Индия Найт - Моя жизнь на тарелке
— Хоооооооолодноооо! — ревет в ванной Джек. — Давай маааайку, мам, давай штааааны!
— А Джек совсем голый? — смеется Чарли. — Когда будут мультики, мам?! Можно «Игрока» достать?
— Маааааааам! — вопит Джек.
— Иду. — Вытащив из чемодана футболку и брюки, я возвращаюсь в ванную. — Давай, Джек. Быстро-быстро-быстро. Мне хочется кое-что посмотреть по телевизору.
— Меня зовут Сквилтли! — заявляет Джек, сует одну ногу в штанину и надолго задумывается. — Как в Покемонах.
— Правда? А сам справишься, Сквиртли?
— Да. Мне скоро четыре года будет.
— Отлично. Если что не так — зови, я рядом.
Чарли по-прежнему сидит на кровати, по-прежнему чумазый, но зато с любимой электронной «стрелялкой», которая издает на редкость гнусные звуки.
— Чарли, выключи. Я хочу послушать.
— Би-бип, би-бип, БИ-БИ-БИИП! — вторит Чарли электронным выстрелам.
В мою сторону он и бровью не повел, наверняка не слышал.
Из ванной выкатывается младший.
— Коп-коп-коп, — заливается Джек. — Так Дигли в Покемонах говолит! Коп-коп-коп!
На тумбочке оживает телефон.
— БИИП! — орет Чарли. — ЕСТЬ!!!
— Коп-КОП!
На экране — Сэм Данфи крупным планом. Снимет кто-нибудь долбаную трубку с долбаного телефона?
— Би-бип!
— Коп-коп!
Хоть телефон заткнулся. Но все равно ни хрена не слышно. Жму кнопку громкости на пульте.
— …снова вернуться в Лондон… волнение… публика… встретиться с друзьями… — говорит Данфи.
Опять давлю на кнопку. Тщетно. Мальчишки разошлись на полную катушку; рев стоит как в зоопарке.
— …погулять по берегу реки… Тра-та-та тра-та-та… в ресторанах.
За окном на кого-то оглушительно лает Элвис (любимый пес Эви). Я разворачиваюсь к детям и ору, надсаживая глотку:
— Ну все, довольно! Тишина! Все молчат! Чур, кто первым рот раскроет, тот девчонка!
— В пампелсе? — интересуется любознательный Джек.
— В памперсе и с пустышкой. Все, тишина.
Джек шлепается на кровать и затыкает рот рукой. Чарли, выключив игру, зарывается лицом в подушку.
— Поделитесь с нами самым ярким впечатлением от Лондона, — говорит журналистка сиропной внешности. Я тут же нарекаю ее Леденчиком.
— Так сразу и не скажешь… Архитектура, пожалуй, впечатляет. Очень люблю Кью-Гарденз.
— Кью-Гарденз? — умиляется Леденчик. — Не потому ли, что там легко спрятаться от репортеров? В последнее время вы были в центре внимания…
— Кстати, о прессе, — неожиданно перебивает ее Данфи, — и о ярких впечатлениях. Мне запомнилось одно недавнее интервью. Не стоит, наверное…
— Давайте, давайте, — подбадривает Леденчик.
— Одна девушка, женщина… наградила меня вшами.
— Вшами? — ужасается Леденчик.
— Да. — Данфи белозубо улыбается. — Сначала она меня оскорбила, а потом еще и вшей на память оставила.
Чуя сенсацию, Леденчик подается вперед. Я делаю то же самое, но совсем по другой причине.
— Поподробнее, Сэм, если можно. Как она это сделала?
— Как оскорбила? Назвала меня исполнителем народных танцев, в стиле Робина Гуда. Иными словами, деревенским плясуном. (Я хватаюсь за сердце.) Точнее, деревенским плясуном-педрилой.
Леденчик возмущенно выгибает бровь, но Данфи не обращает на нее внимания — ухмыляется себе под нос.
— Признаться, я вышел из себя. — Данфи улыбается еще шире (ладно! согласна!) своей сексуальной улыбкой. — И напрасно. Это ведь было забавно. Ну а на следующий день, — он пожимает плечами, — у меня жутко зачесалась голова. Разумеется, я решил, что виновата она.
— Профессионализм нашей прессы, — вздыхает Леденчик. — Не хотите назвать имя моей коллеги?
— М-м… Нет.
О господи! О святые угодники! О Пресвятая Дева!
— Эй! — Чарли первым открывает рот. — Это же Дрянфи, да?
— Да, дорогой, это он.
Моя голова вдруг начинает отчаянно чесаться. Вскочив с кровати, я мечусь взад-вперед по комнате.
— Наши воши к нему перепрыгнули, что ли? — не унимается Чарли.
— Очень может быть.
Чарли слезает с кровати, топает через комнату, берет меня за руку и поднимает серьезный взгляд:
— Не плачь, мам. Он же совсем не злой был. Даже смеялся.
— Что правда, то правда, дорогой.
— Длянфи смеялся. Коп-коп!
— Срочно лекарство! — Хватаю трубку, набираю номер мобильника Фло и оставляю сообщение: — Заскочи по дороге в аптеку, Фло, умоляю! Купи что-нибудь от педикулеза.
Господи, до чего же унизительно. Однако… однако есть над чем задуматься.
14
Вскоре после Дигби с Магдаленой приезжают мои сестрички, и мы с Анной вылетаем им навстречу. Объятия, поцелуи, радостные возгласы, шепот Фло: «Эви меня с ума сведет!» Когда приветственная карусель замедляет бег, я обнаруживаю, что заднее сиденье машины завалено свертками в ярких упаковках.
— Пробежались по магазинам? — спрашиваю у Фло, ткнув пальцем в открытое окно машины.
— Да. — Она щелкает замком. — Подарки для всех.
Юбка на ней сегодня — короче не бывает, к тому же сидит так, как на мне купальник; верхняя часть тела прикрыта маечкой с переливающейся надписью «Христос меня любит»; завершает ансамбль пара отороченных мехом ботинок — мечты эскимоса.
— Да, — бесхитростно подтверждает Эви. — Кларе подарим первой, потому что она здесь в гостях, а мы дома. Дом, дом, милый дом, — напевает она, пройдясь по лужайке в танце.
— Помолчи! — Фло озабоченно косится на меня. Я мужественно улыбаюсь. — Клара получит подарочки первой, потому что она будет в восторге. — Фло вручает мне гигантский пакет с бантом. — Не открывай, пока не войдем в дом. — Она хватается за ручку корзины, размерами сравнимую с ванночкой для младенцев. — А вот и еще подарочек. Подарочек, который можно скушать.
Мои сестры изъясняются, как избалованные дети из приличной семьи.
— М-м-м… — облизывается Эви. — Люблю покушать. Ням-ням.
Она и сама смахивает на аккуратный, свежий шампиньонник. Кошачьи раскосые глаза на личике сердечком плотоядно поблескивают из-под полей вельветовой шляпки цвета лаванды. На ногах — серебристые кроссовки «Найк».
— А что ты любишь больше? — язвит Фло. — Покушать или… наоборот? Тоже мне, — фыркает она. — Сначала ням-ням, а потом бежит с унитазом обниматься. Корзинка для Анны! — следует без паузы и в высшей степени торжественно. — Из «Фортнам энд Мейсон»! (Замечание излишнее, поскольку на боку красуется эмблема фирмы.) Рождественский презент! Сейчас не Рождество, для нас специально приготовили, но сливового пудинга все равно нет.
— Я уже давно так не делаю, — надувает губки Эви. Дошло наконец.
— Спасибо, девочки. Большое спасибо. — Анна растрогана и явно довольна. — Как это мило.
— Знаешь что? Я еще заказала марципановых хрюшек! — ликует Фло. — Отдельно! Хрюшек в корзинке не было! Будешь лакомиться хрюшками и меня вспоминать. То есть нас. Хрюшек вообще-то Эви придумала.
— В марципане много калорий, — сообщает Эви. — Ну и пусть. Зато свинки такие хорошенькие, мордочки у них такие миленькие, сладенькие, правда, Анна? А где Роберт? И где мальчики? Клара?
— Роберт в Лондоне. Мальчики, кажется, играют в прятки. Скоро появятся.
Любящую тетушку Эви «скоро» не устраивает.
— Нет, сейчас. Мальчики! МАЛЬЧИКИ!!! — надсаживается она, словно забывшая свое призвание монашенка. — Где вы?
— Здесь! — Джек с Чарли летят по дорожке прямиком в объятия Эви. — Петушка видели!
— Здорово. У кого? — простодушно интересуется Эви. Опыт двадцати трех прожитых лет не прошел для сестрички даром, но и наивности не убавил.
Слава богу, моим детям пока не до секса.
— У кулочки, — объясняет Джек. — Это ее муж. Зовут петушок.
— А-а-а! — доходит до Эви. — Молодцы. Пойдем в дом, Фло, закончим с подарками. Умираю с голоду.
* * *Обвешанные пакетами и коробками, мы гурьбой проходим в кухню и сваливаем подарки на стол. Развернув свой сверток, обнаруживаю розовую блузку, всю в цветах из бисера и блесток, и чудесную серебристо-кружевную юбку (с поясом на резинке!). И это еще не все. На самом дне сверкают бусинками несколько дюжин тончайших браслетов.
— Как тебе наши подарки? — щебечет Эви. — Нравятся?
— Безумно! Несказанно! — Я не кривлю душой. — Вы с Фло просто ангелы.
Мальчишки уже гоняются друг за другом по кухне с новенькими пластмассовыми винтовками наперевес и при полном маскарадном прикиде. Джек на седьмом небе от своего костюма стегозавра; Чарли тащится от пиратского облачения с немыслимо закрученными усами. Мисс Джонсон, усилиями Эви растормошенная от послеобеденного сна, получает водку трех сортов и серебряную фляжку.
— Капитально! — гудит Миртл, успешно возвращая меня в незнакомую пьесу тридцатых годов.
