Жан-Мари-Гюстав Леклезио - Путешествия по ту сторону
Когда Найя Найя невидима, она очень любит ходить в гости. К кому-нибудь. Она выбирает на улице прохожего — наугад, кого попало — и идет за ним по пятам до самого его дома. Сегодня ее выбор пал на г-на Грегорио. Она встретила его на широком, людном проспекте. Это молодой человек лет тридцати, темноволосый, не очень чисто выбритый, одетый в слегка поношенный серый костюм. Он неторопливо идет по проспекту, и сразу видно, что ему смертельно скучно. Найя Найя пристраивается сзади и идет за ним следом. По пути он покупает сигареты в табачной лавке, потом газету в киоске. Найя Найя стоит прямо за его спиной, пока он отсчитывает мелочь продавщице газет, но, [120] разумеется, г-н Грегорио ее не видит. Кажется, он немного нервный. Закуривает на ходу сигарету, потом останавливается. Ждет на остановке автобус. В очереди стоит очень красивая девушка с рыжими волосами, г-н Грегорио украдкой поглядывает в ее сторону, но рыжеволосая девушка не обращает на него внимания. Тогда он разворачивает свою газету и читает сообщения на первой полосе. Найя Найя очень довольна, что нашла г-на Грегорио: она так любит ходить в гости к людям, которых совсем не знает.
Подъезжает автобус, г-н Грегорио входит в заднюю дверь, Найя Найя за ним. В автобусе ей приходится нелегко: в салоне давка и пассажиры запросто могут ее придавить. Она становится в уголок рядом с водителем. Не спускает глаз с г-на Грегорио: его ни в коем случае нельзя потерять из виду. В конце проспекта г-н Грегорио выходит из автобуса, и Найя Найя продолжает следовать за ним. Он быстро идет по улице. Заскакивает в гастроном, чтобы купить кое-что себе на обед. В магазине Найя Найя берет с прилавка несколько фруктов: она подарит их г-ну Грегорио. Вот она уже выходит вслед за ним на проспект. Г-н Грегорио сворачивает на одну улицу, потом на другую, на третью и наконец входит в старый многоэтажный дом грязно-серого цвета: здесь он живет. Он не вызывает лифт, потому что его квартира на втором этаже. Теперь надо действовать очень быстро: Найя Найя стоит прямо за спиной г-на Грегорио и проскальзывает в квартиру в тот момент, когда он отпирает дверь.
Маленькая квартирка — комната и кухня, повсюду царит беспорядок. Г-н Грегорио делает несколько шагов по спальне, швыряет газету на разобранную постель и садится на стул, чтобы снять ботинки. Потом он скидывает пиджак (под ним оказываются подтяжки) и развязывает узел галстука. Найя Найя усаживается в кресло и осматривается. Ей нравится разглядывать чужие комнаты — обстановку, обои, картины на стенах. За незастланной кроватью возвышается этажерка, на полочках — несколько книг, над ней прикноплены к стене почтовые открытки. На ночном столике — графин с водой, какие-то таблетки, голубой будильник и лампа под красным абажуром. Разувшись, г-н Грегорио поднимается и идет в кухню. Найя Найя пользуется его отсутствием, чтобы немного прибраться в спальне. Застилает кровать, убирает в шкаф разбросанную одежду. Потом идет посмотреть, что делается в кухне. Г-н Грегорио как раз кипятит воду для чая. Он уже вынул из сумки продукты и [121] разложил их на кухонном столе: немного паштета, ломтик ветчины и жареный картофель по-савойски, все завернуто в розовую бумагу. Похоже, г-н Грегорио не в духе: он даже не дает себе труда поставить на стол тарелку и прибор. Пока греется вода, он уходит в спальню. Найя Найя слышит, как он там бормочет: «Что за дела?» — увидев, что в комнате прибрано. Она тем временем достает из буфета тарелки и накрывает на стол. Кладет в плетеную корзиночку фрукты, которые стащила в гастрономе: яблоко и два апельсина. Вода уже кипит ключом; Найя Найя тушит газ и наливает кипяток в фарфоровый чайничек. Выкладывает картофель на сковородку и ставит на плиту разогревать. Потом идет посмотреть, что там поделывает г-н Грегорио. А он между тем привык к прибранной комнате, уселся в кресло и читает газету. Найя Найя подходит к столику, включает радиоприемник. Заслышав музыку, г-н Грегорио поднимает голову. Видно, как он удивлен. Встает, идет к приемнику и с минуту смотрит на него, потом бросает газету и идет в кухню. Увидев накрытый стол и разогревающийся на сковородке картофель, он опять говорит: «Что за дела?» Но все же садится и принимается за еду. Видно, что он нервничает: время от времени поднимает голову от тарелки и тревожно озирается. Однако никого не видит и мало-помалу успокаивается. Даже съедает яблоко, У г-на Грегорио, надо сказать, плохая память, он уже уверен, что сам купил фрукты в гастрономе. Кончив есть, он кладет тарелки и прибор в раковину и уходит в спальню. Найя Найя открывает кран и моет посуду. Вытирает тарелки и убирает их в буфет.
В спальне у г-на Грегорио уже не такой удрученный вид. Он читает газету, прихлебывая чай из чашки. У Найи Найи пересохло во рту, ей тоже хочется чаю. Она садится напротив хозяина и наливает себе чай в другую чашку. Смотрит на г-на Грегорио, который читает газету и пьет горячий чай маленькими глотками. В этой квартире не очень уютно, но Найя Найя любит вот так сидеть, зная, что ее не видят. Г-н Грегорио допивает свой чай; Найя Найя бесшумно встает и уносит чайник и Чашки на кухню, чтобы вымыть их. Потом она вытряхивает окурки из пепельниц. Г-н Грегорио много курит, наверное, потому, что с нервами у него не все ладно. Часы на ночном столике показывают половину второго, и г-н Грегорио встает. Надевает пиджак и ботинки, завязывает галстук. Ему пора на работу. Он немного удивлен, увидев, что псе пепельницы чистые, а чашки и тарелки убраны в буфет, [122] но задумываться об этом уже некогда. Найя Найя стоит рядом с ним, пока он отпирает дверь, и быстро проскакивает под его рукой. Сбегает по лестнице впереди него. На улице толпы народу, множество машин. Ярко светит солнце. Г-н Грегорио идет в одну сторону, Найя Найя в другую. Быть может, она больше никогда не увидит г-на Грегорио.
Вот какие интересные вещи можно делать, когда ты невидим. Но это еще не все: можно, например, заходить в большие магазины и стоять за прилавками рядом с продавщицами. Можно сесть в самолет, который летит в Рим, погулять по Вечному городу и к вечеру вернуться. Можно заходить в кинотеатры, в церкви, в больничные палаты, в университетские аудитории, в мюзик-холлы, смотреть, что делают люди, слушать, о чем они разговаривают. Ты можешь пойти куда угодно — в банк, в музей, в ярмарочный балаган, в министерство или в бар, — и никто не спросит тебя, что ты здесь делаешь. Когда ты становишься невидимым и прозрачным, никто вокруг не обращает на тебя никакого внимания, абсолютно никакого, и тебе не приходится защищаться от осаждающих тебя взглядов и слов.
Когда ты невидим, люди равнодушно проходят мимо тебя, смотрят сквозь тебя, не задерживая на тебе взгляда. Как будто ты где-то очень далеко и в то же время здесь, рядом. Ты можешь смотреть на людей так, будто это деревья или столбы. Уходишь далеко-далеко, возвращаешься, снова уходишь, не оставляя следов. Можешь даже писать записочки и засовывать их в карманы деловым людям, которые спешат на работу. Ты задаешь им вопросы, например:
Как называется столица Австралии?
Сколько волос на голове?
Вы заметили, что у вас на ладонях написано число 1881?
Сколько вопросов хочется задать! Когда тебя видят, ты не осмеливаешься: ведь каждый может подумать, что вопрос относится к нему лично; люди пристально смотрят тебе в глаза, силясь угадать, что это может на самом деле значить. Но когда никто не видит тебя, ты можешь писать свои вопросы на бумажках или даже задавать их вслух: люди знают, что вопросы обращены не к кому-то в отдельности, а ко всему роду человеческому.
[123]
Или можно сесть в машину, остановившуюся у светофора, и долго-долго ехать, ничего не говоря, не зная даже, куда ты направляешься. Ты — везде, словно у тебя не одно тело, а по крайней мере сотня.
Ты становишься тонким, как стекло, легким, как воздух. Ты можешь идти без устали далеко-далеко, и даже маленькие птички не боятся тебя. Время от времени прохожие все же на тебя натыкаются и растерянно бормочут: «Извините, пожалуйста», в недоумении озираясь. Зато сколько забавных шуток можно сыграть! Заходишь, например, в контору, садишься за пишущую машинку и печатаешь под "Reports and Accounts":
аииюз азллозе 8е-в ннеи, опс &*+аюе 777.
Когда ты невидим, для тебя все гораздо проще. Человек забывает слова, которые долго носил в себе, и становится легким, свободным. Раньше чужие глаза всегда направляли его, щупальца взглядов опутывали. Но теперь взгляды проходят сквозь тебя, и ты никому не мешаешь. Если ты стоишь под деревом, люди видят только дерево, если стоишь спиной к морю — видна только синяя вода и белые барашки волн. Ты ни о чем не думаешь, мысли выветрились, ты даже не вполне понимаешь, что делаешь. Все происходит словно вне тебя, вне твоего имени, твоего возраста, вне какого-то определенного места. Тебе теперь подходит любое имя, можешь с равным успехом называться Андреа Пашетта, госпожа Тарквен, Жермен, Сибилла, Алла вена, Жаклин Клокель. Нет, ты не меняешь имя, но все стало таким легким, что чужие имена липнут к тебе, как обрывки бумаги в ветреный день. И еще можно каждую минуту менять одежду, быть то в черном, то в ярко-голубом, то в зеленом, то в розовом. И каждое встречное лицо может стать твоим. Не знаю, как это объяснить, но ты поминутно меняешься, как картинка в калейдоскопе. У тебя нет больше голоса, ну, почти нет — лишь тихий лепет трепещет на губах и просачивается в уши окружающих. Люди слышат его и удивляются. Думают, что у них в ушах звенит или что это говорит «внутренний голос». А ты сейчас вроде пчелки. Подлетишь к чьему-нибудь лицу и шепчешь тихонько на не понятном никому языке что-нибудь вроде:
