Леонид Сергеев - Вперед, безумцы!
Однажды он прибежал ко мне в театр.
— Давай выручай! Мне надо срочно ехать в Воронеж — там делаю спектакль. Пойдем в училище, прочитаешь за меня лекцию студентам.
— Какую лекцию? — забеспокоился я. — О чем? Я никогда не читал никаких лекций, здесь у меня голова не варит.
— Выручай, говорю. Ничего и варить не надо. Два часа поболтаешь о театре, и все. Лепи что хочешь.
В общем, он уговорил меня, и я поплелся с ним на это мероприятие.
Надо сказать, что некоторых студентов того училища в наш театр уже присылали на практику, то есть кое-какой навык общения с ними я имел и шел на лекцию без особого волнения (не настраивался на жадный интерес к себе, просто — на элементарное внимание), но все же допустил промах — забыл, кто учился в том заведении. А студентами там были в основном сыновья и дочери актеров, не прошедшие по конкурсу в театральные институты и рассматривающие училище, как временную вспомогательную труппу, как некий трамплин, с которого рано или поздно прыгнут на сцену.
Андреев представил меня и удалился. Студенты немного поулюлюкали, затем небрежно развалились на стульях, всем своим видом давая понять, что театр знают не хуже «лектора» и готовы, ради осмеяния, задать ему забористые вопросы. Одни из них взирали на меня с едкими улыбочками, другие тускло, с унылым безразличием, третьи откровенно позевывали, притворно изображая уставших от всякой учебы.
«Им объяснять, что такое театр бесполезно, лучше поговорить о том, что обычно волнует в их возрасте», — подумал я, усаживаясь за стол и чувствуя прилив уверенности, словно меня назначили капитаном корабля, отправляющегося в плавание по жизни, а в команду набрали избалованных юнцов.
— Я никогда не читал лекций, поэтому давайте просто побеседуем. Спрашивайте, что вас интересует, — начал я очень воодушевленно, прямо-таки ощущая в руках штурвал корабля, и, выдержав паузу, шутливо (или нагло) добавил, уже совсем зримо выводя корабль из бухты:
— Я как раз в том возрасте, когда знают ответы на все вопросы.
— Так вы из театра Маяковского? Актер, да? — явно дурачась, в качестве разогрева, спросил один парень. — Я вас видел в каком-то фильме.
Корабль явно подстерегали подводные рифы, но я не потерял самообладания и начал умело лавировать:
— Где и кем я работаю, вам сказал ваш преподаватель и мой друг. И в кино я никогда не снимался. Актер из меня не вышел бы. Для этого нужно иметь призвание, а не только наследственность (я намекал вполне определенно).
Мои галсы выглядели неплохо; дальше я привел в пример великих актеров (Щепкина, Сандунову), выходцев из простой среды, и несколько сбил спесь с именитых отпрысков.
— Как по-вашему, каким должен быть актер? — уже вполне серьезно спросил вихрастый парень.
Похоже, мне удалось вывести судно из опасной зоны, и я взял курс в открытое море.
— Думаю, главное в искусстве — это искренность, — в форме рассуждения проговорил я и дальше повторил рецепты своих наставников по художественному училищу; потом заключил: — Работа актера должна, как говорится, зацепить сердце зрителей, чтобы им стали близки и понятны переживания героев…
Я нес шаблонный набор, но студенты притихли — я понял, что поймал попутный ветер и подумал: «Как здорово у меня все получается и почему раньше Андрееву не приходило в голову приглашать меня?».
Довольный своим настроем, я стал рассказывать о мастерах сцены, с которыми работал, но вскоре по усмешкам слушателей понял, что взял не совсем верное направление и вот-вот попаду в полосу шторма. Пришлось чуть повернуть штурвал.
— Вообще, актер — самая зависимая профессия, у него вечный экзамен. Нам, художникам, легче. Никто не мешает делать работу для себя. А, как известно, быть независимым — огромное счастье.
Корабль на всех парусах благополучно пересекал водное пространство. Небо было синее, погода теплая.
Кто-то с последнего ряда спросил, каких художников я люблю. Я ответил с бесшабашной смелостью и добавил, что привязанности и убеждения человека меняются.
— Вспомните себя подростками. Наверняка теперь у вас другие кумиры, а над некоторыми своими увлечениями просто смеетесь, — мой голос звучал спокойно и ровно. — И теперешние ваши взгляды изменятся, вот увидите…
— Поспорю! — выкрикнул парень в очках. — Как раз первые открытия, первые увлечения самые ценные и стойкие. И первые впечатления о человеке самые верные.
Я тяжело вздохнул. Беззаботное плавание, каким представлялась беседа, превращалось в мучительную болтанку среди коварных волн, но я все-таки выбрался на спокойную воду.
— Так-то оно так, но все же только с годами складываются четкие взгляды, убеждения…
— Талант надо поддерживать или нет? — спросил кто-то.
— Да редко у каких талантов тепличные условия. Многие с трудом пробиваются, — изрек я банальность, и добавил: — Куинджи два раза не принимали в академию, Ван Гог за всю жизнь продал одну картину…
Потом, вспомнив как Снегур натаскивал меня, слово в слово скопировал его изречения:
— Где, когда таланту сразу везло? Но в борьбе за свое «я» закаляется дух. Талантливый и в неудачах черпает материал для работы… Было бы что-нибудь в голове, а работать в любых условиях можно. Главное, не унывать, — с улыбкой, как и подобает всезнающему морскому волку, вещал я. — Наши вечные враги — унынье и скука, — выпятив грудь, я пропел: «Жил отважный капитан…».
Но аудитория не оценила моей морской души и протестующе завизжала, послышались реплики:
— Забавный пират! Хохмач! Пудрит нам мозги!..
Несмотря ни на что, я достаточно уверенно вел корабль к цели, и погода была как по заказу. Лицо обдувал легкий бриз. Но внезапно на горизонте сгустились тучи.
— У меня вопрос, — руку подняла сидящая в царственной позе блондинка, холодная красавица. — А как вы относитесь к этой, как ее? К любви?
Студенты зашумели, вокруг потемнело, налетел шквальный ветер. Я привстал и усмехнулся, изображая многоопытного скитальца морей, отмеченного блеском былых побед.
— Замечательно отношусь!
— А что такое счастье? — пискнула рыжая девица.
— Вы женаты? — выпалил кто-то.
— Был. Так что в отношении семейной жизни могу открыть бюро полезных советов, — я еще пытался шутить, но корабль уже попал в десятибалльную передрягу, и палуба под ногами ходила ходуном.
— Не увиливайте от ответа! — воспламенилась рыжая девица.
Еле сохраняя равновесие от качки, я пробормотал:
— Счастье в том, чтобы делать свое дело. Ну и, как говорили древние, посадить дерево, построить дом, воспитать ребенка…
— И это называется счастьем?
— Пожалуй, — не слыша своих слов от грохота, буркнул я. — Ведь, если знаешь, чего хочешь и идешь к цели. Это тоже счастье. Сам путь…
Я бестолково выдавливал слова, чувствуя, что обшивка корабля трещит по всем швам.
— Ну и счастье встретить своего человека, единомышленника, друга… настоящего друга, — я бормотал бессвязно — корабль дал течь и, получив крен, беспомощно рыскал среди пенистой, вздымающейся массы.
Парень в очках махнул рукой.
— Вот я не совсем ясно представляю свои желания и планы, но точно знаю, чего не хочу.
— Хочется побывать за границей, — пропела соседка парня.
— Еще побываете, — я попытался изобразить широкую капитанскую улыбку. — Но все мы и без путешествий так или иначе причастны ко всему, что происходит в мире. Как сказал немецкий поэт: «Трещина, которая раздирает весь мир, проходит через твое сердце».
Я уже почти выровнял корабль, как вдруг рядом пронесся смерч, обрушив на палубу лавину воды; судно губительно завалилось набок.
— Так что вообще такое любовь? — послышался девичий голос. — Есть она или есть только секс и привязанность?
— Приходи вечером, объясню! — громко объявил какой-то парень.
— Какая такая любовь?! О чем ты?! Сказанула тоже! — поднялся невероятный шум — моя команда взбунтовалась, я завел корабль черт-те куда.
— Любовь есть бесспорно! — стараясь перекричать гвалт, бросил я, но мои матросы уже прыгали в шлюпки, покидая тонущее судно. Вслед за ними и я нырнул в пучину, а вынырнув, стал озираться в поисках своей посудины, но она уже ушла на дно.
— Есть настоящая любовь, — захлебываясь, бормотал я. — Недавно встретил одного приятеля. Они с женой сильно любят друг друга, хотя прожили вместе уже одиннадцать лет. «Счастливчик ты», — говорю. А он мне: «Так это мы друг друга сделали, построили наши отношения, лепили друг друга, как скульпторы. А вначале все было сложно, несколько раз даже порывались разводиться».
Меня уже не слушали — я произносил слова в свирепое морское пространство. Покинутый, опозоренный, я плыл в волнах, но спасительного берега не видел.
