Дмитрий Глуховский - Рассказы о Родине
— Передай ему, что ему хана! И если его газетенка еще раз про это напишет, мы ему прописку на Горностае оформим, — поправляя галстук, просил он собеседника в трубке мобильного. — Давай, у меня вторая линия… Антонов слушает! Да, это самое, с таможней все решено сто раз уже. Какой еще президентский указ? Ничего не знаю такого. Пока работаем, как работали. Спец кто? Спецпредставитель? Президента? Давай его примем по высшему разряду, в сауну с девочками, все снимем, будет дополнительный аргумент в переговорах, это самое… Да, все, давай, у меня вторая линия! Антонов слушает! Прости, пупсик, я в Париж улетаю. И если ты еще раз позвонишь на этот номер, я тебе прописку… Все, у меня вторая линия, целую. Антонов! Да, Александр Петрович! Конечно! Так мы уже все в Индонезию вывели, все триста миллионов. Нет, никто нас не слушает, все у меня зарплату получают, это самое… Так точно. Так точно… Спасибо. Всего доброго. Да…
Но тут сидевший за рулем легионер ударил по тормозам, и Иван Николаевич, конечно, непристегнутый, чуть не вылетел через лобовое стекло.
— Они тут… Я прямо на них… А они ни с места… — объяснял легионер.
Иван Николаевич присмотрелся: перегородив дорогу его кортежу, посреди трассы сиротливо стояли два милицейских «жигуленка». Из джипов сопровождения на мокрый после недавнего дождика асфальт посыпались бойцы СОБРа в сером зимнем камуфляже, окружая незадачливых гаишников.
— Из края, что ли? — взвешивая, казнить или миловать, удивился Антонов.
Дверца «жигуля» отлетела в сторону, и навстречу его «Ситроену», игнорируя напряженно сопящих «собровцев» засеменил пузатый человечек в высокой фуражке. Следом за ним, выбравшись из придорожной засады, поскакал телеоператор в бронежилете с надписью «Дежурная часть».
— Так, — выжидающе сказал Иван Николаевич.
— Генерал милиции Попов, начальник ГИБДД МВД по Приморскому краю. Мы проводим операцию «Одиссей» по борьбе с незаконными сиренами. У вас есть разрешение на спецсигналы? — спросил он у водителя.
— Это новый какой-то, только что назначили, наверное, — не отвечая генералу, растерянно оглянулся на Ивана Николаевича водитель.
Антонов закурил аргентинскую сигару и выбил пальцами музыкальную строчку из Джо Дассена на подлокотнике карельской березы.
— Кого перевозим? — Попов отважно постучал жезлом в абсолютно непроницаемое пассажирское стекло «Ситроена».
Оператор «Дежурной части» подскочил ближе и навел объектив на пассажирскую дверь. Бойцы «СОБРа», пораженные когнитивным диссонансом, застыли в прострации, будто огромные зайцы-барабанщики, у которых сели их огромные батарейки.
Иван Николаевич утомленно вздохнул и с негромким вальяжным жужжанием опустил стекло. Посмотрел в красную генеральскую рожу и сказал по-доброму:
— Залазь в багажник. Прокатимся.
Генерала Иван Николаевич убивать не стал, припугнул только: закопал по шею на диком пляже и помочился милиционеру на голову, чтобы тот впредь соблюдал субординацию. Репортеру приказал все снимать — для личной коллекции.
— У нас в Приморье порядок для всех един, — назидательно харкнул Иван Николаевич, застегивая ширинку. — Генерал ты или нет.
* * *В VIP-зале Владивостокского аэропорта Иван Николаевич сидел один. Остальных пассажиров оттуда выгнали, чтобы не докучали. Раскрыв «Коммерсантъ», он медленно, вслух читал вести с полей, иногда утомляясь и делая перерыв на два пальца виски. Легионер, которого Антонов взял с собой переводчиком, коротал время у окна, давя пальцем бьющихся о стекло мух.
Когда гроза кончилась, Антонова машиной доставили к «Боингу» и проводили в отдельный салон, где в его распоряжение на долгие восемь часов перелета был предоставлен бесплатный бар и милая стюардесса, готовая на все за дополнительную плату.
Увы стюардессе, она так и не удостоилась внимания Ивана Николаевича, а легионеру не хватило командировочных. Антонов же все восемь часов, от напряжения высунув кончик языка, прилежно повторял спряжение французских глаголов третьей группы. А потом, приустав, попросил ее поставить припасенный DVD с фильмом «Игрушка».
На пересадке в «Шереметьеве» Иван Николаевич заказал жюльен и бордо, пытаясь настроиться на нужную волну. Попросил было лягушек, но официант пренебрежительно объяснил, что в Париже Антонов поест их быстрее. Иван Николаевич внимательно все выслушал, разбил официанту голову о раковину в туалете, засунул ему в карман купюру в пятьсот евро, выпил коньяку и, разгоряченный, пошел на посадку.
— Ну, бывай, Родина! — чокнулся Иван Николаевич со стеклом иллюминатора, за которым простирались летные поля «Внуково». — Как знать, свидимся ли еще… На свободу ведь еду!
Лету до французской столицы было совсем немного — часа три с половиной. Но они стали самыми томительными часами в жизни Ивана Николаевича с тех пор, как, отбыв все десять лет заключения, он постучался в двери первого читинского борделя.
— Уже бывал в Париже-то? — подливая шампанского, светски поинтересовался Иван Николаевич у летевшего рядом Познера.
— Случалось, — коротко ответил обиженный Познер.
— А я вот в первый раз, — стеснительно признался Иван Николаевич.
— Оно и видно, — скривился Познер. И, подумав, добавил, — Я больше так не буду. Отпустите пожалуйста.
С виду Франция оказалась похожа на Москву: стекло и бетон. Уже в аэропорту Иван Николаевич насторожился: паспорт у него проверяла коренастая негритянка. Черных, арабов и прочих в фильме «Игрушка» не было.
— Мы точно туда прилетели? — строго спросил он у легионера.
— Родина Вольтера, — заверил его тот, воровато оглядываясь.
— Merci et bienvenue en France, — улыбнулась Антонову негритянка.
— Прости, что без банана, — вернул ей улыбку Иван Николаевич. — У! У!
— Может обидеться, — предупредил его легионер.
— Да чего она понимает. Понабрали дикарей на госслужбу! — осуждающе проворчал Антонов.
Да и вольный парижский воздух от московского вроде сильно не отличался. Однако, прежде чем делать выводы, Иван Николаевич решил дать Франции шанс.
— Мулен Руж! — повелел он таксисту.
Всю дорогу Иван Николаевич, открыв окно, внимательно всматривался в ползущие мимо парижские улицы, и на лице его мелькали сумеречные тени. Но ближе к площади Пигаль морщины начали разглаживаться.
— Похоже все-таки немножко, — снисходительно резюмировал он.
Сунул водителю пятьсот евро — мельче не было — и направился ко входу в кабаре, тесня томящиеся в ожидании тургруппы.
— Слышь, командир! — обратился Иван Николаевич к загорелому до неприличия метрдотелю, запихивая ему в нагрудный карман уже знакомую купюру. — Устрой нас получше, чтобы сиськи было хорошо видно. Мы только что из России откинулись. Как девочки, свежие есть? — завсегдатайски похлопал он метрдотеля по плечу, оглядываясь на легионера, чтобы тот перевел.
— Je regrette, monsieur, mais vour devez faire la queue, comme tout le monde, — сдержанно отозвался метрдотель.
— Je ne comprends pas! — нахмурился Иван Николаевич, и его пальцы сами собою сложились в давно — с тех пор, как ему в последний раз в чем-то отказывали — забытую «козу».
— Давайте в очередь встанем, а? — попросил его легионер.
— Да я в последний раз в очередь за баландой стоял! — вскипел Бельмондо. — Порядочки у вас — как на зоне! — ощерился он.
— Сейчас они полицию вызовут, — тоскливо сказал легионер.
— А мы им консула вызовем! — рыкнул Иван Николаевич, но уже скорее для проформы: попасть внутрь ему все же хотелось больше, чем подраться.
Мстительно посаженный метрдотелем за самый дальний столик, от которого танцевавшие девушки были видны только приблизительно, он копил злобу, маринуя ее в шампанском.
— Бабы все страшные, сисек нет, — Иван Николаевич хлебнул Crystal из горла и поднялся со своего места. — И танцуют так себе.
Посмотрим, как они в койке.
Он двинулся вперед — напролом, неудержимо, распугивая присмиревших от вида обнаженной женской груди японских туристов.
— Хочу вот ту, черненькую, — он указал секьюрити на знойную темнокожую приму в экзотическом костюме из страусиных перьев. — Сейчас задам ей дрозда. Раз вы сами их не можете…
— C’est pas possible, monsieur, — развел руками секьюрити.
— Je ne comprends pas! — завелся Иван Николаевич.
— Ici, on n’est pas un bordel, — вздохнул секьюрити.
И тогда Иван Николаевич подставил к сцене стул и вскарабкался наверх — как поступал обычно в родном стрип-клубе. Засунув остолбеневшей приме миллиметр пятисотевровых в усыпанные стразами трусики, он ухватил ее за самый выразительный изгиб и поволок за собой.
— Je ne suis pas une pute! — вопила прима.
— Je ne comprends pas! — искренне удивлялся Иван Николаевич.
Подлетевшему секьюрити Бельмондо ловко проломил голову бутылкой Crystal, потом разбил фужер на манер розочки и еще десять минут удерживал оборону, зажатый в угол превосходящими силами прибывшей жандармерии. Легионер, помня, что в этой стране ему еще работать и работать, не вмешивался.
