Ричи Достян - Тревога
Оба в течение нескольких этих секунд отлично поняли, какие они разные, а потому ничего общего между ними быть не может. Взаимная неприязнь усиливалась еще и тем, что каждому хотелось быть самым маленьким среди больших.
Любой бесхитростный пацан, когда ему нужно, пользуется этой привилегией.
Дальше они пошли спокойным шагом. Слава укоротил поводок, и Марс перестал рваться. Рядом с ним, ухо в ухо, шлепал Ленька, просунув пальцы под ошейник. Вика шла рядом с Павликом, но руки он ей не давал.
Дорогу к озеру знали Гриша с Володей и, конечно, Леня, но ее можно было и не знать. Дорога одна. Та, по которой они шли.
Смолистый зной стоял на просеке. Неплотная тень от сосен узкой полосой лежала с одной лишь стороны, и каждый норовил войти в нее. Колонна растянулась. Один Ленька шагал по солнцу, потому что на него тени не хватало, а расставаться с «фабакой» он не желал.
Шли молча, стараясь не смотреть на освещенную сторону леса. Там было огненно от рыжих стволов.
Это был удивительный лес — без зеленого цвета, без темных, причудливо изогнутых веток, без кривых, без горбатых стволов.
Высокие сосны стояли как неживые. Если не поднимать головы, можно подумать — не лес, а сушильня. Повтыкали в песок сосновые столбы, обложили их серым мхом, включили солнце на полную мощность и сушат.
Костя и Слава сняли безрукавки. Гришка расстегнул модную рубаху сверху донизу. Павлик шагал застегнутый на все пуговки.
Слава несколько раз оборачивался, но так и не спросил Гришку, скоро ли. Боялся насмешки.
Вика вдруг сказала, ни к кому не обращаясь:
— Это озеро, наверно, легче увидеть во сне…
— Мы уже дошли, — небрежно бросил Гриша.
— Это заметно, — в тон ему сказала Вика.
А просека шла и шла.
Марс плелся, терпеливо поматывая на ходу головой.
Наконец просека оборвалась. А там, дальше, обнаружилась иная страна — зеленая, голубая, прохладная… Даже сосны, которые шарахнулись от просеки вправо, влево и вдаль, были здесь другими. Трава высокая была кругом, и прямо в ней лежало неподвижное озеро — плоское и невероятно голубое. Понять никто не мог, откуда брался этот цвет под белым небом лета.
Не сговариваясь, напрямик они побежали к воде.
Тишина была потрясающая. На той стороне, наверно, было слышно, как лакает Марс. Потом на все озеро захрустела газета. Размякшие стаканчики Вика раздавала молча.
Мало кто знает, какое это наслаждение в жаркий день войти в лесное озеро по колени и стоять, и есть мороженое, и видеть отражения сосен, которые в воде кажутся еще прекраснее.
Марс беззастенчиво смотрел в рот всем по очереди, и все угощали его, за что пес шумно благодарил. Каждое его «спасибо» звучало, как всплеск весла, потому что хвост собаки наполовину был в воде.
Первые слова произнес Павлик. Он протянул Косте дно вафельного стаканчика с остатками мороженого и сказал:
— Передай ему, пожалуйста, от моего имени, а то я слишком далеко стою.
— А ты подойди поближе.
Павлик долго молча краснел.
— Мне не хочется.
— Это другое дело. — Костя не стал его мучить и взял угощение.
Вика внимательно обвела взглядом берега и, не скрывая тревоги, спросила Гришу:
— Интересно, почему, кроме нас, никого здесь нету?
— Потому что сегодня не суббота, люди как-никак работают.
И Костю забеспокоило безлюдье, только по-другому.
— А ну, поднимите руки, кто не умеет плавать.
— Да брось ты, в этом озере невозможно утонуть. Оно мелкое. Если Вовку мамаша отпустила…
Володя хотел возразить, но смолчал.
Руку поднял только Павлик.
Они пошли на берег раздеваться.
Аккуратно складывая одежду на траве, Павлик клялся Вике, что без нее в воду не полезет. Он несколько раз повторил: КЛЯНУСЬ ЧЕСТЬЮ! Вика не выдержала и погладила его по голове. И вдруг он, уже стянувший с себя один рукав, напрягся весь, вскочил, подбежал к воде, обмакнул в ней руку и несколько раз провел по волосам. Все повалились в траву и с наслаждением корчились от смеха. Павлик смотрел на них, щуря громадные красивые глаза. Он вернулся на свое место и доразделся.
Вовке было так смешно, что он стонал, задрав ноги:
— Ох, мамочка, его съедят собачьи червяки...
— Ты слишком глуп! — звонко, и гневно, и очень решительно крикнул Павлик. Он был уже раздет и стоял теперь, длинноногий и тонкий, в шелковых трусиках апельсинового цвета: — Ты даже пикнуть не успеешь, а он уже залезет в тебя!
— Кто-о? — закричали все.
— Микроб! От собаки в кррайнем случае можно убежать, а от микррробов никто не спасется!!!
Бедный Павлик, он весь день боялся микробов!
Вика вскочила, одернула на себе черный купальник и побежала мыть руки. Она испугалась, что Павлик сейчас заплачет. Но когда она возвращалась назад, он сам побежал ей навстречу, дал руку, и они пошли купаться: Вика — легко и свободно; Павлик — на цыпочках, как в бане, брезгливо выбирая место, куда ступить.
Когда вода коснулась его трусиков, он выдернул руку и заявил: «Теперь я сам!» Вика не отходила от него. Павлик деликатно притронулся к воде ладонями, помазал ими живот и грудь, смочил как следует темя и только потом, медленно опускаясь, сел в воду, как будто садился на горшок.
Вика, выждав, сказала:
— Так сидеть нельзя, ты простудишься.
— А иначе я утону.
— Не утонешь, я же тут. Подвигай ногами, побарахтайся!
Мимо них один за другим промчались Гриша, Володя, Костя. Скоро видны были только их удаляющиеся головы.
Павлик продолжал сидеть по горло в воде и на все уговоры отвечал: «Мне так очень хорошо». В это время к озеру двинулся Ленька. Один вид его уже заставил Павлика привстать.
Бросив рубаху в траву, Леня шел в неизменных своих просторных трусах походкой очень занятого мужчины лет под пятьдесят. Он шел животом вперед, подбородок опустив на грудь, не замечая никого вокруг, точно был на этом берегу один.
Когда вода дошла Леньке до подмышек, он простер над нею руки, подался вперед и... поплыл.
Павлик, стоя теперь во весь рост, провожал белый бурунчик от Ленькиных ног взглядом, застывшим от восхищения.
— Хочешь, я поучу тебя плавать?
— Да, пожалуйста, — ответил Павлик Вике, не отрывая глаз от Лени, и повалился на воду плашмя. Острый подбородок мгновенно ушел под воду, а на поверхности появились апельсиновые трусики. За них и ухватилась Вика.
Она не смогла уговорить Павлика попробовать еще.
— Мне уже говорили, что я бездарный, — отвечал он с громадным мужеством и великой печалью. — У меня очень бестолковое тело, я это знаю сам.
Он вылез на берег, вытер лицо носовым платочком и стал одеваться.
Не купались пока только Слава и Марс. Костя, подплывая к Вике, заметил их и сразу же направился к берегу:
— Почему ты его не отпускаешь?
Слава неохотно отстегнул поводок.
— Ошейник! — кричал Костя, подбегая к ним. — Надо ошейник снять, ему лее трудно будет плыть.
— Так он тебе сразу и поплыл…
Когда Марса освободили, он действительно не сразу побежал к воде. Сначала долго отряхивался, потом, опустив нос в траву, стал в ней что-то искать. Дошел так до берега, потом вернулся к Славе с Костей, задрал голову, посмотрел на одного, на другого, подождал чуть, наконец с нескрываемым раздражением спросил: «Аф?»
Мальчики переглянулись и пожали плечами. Тогда пес снова опустил голову и забегал у самой кромки воды; в одном месте что-то заметил, погрузил морду по уши, ухзатил и вытянул па песок черную, похожую на олений рог корягу. Сначала тащил ее волоком, потом изловчился, поднял и, кокетливо гарцуя, понес.
— Понял? — тихо спросил Костя и толкнул локтем Славу в бок.
Ничего не поняв, Слава сказал: «Ага» — и отпрянул, потому что пес кинул свою ношу приятелям прямо под ноги. Костя разозлился:
— Ну чего ты шарахаешься, он же предлагает нам игру. На, держи!
Слава отлично кидал увесистый кусок коряги, Марс ураганом летел за ним. Коряга тонула, но пес нырял, вытаскивал и потом, под визг и аплодисменты всей компании, доставлял поноску своему хозяину, стоявшему на берегу с очень гордым видом.
Однако стоять и бросать собаке палку, в то время как все купаются, Славе надоело. Он придумал другую игру — сам кинулся в воду с обломком коряги. Марс, конечно, за ним. Тогда Слава перекинул палку Косте — и началось. Даже Гриша, который фасона ради заплыл очень далеко и скучал там один, присоединился к новой игре.
Если кто-либо задерживал палку дольше, чем это казалось Марсу допустимым, он лаял, не давая ребятам сбавлять темпа. Когда Марсу удавалось перехватить корягу, он уносил ее на берег и там, зажав между лап, ждал, пока кто-нибудь не прибежит и не отнимет. Это была хитрость, придуманная явно для отдыха.
Сначала к Марсу кидались все, а потом только Слава, потому что плавал он, как оказалось, лучше всех.
