем дело? Вы кто?». Тут баритон пустился в какие-то объяснения, она ничего не поняла, поняла только, что некто Гелий хочет ей позвонить, но не решается. «Пусть звонит», — равнодушно ответила она. «Дело в том, что… Гелий очень занят сейчас… репетирует. Он приглашает вас на спектакль, он пришлет билет, вы придете?». «Не знаю…»
Она выключила телефон. Налила себе чаю и долго думала над остывающей чашкой. Всё расставлялось по своим местам. Этот звонок словно разбудил её. Она вспомнила всё, что произошло на кладбище, и всё, что говорилось возле неё, когда она была в тумане, но слышала каждое слово, и теперь все слова всплыли, как из темного омута. «Замечательно! — она, со слезами на глазах, рассмеялась. — Чудная игра с чудным сюжетом… и даже с завещанием, для достоверности»
Присланный билет был в первый ряд партера, середина, прямо напротив сцены. Элина, в элегантном черном платье, с черным жемчугом на шее и таким же браслетом, с черной бархатной лентой на светлых волосах, привлекла внимание многих зрителей, когда проходила по проходу партера и усаживалась на свое место. Большой букет был обернут непрозрачной бумагой, она положила его под кресло.
Спектакль был драматический, даже трагический. Главный герой играл превосходно и естественно, без излишнего надрыва. «Талант — он и есть талант», — полушепотом сказал господин в соседнем кресле и покосился на Элину. Она согласно кивнула. В самом конце героя убили, ножом в сердце. Он с громким стоном упал, и весь зал откликнулся стоном и последующей тишиной. Еще несколько минут на сцене что-то происходило — оставшиеся в живых выясняли отношения и ставили точки «над i». Занавес закрылся и тут же снова открылся. Главный герой стоял у самого края сцены, во весь свой высокий рост, и улыбался, была видна заметная щербинка меж передними зубами, пот катился по его лицу, малиновое пятно на белой рубашке казалось весьма натуральной кровью. Аплодисменты, свист… творилось что-то невообразимое. Сцену закидали цветами, особенно восторженные женщины — они буквально лезли на сцену.
Она встала, не спеша приблизилась — два шага всего лишь понадобилось, чтобы оказаться рядом, почти у его ног. Как раз возник промежуток между беснующимися дамочками, и она протянула вверх букет, сорвав с него бумагу. Он наклонился, нежно посмотрел ей в глаза и послал воздушный поцелуй. Взял букет… «А-ах!..» — раздалось от стоящих на сцене и возле сцены, а потом и прокатилось по рядам. Крупные красные розы перевязаны широкой атласной черной траурной лентой с большим бантом — это было видно всем. Из середины букета выдвигалась пышная черная роза, и её толстый зеленый стебель был обвязан тоже черным бантом. Артист ушел, не оглядываясь, с опущенным букетом в руке, за кулисы. Лента развязалась и волочилась черной змейкой за ним по полу. Артист второй роли склонился со сцены к Элине. «Как вы могли? — спросил он сердитым баритоном. Но в глазах его горел огонек. — Я понимаю вас, — понизил он голос. — Но ведь не таким же способом!». «А у вас есть другой?» — парировала она. «Можно, я вам позвоню?» — спросил он. «Звоните, — разрешила она. — Хотите вместе искать способ?» Он расхохотался. «Однако, вы артистка!» «Не более, чем вы все!». Тут занавес стал закрываться, и он отступил вглубь сцены.
