Егор Молданов - Трудный возраст (Зона вечной мерзлоты)
Каблук пристал к Ленке Ивановой, говорил ей всякую гадость, желая довести ее до слез, и ему это удалось. Большого Лелика в классе еще не было, где-то застрял по дороге. Мне стало противно наблюдать, как придурок Каблук доводит Иванову до слез. Не знаю, какой черт дернул меня стать на ее защиту.
— Каблук, оставь девчонку в покое, — с легким раздражением обратился я к задиристому Каблуку.
Тот от неожиданности молчаливо выпучился на меня.
— Ты что, Сильвер, вякнул? — вид у Каблука был слегка пьяноватый, его пошатывало, и чтобы удержаться на ногах, он цеплялся за край стола. Только через некоторое время я узнал, что Каблук “моментщик” — токсикоман.
— Что слышал, — невозмутимо повторил я. — Оставь Иванову в покое.
— Сильвер, — Каблук неожиданно сплюнул на пол. — Если не хочешь получить по зубам, то вали отсюда, пока не накостылял тебе.
— Каблук, — я старался держать себя в руках и поэтому был предельно вежливым. — Тебе же очень популярно сказали: “Оставь девчонку!” — Десятки глаз оторвались от тетрадей и впились с интересом в меня. — У тебя проблемы с русским языком?! — закончил я с интонацией, по которой было ясно — мое терпение подходит к концу.
— Сильвер, ты чего это? — розовые, как ветчина, руки Каблука сжались в кулаки.
— Ничего, просто отстань от девчонки, — внутри у меня все кипело.
— Завидно стало, потянуло на Иванову, — Каблук грубо хохотнул. — Так я устрою. Иванова, дашь Сильверу?
Рука моя самопроизвольно поднялась, я врезал Каблуку по скуле, он повалился на пол и смотрел на меня с разинутым ртом, не веря в то, что я посмел его ударить.
— Сильвер, ты покойник, — заорал Каблук во всеуслышание.
Дверь класса отворилась, на пороге с тетрадями подмышкой стоял Комар.
— Только после тебя, дефективный, — вмешался Валерка, который с опозданием пришел на самоподготовку. Это за ним наблюдалось еще в обезьяннике, что выводило из себя Гуффи.
Каблук злобно посмотрел на Комара, на меня, на его щеке нервно задергался мускул.
— Комар, ты еще допрыгаешься, — прошипел гнусаво он, и его лицо приобрело густо-фиолетовый оттенок. — И твой дружок…
— Катись, Каблук, — презрительно оборвал Каблука Валерка. — Губошлеп, от тебя за километр прет “Моментом”.
В классе повисло молчание, Комар и Каблук молча разглядывали друг друга, словно обнюхивали. Я невольно восхитился — страха Комар решительно не ведал. Лицо его выражало лишь отвращение.
— Ты все понял, наркоман конченый? — презрительно фыркнул Комар.
Каблук понял, что ситуацию не стоит больше усугублять, и под улюлюканье группы смылся.
Валерка хмуро уставился на меня.
— На меня наезжаешь, сам же постоянно нарываешься на приключения, — недовольно пробурчал Комар.
Меня чуть не пробрало на смех. Кто бы мне мораль читал, святой нашелся.
— С кем поведешься, от того и наберешься, — с усмешкой ответил я.
— Не забеременей еще, — неопределенно произнес Комар и, больше не сказав ни слова, вышел из класса, оставив меня в полном недоумении.
Настроение было испорчено, я угрюмо сидел за партой, не понимая наезда Валерки. В конечном итоге я сделал глубокий успокаивающий вдох и сказал:
— Ну его…
И тут на стол упала записка. Там было только одно слово: “Спасибо!” Я понял, кто мне написал, стало тепло и приятно на душе.
Большой Лелик оставил меня в классе для профилактической беседы. Вид у него был угрюмый, я понял, ему уже настучали на меня.
— Объяснись, май либен, — потребовал Лелик.
— Разве что-то произошло?! — спросил я, стараясь сохранить на лице безобидное выражение.
— Разве нет?! — в унисон мне ответил Большой Лелик. — Ты ничего не хочешь мне рассказать о происшествии на самоподготовке?
— Ничего, — я отрицательно потряс головой. Мои невинные глаза честно смотрели на воспитателя.
— Что произошло у тебя с Каблуковым? — Лелик пристально посмотрел на меня.
Я сделал вид, что до меня наконец-то дошло, чего от меня хочет воспитатель.
— Пусть не пристает к девчонкам! — отрывисто произнес я.
От восторга Большой Лелик издал какой-то неописуемый звук.
— Сафронов, растешь на глазах, — на лице воспитателя появилась мягкая, добродушная улыбка. — Пора нравиться девчонкам.
Мне стоило больших усилий сохранить безразличный вид.
— Разве я им могу понравиться?
— Еще как, — воскликнул Лелик, выпятив и без того объемистую грудь так, что пуговицы на черном жилете грозили оторваться, и с широкой улыбкой раскинул руки, как будто хотел обнять всю Клюшку. — Все, май либен, зависит только от тебя.
— Учту, — вежливо ответил я, но на душе было приятно от Леликовых слов.
Сумрак Клюшки словно подернулся рябью, сам его воздух дрожал. Во всем чувствовался приход зрелой осени.
Стюардесса выползла из будки и неторопливо поплелась в сторону свинарника. Там и теплее, и она уже унюхала запах еды.
Обитатели обожали старую колли. Она появилась на Клюшке лет десять назад. Ее с собой привела Надька Кротова. Собака — это все, что у нее осталось от дома. Старый директор не возражал против собаки и разрешил ей жить на Клюшке. Надька была красивой девчонкой и мечтала стать стюардессой. После выпуска она поехала поступать в авиационное училище и добилась своего: стала стюардессой на Ил-62. Лотта осталась на попечении Клюшки, в честь Надьки собаку переименовали, стали называть Стюардессой. Годы шли, колли старела, дряхлела, но обитатели продолжали ее безумно любить, лучшие куски мяса из столовой всегда приносили для Стюардессы. Месяца три назад собака заболела и ослепла. Больше всех Стюардессу обожал Никита. Он ухаживал за ней, на свои деньги возил ее в город к ветеринару, надеялся спасти от слепоты, но ветеринар покачал головой и посоветовал собаку усыпить.
— Ни за что, — ответил Никита и привез собаку обратно.
Он понимал — Стюардесса свое отжила и медленно умирает. Каждый день он по несколько раз бегал к ней на свинарник, где практически и жила собака. Кормил, подолгу ее расчесывал, гладил, говорил нежные и ласковые слова. Стюардесса за километр чуяла Никиту и визжала от радости.
Клюшка медленно погружалась в отбой. Валерка накинул на себя старые тянучки и футболку, прихватил мыло с зубной пастой, направился наводить вечерний марафет: чистить зубы и немного попугать лицо водой на сон грядущий. Я поплелся за Комаром. Меня прикалывала надпись над умывальником: “Умойся!” В углу на плиточном полу сидел и плакал маленький Тоси-Боси из четвертой группы. Их воспитатель был невзрачный на вид, невысокого роста, с двумя залысинами, которые проникали в глубь его жиденькой шевелюры, весь какой-то сладкий и жеманный, за что получил на Клюшке кличку Дуремар.
— Пацан, че надрываешь глотку? — сурово спросил Комар.
Тоси долго не мог выговорить ни слова.
— Ну? — крикнул Комар и вывел Тоси-Боси из ступора.
— Меня достает Дуремар, — выдавил он из себя, шмыгая носом. — Он меня каждую смену лапает!
— Где этот педрило? — вскипел Комар.
— В пятой спальне, — заикаясь, ответил Тоси-Боси.
— Я ему счас покажу! — завелся Комар с пол-оборота.
— Ничего вы ему не докажете, он же воспитатель.
Мы смотрели на Тоси-Боси и понимали, что, в общем-то, он прав. Что мы можем? Ну, сделаем Дуремару темную, ну и что?! Это не остановит его, он продолжит творить свое гадкое дело по ночам с другими, а может, и дальше будет домогаться бедного Тоси, пока морально не сломает его.
— Пойдем к Марго, все ей расскажем, — предложил я. — Марго — власть, она старший воспитатель! — доказывал я.
Валерка с сомнением посмотрел на меня, но я сумел его переубедить. Всей толпой мы пошли к Марго, она еще не ушла с работы, и мы обо всем ей рассказали.
Воспитатель Варфоломеев, маленький человечек с неприятными черными глазами и большим ртом, сильно растерялся, когда в полутемной спальне после отбоя увидел возникшую Железную Марго и нас за ее плечами.
— Паша Антонов, — металлическим тоном обратилась Марго к съежившемуся возле нас Тоси-Боси. — Тебя обижает воспитатель?!
Тоси-Боси, нахохлившись, угрюмо молчал.
— Ну, что вы такое говорите? — голос Дуремара звучал томно и напоминал шипение спускаемого воздушного шарика. — Павлик у нас славный мальчик, никто его не обижает, напротив — все любят.
— Я не вас спрашивала, — резко осадила вспыхнувшая от негодования Марго.— Помолчите, — строго предупредила она.
Я не без удовлетворения заметил, как побледнел Дуремар, как ему резко поплохело, стало не по себе. Он весь сразу скукожился, закашлялся и стал невыносимо противным.
— Да, — с трудом, пересиливая себя, прошептал Тоси-Боси. По его лицу побежали слезы. — Он меня щупает каждую смену. Садится на кровать и лезет руками к трусам, если я сопротивляюсь, наказывает, — Тоси-Боси еще больше расплакался. Марго пришлось заботливо его прислонить к себе. — Я его боюсь, — заикаясь, произнес Тоси-Боси.
