Джек Керуак - Биг Сур
Главное – голос – Она говорит разбитым сердцем – Голос звенит разбитой лютней потерянного сердца, музыкально как в заброшенной роще, иногда почти невыносимо, как какой-нибудь фантастический футуристический Джерри Сазерн ступает в луч прожектора к микрофону в лас-вегасском ночном клубе и не должен даже петь, просто говорит, и мужчины вздыхают, а женщины должно быть удивляются (если женщины вообще способны удивляться) – Так что пока она пытается объяснить мне всю эту ерунду (всю философию свою, кодину и кодиного нового друга Перри, он придет на следующий день) я просто сижу и любуюсь ее ртом, размышляя откуда берется красота и почему – Наконец мы предаемся любви, нежно – Маленькая блондинка, искушенная во всех тонкостях этого дела, столь нежная в сопереживании, даже чересчур, что к рассвету мы уже собираемся пожениться и сбежать на недельку в Мексику – Представляю себе: большая четверная свадьба с Коди и Эвелин.
А она, кстати, серьезный враг Эвелин – Ей недостаточно быть любовницей и наперсницей Коди, она хочет победить, низложить Эвелин и забрать Коди себе навсегда, и для этого готова даже закрутить тупиковый глубоко небесный роман со стариной Джеком (опять все тот же расклад) – Нет особой разницы между ней и Эвелин когда они говорят о Коди, только Эвелин я всегда слушаю с восторженным интересом – А Билли нагоняет тоску, хотя сказать ей об этом я конечно не могу – Эвелин все же чемпион, поди пойми этого Коди.
О взлеты и падения и перетасовка женщин, причем блондинок, все в том же великом волшебном городе гандхарв Сан-Франциско, и вот я с одною из них вдвоем на ковре-самолете, ух, поначалу настоящий праздник, настоящий взрыв новизны, наотмашь и вдребезги – Даже и не снится мне, чем все это кончится – Ибо есть печальная музыка Билли в моих объятиях, и сам я теперь тоже Билли, Билли и Билли рука в руке, о прекрасность, некоторым образом с благословения Коди, и мы несемся в чингисханских облаках нежной любви и надежды, и кто никогда так не делал безнадежный дурак – Ведь новая любовь всегда сообщает надежду, коронуя иррациональное смертное одиночество, и та штука, которой я глотнул (змеиный ужас пустоты) с тем глубоким смертельно-йодистым вдохом на берегу Биг Сура, ныне оправдана и воспета и вознесена как священный кубок к небесам, простым фактом раздевания и схватки умов и тел в несказанном нервно-печальном восторге любви – И не позволяйте старым занудам убеждать вас что это не так, причем главное что никто во всем мире не пытается написать истинную историю любви, это же ужасно, мы по уши в 50-процентной литературе и драматургии – Губы к губам, поцелуй к поцелую в подушечной тьме, чресла к чреслам в невероятной сладости взаимной капитуляции, так далеко от всех наших страшных ментальных абстракций, что даже удивительно почему некоторые считают Бога асексуальным – Тайная подземная истина бешеной страсти забитой под сваями зарытой под свалками по всему свету, о ней молчат газеты, о ней запинаясь и не всерьез пишут писатели, ее из-под полы рисуют художники, эх, послушайте «Тристана и Изольду» и представьте себе Вагнера с обнаженной возлюбленной в лугах под покровом баварской осенней листвы.
Как все это странно, и как теперь все события последних недель, поездки туда-сюда и страдания в городе и Суре рационально складываются в одну большую вышку которая позволила мне неуклюже нырнуть в глубину биллиной души – на что тут сетовать?
Среди ночи она притаскивает мне четырехлетнего мальчишку чтобы показать его одухотворенную красоту – Вот уж один из страннейших людей которых я когда-либо встречал – С огромными влажными карими глазищами, очень красивыми, он ненавидит всякого кто приблизится к его матери и постоянно задает вопросы, типа: «Почему ты с ним? Он зачем, он кто?», или: «Почему на улице темно?», или: «Почему вчера солнце?» или что угодно, спрашивает обо всем подряд, а она отвечает с неизменным восторгом и терпением, так что я не выдерживаю: «Тебе не надоели эти вопросы? пусть бы лопотал себе как все дети, что он пристает, пусть бы себе мурлыкал?» – А она отвечает: «Я отвечаю чтоб не пропустить следующий вопрос, все, что он спрашивает и говорит, для меня очень важно с точки зрения абсолюта, мне это нужно» – «Какого еще абсолюта?» – «Ты же сам сказал что все есть абсолют», – ну конечно она права, и я понимаю что в грязной старой душе своей уже ревную к Эллиоту.
27
Циновка ночи впитывает стонущую роскошью богоподобия любовь, а в то же время все как-то скучно, и мы смеемся говоря об этом – Нашу первую ночь мы не спим до рассвета, обсуждая все на свете, от Коди во всех подробностях до Эвелин, от книжек до философии, религии и абсолюта, кончается тем что я шепчу ей стихи – Утром бедняжке пора на работу, а я остаюсь пьяно храпеть дальше – А она готовит аккуратненький завтрак и ведет Эллиота к дневной няньке, а я просыпаюсь среди дня один, отхлебываю вина и забираюсь с книжкой в горячую ванну – Телефон звонит не умолкая, все от Монсанто и Фэгана до последней собаки каким-то образом вычислили меня и номер телефона, хотя никто из них раньше Билли не знал и даже не видел – С содроганием думаю я, как разозлится Коди, что его тайная жизнь стала всеобщим достоянием.
А вот и Перри – Перри как и я в странно-братских отношениях с Коди, и тем самым поверенный и иногда любовник всех его подружек – И понятно почему – Он очень похож на меня в молодости, на того каким меня Коди впервые увидел, но дело не в этом, истерзанная заблудшая душа, он только что из тюрьмы Соледад, где сидел за попытку ограбления, мальчишеское лицо в обрамлении черных волос и мускулистые мощные руки, такие человека пополам переломят – И имя у него странное: Перри Итурбайд, я сразу говорю: «Понятно, ты баск» – «Баск? правда что ли? Никогда не знал! Давай позвоним моей матери в Юту и скажем ей!» – И действительно звонит, за биллин счет, и я с бутылкой портвейна в руке и бычком во рту беседую с баскской мамой вчерашнего зека в Юте, убеждая ее: «Да, я уверен что это баскская фамилия» – А она: «Але, что-что? Вы кто?», а Перри рад, весь сияет – Очень странный парень – Давненько за свою так сказать литературную жизнь не встречал я настоящего крутого омбре, только откинувшегося, со стальными ручищами и той лихорадочной сосредоточенностью, от которой трепещут правительства и бледнеет начальство, оттого-то таких парней вечно на нары и засовывают – Да но именно такие парни нужны стране, когда стареющий правитель затевает войнушку – Опасный парень этот Перри, я конечно ценю его поэтическую душу и все такое, но глядя на него понимаю: этот способен взорваться и убить за идею, а то и за любовь.
Приходят какие-то его дружки, звонят в дверь, кажется все знают, что я здесь, странные анархисты-негры и бывшие зэки, уж не банда ли, думаю я – Компания лихорадочных мудрецов, напряженно-завирально-интеллектуальных негров с могучими мускулистыми руками и отсидкой за плечами, а базары такие, будто конец света зависит от их слов – Трудно объяснить (пожалуй, хватит).
Вообще я думаю Билли и вся эта ее банда, со всеми их запредельными элоквенциями о духовном, уж не тайный ли воровской притон хотя вообще я замечал уже, некоторым кругам Сан-Франциско свойственна эдакая эфемерная истерия витающая над крышами, повсеместно ведущая к суициду и увечьям – И я такой растерянный медитатор невинное сердце, губошлеп, среди странных напряженно-преступных возмутителей сердечного спокойствия – Напоминает сон, который я видел перед отъездом сюда: во сне я уже в Сан-Франциско, но что-то творится не то: по всему городу мертвая тишина: люди типа печатников, служащих, маляров молча стоят в окнах третьего этажа, глядя вниз на пустые улицы Сан-Франциско: порой внизу проходят какие-то битники, тоже молча: за ними следят, причем не только власти, а все: как будто вся система улиц в их распоряжении: но никто не говорит ни слова: и в этой напряженной тишине я еду на самоуправляемой платформе через весь центр и дальше за город где женщина хозяйка птичьего двора предлагает мне поселиться с ней – Тихо катится маленькая платформа а люди смотрят из окон в профиль как на полотнах Ван Дейка, напряженно, подозрительно, торжественно – Вся эта возня у Билли напоминает сей сон но поскольку единственно реально для меня происходящее в моем собственном мозгу, реальность происходящего сомнительна – Но и это очередной признак подступающего безумия в Биг Суре.
28
Странно – вот и Перри Итурбайд в тот первый день когда Билли на работе и мы звоним его маме предлагает сходить в гости к генералу армии США – «Зачем? и что все эти генералы высматривают из своих молчаливых окон?» – говорю я – Но Перри ничем не удивишь – «Поехали, я хочу показать тебе самых красивых девчонок на свете», и мы берем такси – «Красивым девчонкам» оказывается 8, 9 и 10 лет, дочки генерала или, возможно, другого странного генерала живущего по соседству, но мама дома, в другой комнате играют мальчишки, и с нами Эллиот, которого Перри всю дорогу таскает на плечах – Я смотрю на Перри, он говорит: «Я хотел показать тебе самые красивые попки в городе», все ясно, опасный сумасшедший – А потом он говорит: «Видишь вот эту красотку? – 10-летнюю генеральскую дочку с пони-хвостиком (а генерала все нет) – Я ее похищаю», – берет ее за руку и уводит на улицу на целый час, а я сижу пью, беседую с мамашей – Сговорились они все что ли свести меня с ума – Мамаша обходительна, как положено – Возвращается домой генерал, суровый крепкий лысый дядька, и с ним лучший друг, фотограф по фамилии Ши, худой прилизанный хорошо одетый обычный городской коммерческий фотограф – Ничего не понимаю – Вдруг из соседней комнаты доносится рев Эллиота, бросаюсь туда, большие мальчики стукнули его или как-то обидели, что-то он там не так сделал, я отчитываю их и несу Эллиота обратно в залу на плечах, как Перри, но Эллиот желает немедленно слезть, даже на коленях сидеть не хочет, ненавидит меня с потрохами – В отчаянии звоню Билли на работу, она обещает приехать за нами и добавляет: «Как там Перри?» – «Похищает маленьких девочек, называет их красавицами, хочет жениться на 10-летних девочках с пони-хвостиками» – «А, он такой, ты врубишься» – Печальная музыка ее голоса в трубке.
