Юлия Латынина - Там, где меняют законы
— Нет.
— Зайди. Замечательное зрелище! Полы паркетные, потолки подвесные, «обезьянник», правда, весь заблеван, но это уж таково свойство «обезьянника», что быть ему заблеваным от сотворения мира и до страшного суда.
— Так возвращаясь к базису и надстройке, — терпеливо сказал Черяга.
— А! У Извольского деньги есть. Он их зарабатывает. Он все в этом городе оплачивает: начиная от мэра и кончая последним сержантиком из ментовки. Он всему хозяин. По всему по этому Премьер — это так, незначительная часть городского ланшафта. Так, страховочный тросик. Если у Извольского кто-то в Калининграде уведет прокат и не расплатится, местная ментовка по этому поводу будет вполне бесполезна. А Премьер по своим каналам наведет порядок.
— А в Чернореченске денег нет?
— В Чернореченске денег, которые заработали, нет. В Чернореченске есть только деньги, которые украли. Или выпросили. Или вынули из кармана рабочих. По той простой причине, что если работать с умом, то меткомбинат приносит прибыль. А угольная шахта в городе Чернореченске приносит только убытки, хоть ты пупок наизнанку выверни. И что из этого следует?
— Что у вас бандиты слуги, а в Чернореченске — хозяева.
— Именно так. Бандит на чем растет и множится? На тех деньгах, которые сперли. На незаконных деньгах. Помнишь, что я тебе сказал про маленькие фирмочки по экспорту? Когда у нас каждый начальник цеха продавал металл, у нас были сто фирмочек, и все эти фирмочки платили Премьеру. Потом стадия феодальной раздробленности кончилась, началась эпоха абсолютизма, и абсолютный монарх Извольский стал Премьеру не по зубам. А королевство чернореченское по-прежнему пребывает в состоянии феодальной раздробленности. Кто такой директор «Чернореченскугля» Никишин? Никто. Потому что у него ворует каждый начальник шахтоуправления, а то и каждый бригадир. А там, где воруют все, но по-мелкому, у стаи воров обязательно образуется вожак.
— А мне сказали, что Негатив сдал позиции. Банк отдал, с мэром поссорился.
Калягин почесал голову.
— Навряд ли. Я так соображаю, что Негатив понял, что для здоровья полезней стушеваться. Это, кстати, легко выяснить.
— Как?
— У них с предыдущим мэром заморочка была. Называлась — фонд содействия малому бизнесу. И отдельный был городской налог, который надо было в этот фонд платить, не то полпроцента, не то процент с выручки. И что характерно — везде налоги собирает налоговая инспекция, и никто их особенно горячо платить не торопится. А этот налог собирали мальчики Негатива. Прям так и ходили, с налоговиками под ручку. Добровольная группа содействия сбору налогов. Кто не спрятался, я не виноват!
— А дальше?
— А дальше налог шел в вышеозначенный фонд. А вышеозначенный фонд раздавал кредиты различным организациям. Характерной чертой кредитов было то, что ни один из них не было возвращен. Что не мешало фонду раздавать деньги дальше, в том числе и тем самым фирмам, которые уже пару-тройку раз кредит не вернули. Догадайся с трех раз, кому принадлежали фирмы?
— Негативу?
— Правильно! Чувствуешь могучую поступь прогресса и социальной эволюции? У вас там, в Москве, все по старинке, приходит «крыша», требует бабки. Так сказать, стадия собирательства и охоты. А у нас в области народ уже перешел к более высокоорганизованному подходу. На «крышу» с горя и ОМОН можно натравить. А какой ОМОН ты натравишь на налоговую инспекцию, собирающуся утвержденный и во всех отношениях законный налог?
— И этот налог — он сейчас действует?
Калягин развел руками.
— Извини, не следил. Вернешься в Чернореченск, расспросишь. И сам понимаешь — если налог еще действует, то все рассказы насчет того, что Негатива пригасили — лапша на уши.
В кармашке Калягина коротко провякал телефон, и бывший мент, извинившись, взял трубку. Выслушал сказанное, коротко дакнул, потом взглянул на часы.
— Все, — сказал Калягин, — пора закругляться. Волка ноги кормят.
— Тебя не подвезти?
— Вон мои сидят, — ткнул пальцем куда-то вбок Калягин.
В зеркальце заднего вида Черяга углядел черную «Беху» с затенененными стеклами.
Калягин вышел из «Мерса», и тут же дверца БМВ предупредительно распахнулась, и рядом с ней словно из воздуха нарисовались два крепких мальчика.
Бывший мент обошел капот внедорожника и внезапно наклонился к Черягау.
— Последний вопрос на засыпку, — сказал Калягин, — ты как думаешь, если Извольский отдаст нашей ментовке серьезный приказ, — не просто указивку или там пожелание, а настоящий, зубодробительный — она его послушается или нет?
— Конечно, послушается.
— А вот и нет.
— Но ее же Извольский содержит, а не центр.
— Ага. Славик ей деньги дает. По его милости славный сын сопредельного тувинского народа Александр Могутуев сидит в шикарном кабинете и ездит на «Мазде». И Могутуев всегда готов услужить директору в пределах города. Но вот снимает и назначает начальников по-прежнему нищий центр. Или, в некоторых случаях, нищая область. И поэтому, если Слава Извольский захочет от ментовки одно, а наш свет-губернатор захочет другое, то я, как бывший мент, тебе ручаюсь, — ментовка послушается не богатого директора, а нищего губернатора. Чао! Номер мой знаешь — если что надо, звони прямо на трубку.
Спустя мгновение «БМВ-семерка» сорвалась с места.
Черяга еще некоторое время сидел в машине, разглядывая каменного Маяковского посереди базара. Потом завел двигатель и медленно-медленно тронулся в путь за важным трамваем, украшенным надписью: «Федерация дзюдо города Ахтарска».
* * *В Чернореченск Денис вернулся к пяти вечера. Город был тих и пустынен, и пожелтевшие липы тревожно шелестели вдоль улиц в ожидании дождя. На крыльце городского УВД докуривал сигарету замначальника — Петраков. От Петракова по-прежнему пахло водкой, но не смертельно.
— Привет, — сказал Денис, вылезая из машины.
— А, спаситель мэра от верной смерти! Как жизнь?
— Да какое от смерти, надавали бы ему по шее и все. Закурить найдется?
Петраков протянул ему пачку «Явы».
Некоторое время они курили молча, вдыхая свежеющий перед грозой воздух, а потом Черяга спросил:
— «Беху»-то не нашли, из которой пикет обругали?
— Нет.
— Слушай, быть такого не может. Я сегодня ездил в Ахтарск, так там на каждый километр по гаишнику в засаде. Чует мое сердце, что такая сердитая «Беха» без превышения скорости идти не могла, а потому недреманное око гаишника либо остановило ее, либо засекло.
— А черт его знает. Может, и засекли. Может, сейчас этот гаишник сидит на своей информации и думает, как бы ее поденежнее обернуть.
— Так вы ее хоть искали?
Петраков сплюнул.
— И без нее дел хватает. Вон, за шахтерами глаз да глаз. Недавно к ним бомж какой-то забрел, есть просил и власть ругал, а тут корреспондент, как на грех, этого бомжа снимать начал: мол, вот как плохо шахтеры зовут. А бомж, что характерно, хоть и голодный, но пьяный, и вши между пальцев ползают. Шахтеры как подхватились: «Провокация! Провокация!» В том смысле, что им этого бомжа нарочно подкинули, чтобы потом снять и показать — что за отребье шахтеры.
— И что с бомжом было?
— Да чуть насмерть не забили, хорошо, мы его оттащить успели. А то потом бы тоже провокация была: «Агенты спецслужб в наших рядах забили бомжа».
Тут где-то в глубине зазвонил телефон, и вскоре донесся звонкий голос дежурного:
— Вас, Иван Петрович! Головатый!
Петраков с Черягой вошли внутрь. Петраков немного поговорил по телефону в дежурке, бросил трубку и раздраженно сказал:
— Только этих мне еще не хватало!
— А что такое?
— Да банк! У них двести метров телефонного кабеля помылили, так мало того, что сами бегают как муравьи, еще и нас на уши поставили: проверить все точки, где цветные металлы берут.
— Проверили?
— Проверить-то проверили, но пока ничего не нашли. Тоже мне, нашли беду!
— А у них ничего, кроме кабеля, не поперли? — спросил Черяга.
— Совесть у них поперли вместе с кабелем.
— Я слышал, что у них с этим кабелем сигнализация отключилась. Может, они думают, что кабель украли для отвода глаз, а на самом деле хотели отключить сигнализацию?
— Если у них чего и украли, об этом они не говорили, — сказал Петраков.
В коридоре УВД пахло плохим табаком и свежим дезинфектантом, и по давно не беленому потолку ползла трещина.
— На дело брата можно посмотреть? — спросил Черяга.
— А?
— Ну, когда он ларек наехал, вы же дело завели.
— Тришкин! — закричал Петраков во весь голос. Из кабинета в конце коридора высунулась вихрастая голова.
— Ась, Петрович? — сказала голова.
— Тришкин, возьми человека и покажи ему дело Чижа. И вообще чего попросит, то и покажи. Он у нас теперь спаситель мэра. И это — сходи в киоск, пузырек возьми.
