Вадим Живов - Двойник
Далее следовало жизнеописание кандидата, обычного парня из обычной рабочей семьи, сумевшего многого добиться в жизни только благодаря самому себе. Текст был такого рода, что легко, простым изменением настоящего времени на прошедшее, превращался в некролог.
На правой стороне плаката размещались, как кадры из фильма, снимки, рассказывающие об основных вехах жизни кандидата. Подписей под снимками не было, но смысл угадывался и без подписей.
Вот первая победа юного Сережи Круглова на борцовском ковре.
(«С юности он воспитывал в себе волю к победе».)
Вот он на берегу реки со спиннингом.
(«Некоторые отдыхают на Канарах, а для него рыбалка на русской реке — лучший отдых».)
Вот он раздает подарки сироткам в подшефном детдоме.
(«Дети — будущее России».)
Вот выступает на митинге.
(«Передоверяя судьбу России безответственным политикам, мылишаем будущего наших детей!»)
А вот Патриарх Всея Руси Алексий II вручает ему грамоту.
(«Благодарность Патриарха — награда выше олимпийской медали».)
В общем, голосуй — не ошибешься.
Предвыборными плакатами кандидата Круглова был оклеен весь длинный забор, отделяющий какую-то стройку от Крутицкой набережной. Плакатов было штук пятьдесят. Утренние прохожие озабоченно шли мимо них, не обращая внимания. Вдруг останавливались, наклоняли головы, как заглядывают под юбку. Тут же чертыхались и спешили дальше.
Герман заинтересовался, подошел: один из плакатов оказался наклеенным вверх ногами.
Герман выкурил сигарету и вернулся в «мерседес», припаркованный у парапета набережной так, что из него был виден трехэтажный особняк, в котором располагался Фонд социальной справедливости. На молчаливый вопрос водителя кивнул: «Подождем».
Особняк стоял на небольшом возвышении, как и все дома по этому берегу Москвы-реки. Он был из старых, дореволюционной постройки, недавно отреставрированный, украшенный коваными решетками на окнах первого этажа. От набережной его отделяла чугунная ограда каслинского литья. К особняку, разрезая аккуратный газон, вела асфальтовая дорога, обставленная черными, стилизованными под старину фонарями. Возле подъезда она раздваивалась, огибала бездействующий фонтан с купидоном и расширялась, образуя площадку для стоянки машин, заставленную среднего класса иномарками.
Недавно побрызгал легкий грибной дождик, крыши машин блестели, утреннее солнце отражалось в окнах особняка. Все было ярко, свежо, дышало тем величавым спокойствием осени, что всегда предшествует непогоде. По Москве-реке тянулись ржавые баржи, у пристани покачивался белоснежный речной трамвайчик, рыбак с удочкой неподвижно стыл под Новоспасским мостом.
Герман знал за собой это состояние бездумной внимательности ко всем мелочам. Организм будто требовал передышки, как перекура перед трудной работой. Как всегда в такие минуты, его жесткое лицо было отсутствующим, пустым, лишь взгляд все чаще обращался к особняку.
Без пяти девять в ворота поспешно проскочил «ситроен» с припоздавшим служащим. Ровно в девять с набережной на полном ходу свернула черная «Ауди-А8» с «мигалкой» и правительственными номерами в сопровождении устрашающего вида «лендкрузера» с черными защитными дугами и фарами на верхней консоли. Машины остановились у бокового входа, из джипа выскочили три охранника в одинаковых серых плащах, оценили обстановку, затем один из них открыл заднюю дверцу «Ауди». Хват грузно поднялся по ступенькам невысокого крыльца и скрылся в здании. В пределах видимости он был не больше пяти-шести секунд. При этом — наполовину прикрытый телохранителями.
— Вот как нужно заботиться о своем здоровье, — одобрительно заметил Николай Иванович. — А вы даже одного охранника не заведете. Серьезный человек, а пренебрегаете. Неграмотно, Герман Ильич.
— Заведу. Когда заведу серьезных врагов, — отозвался Герман. — Поехали.
— Пересядьте назад.
— Зачем?
— Герман Ильич, вы как ребенок. Зачем. Серьезные люди всегда ездят сзади. Впереди — шушера, порученцы. Хотите, чтобы вас приняли за шушеру?
Герман усмехнулся, но совету последовал. Когда машина мягко осела на тормозах возле подъезда особняка, водитель напомнил:
— Кейс не забудьте.
— Мне он сейчас не нужен.
При виде подкатившего к центральному входу черного шестисотого «мерседеса» дежуривший у парадного охранник что-то сказал в рацию, но задержать посетителя не решился: простые люди в таких тачках не ездят. В вестибюле с широкой беломраморной лестницей с красным ковром Германа настороженно встретил молодой референт:
— Вы к кому?
— К Сергею Анатольевичу Круглову.
— По вопросу?
— Мне не вполне ясна его предвыборная программа. Хотелось бы кое-что уточнить.
— Вы журналист?
— Нет, избиратель.
— Простите?
— Избиратель. Обыкновенный избиратель, — повторил Герман. — Тот самый, от кого зависит, станет ваш шеф депутатом Госдумы или не станет.
— Обратитесь к руководителю предвыборного штаба, он все объяснит. Штаб находится по адресу…
— Меня не интересует руководитель штаба. Я же не за него собираюсь голосовать.
— Не думаю, что Сергей Анатольевич вас примет. У него очень плотный график.
— А вы спросите, — предложил Герман, вручая референту визитную карточку. — Вдруг примет?
— Подождите, проконсультируюсь.
Референт степенно поднялся по лестнице, через несколько минут поспешно сбежал вниз, почтительно сообщил:
— Господин Ермаков, Сергей Анатольевич вас ждет. Позвольте ваш плащ…
В сопровождении референта Герман поднялся на второй этаж, пересек пустую приемную и оказался в просторном кабинете, обшитом темными дубовыми панелями, с громоздким старинным камином и просторным видом на Москву-реку и блестящие на солнце мокрые крыши Зацепы. На мраморной каминной полке красовались металлические и хрустальные кубки — спортивные трофеи хозяина кабинета. Сам хозяин мрачной тушей лежал в черном офисном кресле за массивным письменным столом в дальнем от окна углу кабинета.
— Господин Ермаков, — доложил референт.
— Исчезни.
Референт исчез. Хват всем телом откинулся к спинке кресла и с любопытством посмотрел на Германа.
— Так-так-так. Явился не запылился. Шустрый ты, Ермаков. Как блоха. Вчера в Канаде, сегодня уже здесь.
— Ты же сам сказал: «Только не тяни», — напомнил Герман, с интересом осматриваясь. — Хорошо ты устроился. Классный особнячок. И вид классный. Так и тянет сесть в речной трамвайчик и плыть куда-нибудь. Плыть и плыть. И ни о чем не думать. Тебя не тянет?
— Садись и плыви, кто тебе мешает?
— Дела мешают, дела. А вид хорош, — повторил Герман. — Я думаю, он тебе очень нравится. И знаю чем. Сказать?
— Ну, скажи.
— Негде пристроиться снайперу. Это типа шутки, — объяснил Герман, усаживаясь в черное кожаное кресло и удобно вытягивая ноги. — Кофе с коньячком здесь избирателям дают? Или только борцам за социальную справедливость?
— Не наглей, — хмуро посоветовал Хват. — Что за муйню ты сказал моему референту насчет предвыборной программы?
— Не муйню. Меня это действительно интересует. Но сначала вопрос. Ставка за выбивание долгов по-прежнему пятьдесят процентов, как в старые добрые времена? Или изменилась?
— Я этими делами не занимаюсь.
— Конечно, не занимаешься, — согласился Герман. — И никогда не занимался. Но, может, слышал краем уха? Я почему спрашиваю? Если не изменилась, твой фонд получит миллион долларов. Если стала меньше — меньше.
— Не пойму я, куда ты гнешь. Считай, что не изменилась. С чего ей изменяться?
— Второй вопрос. Понятия изменились? Беспредел по-прежнему вне закона? Привожу пример. Вот я прихожу к тебе и говорю: такой-то господин должен мне бабки, помоги получить, половина твоя. Ты подписываешься, начинаешь разбираться. И выясняешь, что такой-то господин ничего мне не должен, а я просто решил скрысятничать и употребить для этого твой авторитет. Раньше в таких случаях половина долга вешалась на меня. А теперь?
— И теперь вешается. А как же? — возмутился Хват. — Если такое спускать
— знаешь, что начнется? Это мы уже проходили!
— Вопросов больше нет. Господин Круглов, вы меня убедили. Я буду голосовать за вас.
— Ну, хватит! Крутишь, как корова хвостом. Базарь по делу!
— Это и есть дело. Я могу прямо сейчас обрисовать ситуацию, как я ее вижу. Но какой смысл? Потом придется все повторять в присутствии второй заинтересованной стороны.
— Ты про Кузнецова?
— Да, про нашего общего друга, — подтвердил Герман. — У тебя его телефон есть?
— Допустим.
— Так звони. Пусть подъедет и закроем тему.
— Не боишься?
— Кого?
— Его. Мы с тобой люди вменяемые. Про него я бы этого не сказал.
