Джек Керуак - И бегемоты сварились в своих бассейнах
Почти для всех, кто лично знал участников драмы, цензурирование задним числом сексуальной жизни Карра выглядело, учитывая обстоятельства, вполне простительным. В конце концов, от него не отвернулся даже лучший друг убитого. Уильям Берроуз первым выслушал признание Люсьена всего через несколько часов после роковой драки. Он сразу посоветовал юноше найти хорошего адвоката и сдаться властям, придерживаясь линии «защиты чести» в расчете на снисхождение суда. Берроуз не видел никакой пользы в том, чтобы Люсьен получил максимальный срок.
Отношение Джека, которому Карр поспешил рассказать обо всем после Берроуза, было более противоречивым. Каммереру он более чем симпатизировал. Бисексуальность Керуака была неясной и скрытой, однако несомненной, и домогательства Каммерера не вызывали у него брезгливости. Тем не менее, хотя они с Карром дружили менее полугода, привязанность к нему одержала верх.
Друзья провели день вместе, перекочевывая из бара в бар, заглядывая в картинные галереи, сидя в кино и посещая места, где происходили драматические события, приведшие к роковой развязке. Ближе к вечеру они почувствовали, что время, отпущенное им, подходит к концу, и неохотно расстались. Оба хорошо понимали: то, что произошло, изменит всю их жизнь.
Проведя большую часть дня 14 августа с Керуаком, Люсьен признался в содеянном своей матери, Мэрион Грац Карр, в ее квартире на Пятьдесят седьмой улице. Она вызвала своего поверенного, и Люсьен рассказал ему всю историю. На следующее утро поверенный отвел молодого человека к окружному прокурору Фрэнку Хогану, где Люсьен и сделал официальное признание. Ему предъявили обвинение в убийстве второй степени тяжести и заключили под стражу. Керуака задержали в квартире номер шестьдесят два, где он жил со своей девушкой Эди Паркер по адресу Западная сто восемнадцатая улица, 421. Он не имел возможности внести залог и был заключен под стражу как важный свидетель.
В четверг утром полиция постучала в дверь квартиры Берроуза в доме 69 по Бедфорд-стрит в Гринвич-Виллидж. Билл в это время находился на другом конце города в отеле Лексингтон, выполняя задание по делу о разводе для сыскного агентства Уильяма Шортена. Его задачей было засечь «эротические звуки» в соседнем номере, который сняла пара, бывшая объектом слежки, однако там никто так и не появился. Как только до Берроуза дошел слух, что его также хотят привлечь в качестве свидетеля, он связался со своими родителями в Сент-Луисе, и те немедленно заручились поддержкой опытного адвоката, который сопроводил их сына в офис окружного прокурора для дачи показаний, откуда Билла отпустили под залог.
Винсент Малоун и Кеннет Спенс, адвокаты Люсьена, подали заместителю прокурора Джейкобу Грумету заявление подзащитного о признании вины с ходатайством о снижении тяжести обвинения до непредумышленного убийства. Перед судом и прессой они обрисовали жуткую картину преследования опытным гомосексуалистом невинного мальчика, которую подкрепляли первые сообщения в новостях и тюремные снимки светловолосого юноши с детским взглядом и томиком Йейтса в руке. Адвокаты даже предположили, что физически более мощный Каммерер угрожал Люсьену, однако не делали попыток убедить суд, что совершенно здоровый девятнадцатилетний парень не мог защитить себя другим способом или просто-напросто убежать.
Карра приговорили к заключению с предельным сроком в десять лет в тюрьме Эльмиры, штат Нью-Йорк. Энн Чартер пишет в биографии Керуака, что друзья Карра надеялись на условный срок и пришли в ужас, узнав о приговоре. Однако Берроуз говорил Теду Моргану, что присутствовал в зале суда и выходил вместе с адвокатом Люсьена, который сказал: «Ему было бы очень вредно остаться безнаказанным». «Душой он был не на его стороне, — сделал вывод Берроуз, — он вовсе не хотел оправдания, морально осуждая молодого человека». Возможно, впрочем, что в этом адвокат был прав.
Еще в заключении Керуак женился на Эди Паркер, и ее родители внесли за него залог. Молодожены уехали домой в Гросс-Пойнт, штат Мичиган, где Керуак устроился на работу, чтобы отдать долг, однако уже через несколько недель, в начале октября, Джек вернулся в Нью-Йорк, где и начал развивать свой характерный «спонтанный» творческий стиль.
После убийства Каммерера Берроуз в течение недели ежедневно посещал своего тогдашнего психиатра Пола Федерна, а потом несколько недель провел в Сент-Луисе у родителей. В конце октября он спокойно вернулся в Нью-Йорк, сняв квартиру по адресу Риверсайд-драйв, 360. Вскоре криминальные знакомые научили его употреблять морфин, а к декабрю он разделил свое новое увлечение с Алленом и Джеком. Как известно, для Берроуза это стало началом болезненной зависимости, которая продолжалась с перерывами до конца жизни, пока в 1980 году он не перешел на метадоновую программу.
Аллен Гинзберг одним из первых попытался состричь литературные купоны с дела Карра-Каммерера: в конце 1944 года в его дневниках появляется множество заметок и набросков для книги, которая должна была называться «Песня крови». В настоящее время дневники опубликованы; в них содержится множество динамичных сцен с участием автора, Люсьена и всех, кто имел отношение к этой истории. Литературная реконструкция последней трагической встречи Каммерера и Карра очень подробна и, возможно, наиболее реалистична из всех имеющихся.
Однако в ноябре 1944 года Гинзберг пишет в дневнике: «Сегодня декан назвал мой роман непристойным». Заместитель декана Колумбийского университета Николас Макнайт вызвал Аллена для беседы после того как Харрисон Росс Стивз, заведующий кафедрой английского языка, доложил ему, над чем работает один из студентов. Опасаясь, что лишняя огласка бросит тень на университет, декан убедил Гинзберга прекратить сочинение.
К осени 1944 года поэт Джон Холландер, друг Аллена, уже написал об убийстве рассказ «в стиле Достоевского» для студенческой газеты «Коламбия спектэйтор». Перед сочными деталями убийства не смогли устоять и другие литераторы. В той или иной форме изложение тех событий встречается в 40-е годы и позже в романах и мемуарах Чандлера Броссарда, Уильяма Гэддиса, Алана Харрингтона, Джона Клел-лона Холмса, Анатоля Бройяра, Говарда Ми-чема и даже Джеймса Болдуина — считается, что он использовал этот сюжет в рассказе «Тысячи слепцов», очень ранней версии романа 1956 года «Комната Джованни», где раскрыта тема гомосексуализма.
В число других нью-йоркских писателей, определенно знавших об этой истории, входит Маргерит Янг, дружившая с Каммерером, а также ее приятель, рассыльный из «Нью-Йоркера» Трумен Капоте, с которым она познакомила Берроуза в июне 1945 года, когда Капоте напечатал в «Мадмуазели» свой первый значительный рассказ «Мириам». Годы спустя Эди Керуак-Паркер, еще одна свидетельница, также написала мемуары, опубликованные в 2007 году под названием «Все будет хорошо: моя жизнь с Джеком Керуаком». Там события освещаются с точки зрения спутницы Керуака, которая сразу и не поняла, зачем полиция колотит в дверь и уводит Джека в тюрьму.
Наконец, за дело взялись и сами Берроуз с Керуаком. О том, как это было, Берроуз в середине 80-х рассказал своему первому биографу Теду Моргану для всеобъемлющего труда «Литературный изгой. Жизнь и время Уильяма Берроуза»:
«Мы с Керуаком обсуждали будущую совместную работу и решили использовать историю гибели Дэйва. Писали главы по очереди и читали их друг другу. Материал был четко разделен — кто и что напишет. Мы не добивались особой точности, нам просто было интересно.
Конечно, мы основывались на реальных событиях, но Джек лучше знал одно, я — другое… короче, мы многое присочинили. Нож заменили на топорик и так далее. Герои не должны были слишком напоминать реальных лиц, отсюда и мой турок.
У Керуака еще не было ничего опубликованного, нас вообще никто не знал. Во всяком случае, публиковать наш роман никто не хотел. Одна литагентша хвалила: „О да, вы талантливы! Вы писатели!“ и все такое прочее, но этим все и кончилось, издатели не заинтересовались.
Теперь, оглядываясь назад, я понимаю: коммерческих перспектив книга не имела. Она не была ни достаточно сенсационной, ни достаточно хорошо написанной с чисто литературной точки зрения. Ни то ни се, короче. Написана в экзистенциалистском стиле, очень модном тогда, но в Америке он еще не прижился. Не тот товар, в который можно вкладывать деньги».
По поводу необычного названия Берроуз сказал: «Однажды, когда мы сидели и писали, по радио сообщили о пожаре в цирке, и в репортаже прозвучала такая фраза… и мы решили ее использовать».
В интервью 1967 года для «Парижского Ревю» Джек Керуак так вспоминал о происхождении названия:
«Да, „Бегемоты“. Как-то вечером мы с Берроузом сидели в баре, и радио передавало новости, мол, египтяне атаковали, и так далее, и тому подобное… а потом сказали про пожар в лондонском зоопарке, как бушевало пламя, и как бегемоты сварились прямо в своих бассейнах — спокойной ночи, спасибо, что нас слушали… вот Билл и обратил на это внимание, он всегда замечал такие вещи».
