Али Смит - Случайно
Дойдя до середины мостика, Амбер останавливается прямо над ревущим шоссе. Опираясь на перила, они еще раз любуются видом. Красота. Истинный, типичнейший английский пейзаж. Они смотрят на поток машин, что несется под ними туда-сюда, словно двусторонняя река. Солнце, отражаемое лобовыми стеклами и полированными боками машин, так и бликует в глазах Астрид. Лучше смотреть на машины у самого горизонта, которые постепенно пропадают в чуть колеблющейся стене жара. Их цвета словно перетекают в воздух, словно машины сделаны из чего-то жидкого.
Прекрасный летний день, наверное, точь-в-точь как давным-давно, когда все лето стояла чудная погода, а Астрид еще не было на свете.
И тут Амбер роняет камеру вниз.
Астрид видит ее полет в воздухе. Слышит собственный сдавленный крик, слышит словно издали, а потом звон разбивающегося об асфальт пластика. Какая маленькая вещица. Вот ее ударяет сбоку колесо грузовика, и она летит к машине позади него, ближе к центру дороги, и разлетается под колесами на тысячи кусочков, которые брызжут во все стороны. Приближаются другие машины, и давят и давят эти кусочки, пасуя друг другу через дорогу.
— Пошли, — говорит Астрид.
И она идет дальше, к ступенькам, и начинает спускаться к станции. Вот из виду пропала ее спина, потом плечи, голова.
Поверить не могу.
Она — точно ненормальная.
Всю дорогу домой Астрид думает: она ненормальная. Всю дорогу от станции домой, а путь неблизкий, Астрид не разговаривает с Амбер. Она даже не смотрит в ее сторону. А когда бросает искоса взгляд из-под челки, у Амбер вид совершенно умиротворенный, словно не случилось ничего непоправимого, словно она не сделала ничего ужасного.
Ведь это был подарок от мамы и Майкла на ее прошлый день рождения.
Ей страшно влетит.
Камера стоила кучу денег.
Они все время говорили о том, как дорого она стоит. Словно гордились этим.
«Сони», цифровая.
Там были сегодняшние кадры; например, цветы в поле.
И как Амбер идет по полю, с бело-золотым нимбом над головой.
И как они ездили позавчера в Норвич, и кадры того, что произошло у «Дворца карри».
И зачем теперь она, Астрид, нужна Амбер, раз она не может снимать важные вещи?
Кассеты с восходами остались на прикроватном столике. Но она перестала снимать с тех пор, как у них появилась Амбер. А если она проснется завтра утром и ей снова захочется снимать?
Надо будет заставить Амбер заплатить за камеру.
Как это ни досадно, на мостике не установлено видеокамер.
У нее нет свидетелей.
Астрид ничего не докажет.
Всю дорогу домой она не смотрит на Амбер и не разговаривает с ней. Амбер не замечает. Идет, насвистывая, руки в карманах. Астрид плетется следом за ней по другой стороне дороги, уперев взгляд в землю под сандалиями. Но Амбер не замечает, или замечает, но ей наплевать.
Когда они приходят домой, Астрид поднимается к себе, запирается изнутри и вдруг ловит собственное отражение в зеркале, у нее совершенно белое лицо, Астрид даже останавливается, чтобы снова взглянуть в зеркало. Ей становится ужасно смешно, ее лицо в зеркале такое маленькое, бледное, злющее! Ей ужасно смешно, что вот это и есть она.
Она вглядывается в себя.
Та часть ее личности, которой смешно, словно стоит в стороне и наблюдает. Эта личность абсолютно спокойна, словно самостоятельная, иная она.
Астрид сидит, отвернувшись от зеркала, изо всех сил стараясь не дать остынуть гневу.
Два дня спустя Амбер спросила у Астрид, может ли она дать ей свой блокнот и фломастер.
Астрид кивнула. И буркнула нечто утвердительное. Она все еще «не разговаривает» с Амбер.
Амбер лежит в тени на траве, что-то рисуя фломастером Астрид в ее же блокноте.
Немного погодя Астрид подходит и садится в сторонке. Потом подвигается ближе.
Амбер отлично рисует, и очень быстро. Сейчас она нарисовала маленькую девочку. Девочка сидит за школьной партой, на противоположной стене старая школьная доска, у которой стоит старомодного вида училка. Девочка тоже рисует на листе, прикрепленном к мольберту. Сверху на листе надпись: Мамочка, такими детскими буквами, а сама картинка — точь-в-точь, как дети рисуют свою маму: палка-палка-огуречик, смешные ножки-прутики, разные глаза, рот запятой.
Амбер показывает рисунок Астрид.
Потом она вырывает листок, переворачивает его и прикрывает локтем, как делают дети, когда не хотят, чтобы у них списывали, и делает новый рисунок.
Заканчивает — и протягивает Астрид.
Это сценка у ворот школы (на них даже есть вывеска: ШКОЛА); три мамы поджидают своих чад. Две из них женщины как женщины. А третья — точная копия «мамочки» с картинки девочки на первом рисунке. Она стоит рядом с «настоящими» мамашами, вся сикось-накось, волосы ежиком, глаза разные, рот дурацкой закорюкой, руки-палочки торчат в стороны, т. е. когда мамаша на самом деле выглядит как нарисованная в жизни — это чистый прикол.
Ничего смешнее Астрид в жизни не видела. Она смеется и не может остановиться. Ей смешно от самой мысли, что мама-каляка может выглядеть так же и «в жизни»! Это так смешно и так глупо, что Астрид смеется, пока у нее не начинают течь слезы. Слезы текут у нее по лицу по обеим щекам, холодными ручейками пробегают за ушами и падают в траву. Амбер тоже смеется, лежа на спине, от всей души. Они обе катаются по траве хохоча без остановки.
— Прекрасная иллюстрация сравнения, — изрекает Майкл, взглянув из-за ее плеча на рисунок (когда Астрид показывает его Магнусу).
— Очень смешно, — говорит Магнус. Он лежит на диване, уставясь в потолок. (Он почти пришел в норму, снова начал разговаривать, даже ванну принимает, все такое. Правда, вокруг глаз у него до сих пор черные круги, словно кто-то нарисовал их фломастером.)
— Это Амбер нарисовала? — спросила мама. — Замечательно. У нее явный талант.
О да. Астрид тоже так думает. Прошло уже много времени, а бывает, что она вдруг рассмеется ни с того ни с сего, неважно, где и чем занимается.
Часто она вспоминает про это ночью и ничего не может поделать — снова хохочет как заведенная, юмор, заключенный в рисунке, проникает в тебя настолько глубоко, до самых печенок, что кажется, твои внутренности плавятся или что в тебя вселился «чужой», которому ничего не нужно — только хохотать у тебя внутри, и через много-много дней, когда сами рисунки уже потерялись, или их куда-то сунули, или выбросила Катрина-Чистюля, Астрид продолжает безудержно смеяться при одном воспоминании, боже, до чего смешно, до чего прикольная идея: стоит такая дебильная мамаша вместе другими у школьных ворот, словно сойдя с дурацкой детской каляки прямо в реальный мир, ну как будто изображение, созданное ребенком, и есть самое точное и правдоподобное.
— Астрид, — обращается к ней мама как-то душно — жарким вечером, когда Майкл приготовил на ужин нечто «изумительное» и в результате в салате оказались мелко нарезанные несъедобные цветы. — Ты должна снять на видео всю компанию. Такой прекрасный вечер после прекрасного дня, у нас такой прекрасный ужин, это надо запечатлеть. Сходи за своей камерой.
Астрид не реагирует.
— Астрид, — говорит мама. — Иди же!
Астрид смотрит в тарелку.
— Иди же, — говорит мама. — Принеси камеру.
— Нет, — говорит Астрид.
— Как — нет? — говорит мама.
— Я не могу, — говорит Астрид.
— Что значит — не могу?
— Я ее потеряла.
— Что?!
Астрид повторяет:
— Я ее потеряла.
— Где же, Астрид, ты потеряла камеру? — спрашивает Майкл.
— Если бы я это знала, то уже нашла бы, так?
Амбер смеется.
— Астрид, кончай дурить, — говорит мама.
Астрид морщится, глядя на цветочную кучку у края тарелки.
— Но как это произошло, скажи на милость? — спрашивает Майкл.
— Астрид, она стоила две тысячи фунтов, ты же знаешь, — говорит мама, но скорее вкрадчиво, а не грозно — ведь за столом Амбер и им хочется выглядеть перед ней идеальными родителями, даже Еве.
— Когда это случилось? — продолжает Майкл. — Ты заявила в полицию?
— Астрид, господи, — говорит мама. — Это же твоя камера!
— Вообще-то, — вступает Амбер, она тянется к корзинке с хлебом, — ругать надо меня. Меня раздражало, что она вечно таскает ее с собой, вот я и бросила ее с мостика над дорогой.
Все поворачивают головы к Амбер. Пауза длится, растягивается и тянется, пока Астрид не решается:
— Нет, неправда. Она сама упала.
— О, — сказала мама.
— А, — сказал Майкл.
— Она лежала на перилах, и вдруг — раз и упала, — сказала Астрид.
— О, — повторяет мама. Снова пауза, только Амбер позвякивает ножом и вилкой по тарелке.
— Это случилось на пешеходном мостике, — говорит она. — Там, над шоссе А14.
— Вы могли кого-то убить, знаете ли, — произносит Майкл. — Она могла попасть в лобовое стекло, например.
