Дубравка Угрешич - Снесла Баба Яга яичко
А мы? Мы идем дальше.
Часто нам жизнь натирает мозоли —История вовсе не знает о боли.
5Мистер Шейк, который лежал на каменном столе для массажа, облепленный пеной, как автомобиль на автомойке, сразу же заметил: парень просто вылитый сын Клуни. Чуть смугловатая кожа, темные, крупные глаза, губы даже более полные и более красиво изогнутые, естественная улыбка, которая не вызывала, как у Клуни, сетки морщин на висках. И он был гораздо выше Клуни! Но при чем здесь, собственно говоря, этот Клуни?! Парень просто очень привлекателен, и он из тех, кто нравится как мужчинам, так и женщинам, независимо от их возраста, что с точки зрения рынка является ключевым фактором. А его широкие восточные штаны, импозантно обтягивающие причинное место, намекали на то, что слухи о невероятной сексуальной потенции массажиста, возможно, соответствуют истинному положению дел.
— Хай, май нейм из Сулейман. Ай эм юр масер! — процедил парень сквозь зубы.
— Hi! l'm mr. Shake[27], — дружески сказал американец и протянул парню руку, но до рукопожатия дело не дошло. Парень одним движением руки припечатал его к столу.
— Рилекс!
«Ужасный английский парня — не проблема, — размышлял мистер Шейк, — он, похоже, сообразительный, язык выучит». Мистер Шейк нервно ерзал на массажном столе. Он задыхался в пене и вообще чувствовал себя в этой скользкой мыльной атмосфере более чем неловко.
— Where are you from! [28] — спросил он.
— Фром Сараево, — отрезал парень.
Этот факт активизировал коммерческую фантазию мистера Шейка. Парень — босниец, этим тоже можно воспользоваться! Потому что Гавел[29] и чехи рядовому американцу больше ничего не скажут. А слово «Сараево» все еще позвякивает в американском ухе. Точнее, мистер Шейк надеялся, что позвякивает.
— Послушайте, — попытался приподняться мистер Шейк, но парень снова припечатал его к столу.
— Рилекс! — сказал парень и принялся массировать американцу шейные позвонки.
Воспользовавшись удачным моментом, мистер Шейк вывернулся, как тюлень, и занял положение сидя.
— Послушайте, молодой человек, вы меня неправильно поняли: я пришел сюда не ради массажа, а для того, чтобы предложить вам работу!
Парень слушал этого американца среднего возраста с удивлением. И ничего не понимал. «Может, он педик?» — подумал парень. Единственное, что ему удалось уловить во всей тираде, были цифры: твенти таузнд, потом фифти та-узнд потом хандрд таузнд, потом хандрдтаузнд энд твенти[30]…
— Вот болван! Да я ничего не понимаю, ясно тебе?! — ворчал парень. — Ты-то хоть меня понимаешь, дорогой?! Не слушает, а чего ему слушать, американцы никогда никого не слушают, знай свое гнут. Отстань от меня, знаю, чего тебе надо, меня и из «Виагры» звали. Слушай, да ты прямо как НАТО, от тебя не отделаешься! Где ты был, когда бомбили мое Сараево и когда разорвался тот снаряд, теперь-то ты что ко мне прицепился!
— I have to find an interpreter! Yes, interpreter![31] — сказал категорическим тоном мистер Шейк, спрыгнул со стола, и, чуть не поскользнувшись, выбежал из массажной.
— Ну, чисто шоу! Эх, Мевло, мой Мевло, что еще ждет тебя среди этих голых психов, — вздохнул парень.
А мы? Мы идем дальше.
Мы угождаем, ловим каждый взгляд,Ну, а истории сам черт — не брат!
6Кукла спустилась в холл отеля к компьютеру просмотреть хорватские газеты по Интернету. Она могла бы сделать это и в номере, но ей захотелось размять ноги. Дома она ежедневно развлекалась, листая отечественную и иностранную прессу. Из хорватской предпочитала «Утренние новости». Состояние дел на родине было обычным: кражи, коррупция, свары между политическими партиями, статьи о несправедливых обвинениях Гаагского трибунала в адрес «хорватских героев», финансовые скандалы, связанные с людьми, которые сколотили огромные состояния на хорватском патриотизме и войне. Кукла щелкнула на страничку «Культура» и с удивлением увидела длинную рецензию на новый роман Бояна Ковача «Роза пустыни».
«Роман „Роза пустыни“ Бояна Ковача разочарует тех, кто думает, что это произведение Ковача как-то связано с „Розой пустыни“ Стинга и Чеба Мами или с популярными любовными романами, — было написано в рецензии. Кукла понятия не имела, кто такие Стинг и Чеб Мами, их имена звучали для нее угрожающе, но продолжение рецензии ее подбодрило. — „Роза пустыни“ — это крупнейшее литературное событие на хорватской литературной сцене за последние пятнадцать лет, если не больше, — говорилось в рецензии. — Это книга, которая обеспечивает своему слишком рано ушедшему автору-классику право на вторую жизнь и место на самой вершине хорватской литературы. Роман с необыкновенной структурой, которая напоминает розу, сложился из примет своего времени, из биографий маленьких людей, из реальности и снов, из эссеистических и беметристических фрагментов, разрабатывающих тематику событий нашего недавнего военного прошлого, из эпизодов хорватской действительности, как современной, так и периода Второй мировой войны. Этот роман, пришедший к нам из творческого наследия автора, жившего в тени, вдалеке от освещенной литературной сцены, хороший урок нынешним создателям быстрорастворимых литературно-развлекательных продуктов. Эта необычная книга производит впечатление одинокой розы, распустившейся в хорватской литературной пустыне».
А «Вечерние новости» сообщали, что рецензия на «капитальное произведение Бояна Ковача» появится в ее воскресном выпуске, кроме того, один еженедельник рекламировал роман как «шедевр хорватской литературы, достойный сравнения с романом Маркеса „Сто лет одиночества“».
— Бла-бла-бла, — пробормотала Кукла и вышла из Интернета. Проходя через лобби отеля, она увидела в кафе Бебу в обществе какого-то пожилого господина. Беба махнула ей рукой и пригласила к ним присоединиться. Кукла отказалась, она обещала Пупе вывезти ее в коляске на прогулку. Перед ужином им обеим будет полезен свежий воздух…
А мы? Мы идем дальше.
Человек мечтает о славеи в жизни высокой позиции,Истории нужно одно —удачная композиция.
7Арнош Козени любил «Гранд отель N». Для Арноша Козени он был даже не отелем, а метафорой взаимодействия человека с другими людьми. Отель стоял на своем месте, все остальное менялось: времена, моды, политические режимы, люди. Комнаты отеля стали ушами, через которые прошли тысяча и одна человеческая история. И ни одна из них не была оконченной: это был волнующий отзвук человеческих жизней. Сидя в лобби, Арнош Козени часто на миг закрывал глаза и прислушивался. Он возвращался в детство, к тому моменту, когда впервые повернул ручку настройки на радиоприемнике и услышал, как звучит мир: шумы, разные языки, тона, звуки. А когда он открывал глаза, ему казалось, что он держит в руке невидимый переключатель телевизионных каналов. Звук чаще всего отсутствовал, и Арнош Козени останавливался взглядом на какой-нибудь сцене: двое мужчин, что-то обсуждающие возле стойки портье; толстяк, читающий газету напротив него и попивающий коньяк; молодая пара в ресторане, контуры которой отражаются в стеклах; расторопный персонал отеля, спешащий к входу навстречу какой-то важной персоне; важная персона, входящая в отель и, не оглядываясь по сторонам, направляющаяся к портье. Арнош рассматривал крупным планом жест, движение, деталь, тень, чью-то руку, чью-то улыбку, луч солнца, неожиданный блеск чьей-то вставной челюсти, мочку уха с серьгой, женский каблук, линию ноги, губ, кофейную чашечку со следами помады. Арнош Козени читал знаки, сигналы и жесты так же, как в молодости читал книги, с абсолютным вниманием и абсолютным наслаждением. И это чтение наполняло его таким же, как и прежде, юношеским волнением.
С тех пор как он вышел на пенсию, Арнош Козени не мог представить себе свою жизнь без отеля. По сравнению с мощнейшим удовольствием, которое он чувствовал, проводя здесь время, все другие варианты использования скромного остатка жизни казались ему недостаточно энергичными. Когда-то, в прошлом, Арнош Козени купил в этом курортном городке небольшую квартиру, которая в дни молодости служила ему тайным убежищем. Теперь он жил здесь постоянно. Вся его собственность, заработанная в течение долгой адвокатской карьеры, перешла к женам и детям. Арнош женился и разводился несколько раз, и его холостяцкая квартира была последним, что у него осталось. Но Арнош Козени не жаловался — ничего больше ему и не было нужно.