Леэло Тунгал - Товарищ ребёнок и взрослые люди
Я забыла про своих учеников и стала перелистывать букварь. И оказалось, что в нем много приказывали: «Леэло, пой!», «Спи, Олли», «Инга, спи. Спи!»
Поскольку эти Олли и Инги были хорошими и примерными детьми, из урока ничего не вышло: они оставались послушными, а Олли и Инга только спали.
Чем больше я перелистывала книгу, тем больше узнавала. Оказалось, что у Велло есть брат Вийлу. А у одной девочки по имени Эпу была очень жадная мама. Когда Эпу просила: «Мама, дай супа!», мать вместо этого отвечала: «Спи, спи, Эпу». Велела спать, а поесть супа не давала!
Подписи под картинками становились всё длиннее, но я умела всё больше и больше. Когда я, наконец, узнала, что дед Миши, Саши и Маши обещал купить Мише очки, а вместо этого купил азбуку, я сначала посочувствовала Мише, что его обманули, но тут мои руки и ноги вдруг похолодели от испуга, а в голове возникала ошеломляющая мысль: кажется, я могу читать! Ведь то, что я делала, это чтение! Вот это да!
— Мама-папа! Мама-папа! Я умею читать! — закричала я так громко, что Сирка с перепугу соскочила с дивана.
Ну разве не грустно: я умела читать — как школьник, как взрослые люди, но не было ни мамы, ни папы, не было никого, кому можно сообщить эту удивительную новость! Прошла целая вечность, пока папа вернулся домой… Он и понятия не имел, что я за это время научилась читать и что нашла в букваре историю как раз о нём. Правда, у того Феликса, который на картинке держал телефонную трубку возле уха, было на голове гораздо больше волос, чем у таты, но ведь на картинке он и моложе, может быть, там нарисован тата, когда он был школьником?
Когда входная дверь хлопнула, я принялась читать громким голосом, уже не знаю в какой раз:
— Телефон звонит. «Алло, Феликс дома? Говорит Федя». Вирве: «Да, он дома. Феликс, Феликс, Федя звонит!» Слышишь, тата? Федя звонит!
— Скажи Феде, пусть идёт коту под хвост! — сказал тата устало.
Это не был образцовый ответ!
Королевский холостяцкий обед требует времени
Конечно, тата обрадовался, когда увидел, что я научилась читать и что на самом деле никакой Федя нам не звонит. Интересно, как бы это ему удалось, у нас и телефона-то нет.
Тата выглядел и впрямь сильно усталым, но всё-таки сделал весёлое и доброе лицо и легко поднял меня над собой.
— Уррра-а! Да здравствует всеобщая грамотность!
Он звонил из школьной канцелярии в город каким-то важным людям и услыхал от них, что через денёк-другой может приехать на встречу с мамой.
— Наша мама будет очень довольна, что дочка стала человеком, умеющим читать, — предположил тата. — Она ведь проделала для этого большую предварительную работу — научила тебя всем буквам.
— А я? Разве ты меня не возьмёшь с собой, когда поедешь к маме?
— В то место, к сожалению, маленьких детей не пускают, — ответил тата на мой вопрос. — Но, может, это и к лучшему… Мама обязательно скоро вернётся, тогда прочитаешь ей эту историю про Федю. А теперь посмотрим, что стало с тетеревом, и если жаркое готово, начнём королевский обед.
Но, увы, огонь в плите давно погас, и тата объявил, что тетерев твёрдый, как камень.
— Вроде бы стал еще твёрже, — сокрушался он, снова разжигая огонь в плите.
Мы поели немного хлеба с маргарином, и пока тетерев тушился в жаровне, я сделала тате массаж. Тата, когда занимался спортом, научился массажу и попытался научить этому и меня. Но у моих проворных рук был один маленький недостаток — они его только щекотали. Но когда я, стоя на коленях у него на спине, как бы шагала взад-вперед, это было, как он считал, уже что-то вроде настоящего массажа. А чтобы при этом не было скучно, мы играли в собаку-пастуха. Прежде всего произносили такой стих:
Пёс гонит стадо в кучу, в кучу,кимпа-кумпа, тимпа-тампа.Морда ничком, а хвост торчком…
Я была этим псом, который, опустив голову, медленно топтал коленями плечи таты. А когда это длилось достаточно долго, тогда рабочий день собаки-пастуха кончался, и начиналась дорога домой:
Идет от стада пёс,тампа-тампа тирр-ди,винта-вянта вирр-дии!
Собака-пастух живо бегала взад-вперёд и старалась при этом буйном беге не свалиться с дивана.
Этой игре научила нас мама — она, когда была маленькой, массировала своему папе спину под аккомпанемент этого стиха. Только это не называли тогда массажем, а разглаживанием вен или разминанием. Мама была в своей семье четырнадцатым, самым младшим и самым маленьким ребёнком — маленькой и очень шустрой, словно бусинка. И она была слишком хрупкой для хуторских работ, поэтому бабушка Мари всё время упрашивала дедушку Ханнеса: пусть ребёнок пойдёт в школу, пусть выучится на школьную учительницу и прокормит себя умственной работой. В конце концов дедушка-хуторянин согласился, дал маме котомку с хлебом и кадочку с маслом, мол, ладно, пусть выучится на учительницу. И может быть, была польза от того, что мама с малых лет ему разглаживала вены и пела: «Пёс гонит стадо, кимпа-кумпа…»
Я топталась много раз по папиной спине взад-вперёд, под конец он уже не произносил вместе со мной стих, а начинал тихонько сопеть. Но долго я этот собачий массаж делать не смогла, потому что в дверь постучали и в комнату вошла тётя Минни. И вид у неё был ещё более растерянный, чем раньше.
— Велике, скорее помоги! — крикнула она.
Папа приподнялся и сел. Лицо у него было заспанное. Удивительно, как это человек может днем добровольно спать — даже когда у него топчутся на спине!
— Что случилось? Кто-то из Тарзанов свалился с пальмы, что ли? — сказал он немного сердитым голосом.
— С Тарзанами ничего не случилось — в коровнике случилось несчастье! Там пол в коровьей моче, Сальме Аавик поскользнулась, упала и, похоже, сломала руку. Говорит, даже пошевелить рукой не может, так больно, — чуть не плакала тётя Минни.
— «Скорую помощь» вызвали? — спросил тата, встав на ноги.
— Да. Я как раз из школы, Людмила звонила в «скорую», но там сказали, что сейчас нет ни одной машины, к вечеру могут прислать, не раньше. Но ты это дело знаешь, пойдём, осмотришь её.
— Да ладно, пойдём, — сказал тата, подкинул в плиту пару поленьев и приподнял крышку жаровни. Оттуда шёл уже весьма хороший запах. Тата набрал ковшиком воды в ведре и плеснул в жаровню.
— Видишь, занят тут женским делом. Ну, может, птица за это время не подгорит.
Тётя Минни посмотрела на возящегося у плиты тату и сказала, извиняясь:
— Не сердись, Велике! Я понимаю, тебе и так нелегко — жена в тюрьме и маленькая девочка дома, но, скажи, где мне искать помощи? К руке Сальме и дотронуться нельзя, сразу начинает вопить, словно её режут! А о том, чтобы доить, и речи быть не может. Но эту работу мы выполним за неё все вместе. А она даже и пальто надеть не может, чтобы пойти домой к ребёнку…
Тата накинул пальто и велел мне:
— Смотри, не вздумай сама подкладывать дрова в плиту, ладно! Лучше пусть тетерев будет жестковат, чем дом сгорит!
— Не вздумаю, — успокоила я тату и добавила, глядя уголком глаза на тётю Минни: — Я лучше книжку почитаю.
Увы, тётя Минни даже и не услышала.
— У меня там ещё много нечитанного, — сказала я громко.
Ни тётя Минни, ни тата не обратили на мои слова никакого внимания. Не оставалось ничего другого, как подойти к тате и прямо напомнить ему:
— Я сегодня научилась читать.
И, наконец-то, получила долгожданную похвалу:
— Гляди-ка, какая молодец! Из тебя выйдет рохвессор!
Похвалить-то она похвалила, но нет, чтобы позвать будущего профессора пойти с ними… Оставшись в одиночестве сидеть дома, я от нечего делать раскрыла наобум букварь. Передо мной была страница, на которой дети в красных галстуках смеялись и махали флажками и цветами. Под картинкой была подпись «Большой праздник», а под нею ещё и стих:
Много радости ОктябрьНашим детям подарил.Ленин путь нам проторил,Сталин счастье детям дал.
Кто такой этот Октябрь, я не знала, но имя показалось мне знакомым — с этим Октябрем хорошо бы подружиться: а вдруг он и тате подарит радость?
Ярость и щедрость тети Анне
Но прежде чем наступило счастливое подаренное детство и прежде чем тата вернулся домой, к нам прибыла гостья — тётя Анне. Она — единственная из татиной родни — не хотела играть в индейцев, хотя могла бы, потому что сил у неё, похоже, было очень много. Кроме большой коричневой сумки, она притащила ещё и две сетки: в одной были банки, консервные коробки и что-то завернутое в бумагу, а в другой — книжка с голубой обложкой и какая-то круглая коробка.
Я сразу догадалась, что эта книжка для меня — взрослые обычно не читают такие тоненькие книжки в бумажных обложках, но из вежливости я сделала вид, будто и не заметила этой голубой книжки. Как человек догадливый тётя Анне должна была бы сама вынуть подарок из сетки и протянуть мне — дескать, видишь, Леэлочка, раз ты научилась читать — это тебе. Я бы на это ответила: «Спасибо, мне уже и чтение ясно, как мыльная вода, если хочешь, могу и тебе вслух почитать».
