Джек Керуак - Бродяги Дхармы
Гуляючи, я съел горячую пончиковую палочку, купил у девчонки пару апельсинов, вернулся по мосту обратно и в сумерках радостно направился к границе. Но тут меня тормознули три неприятных американских пограничника и хмуро и тщательно исследовали содержимое моего рюкзака.
– Что купили в Мексике?
– Ничего.
Они не поверили. Обыск продолжался. Перещупав пакетики с остатками бьюмонтской картошки, а также с изюмом, арахисом и морковью, банки бобов со свининой, припасенные мной в дорогу, и полбуханки пшеничного хлеба, меня с отвращением отпустили. Право, смешно: они-то надеялись найти полный рюкзак опиума из Синалоа, мацатланской травы или панамского героина. Может, они думали, что я пришел из Панамы пешком. Они никак не могли меня вычислить.
Я пошел на остановку автобуса «Грейхаунд» и купил билет до Эль Центро и главной автострады. Я рассчитывал поймать там аризонский «полночный призрак», той же ночью оказаться в Юме и заночевать в долине реки Колорадо, я уж давно приметил это место. Но все обломалось, в Эль Центро я пошел на сортировочную станцию, послонялся там, наконец заговорил с кондуктором: «А Зиппер где?»
– Он через Эль Центро не идет.
Я удивился собственной глупости.
– Единственный товарный, на который можно вскочить, идет через Мехико и Юму, но там тебя найдут и выкинут, и окажешься, брат, в мексиканской каталажке.
– Нет уж, спасибо, хватит с меня Мексики. – Я пошел на большой перекресток, где поворачивали на восток машины на Юму, и стал голосовать. Битый час не везло. Вдруг большой грузовик причалил к обочине, шофер вылез и стал возиться с чемоданом. «Не на восток?» – спросил я.
– Да вот, в Мехикали собираюсь. Ты Мексику хорошо знаешь?
– А как же, я там жил много лет. – Он окинул меня взглядом. Это был славный дядька, толстый, довольный, видно, со Среднего запада. Я ему понравился.
– Может, покажешь мне ночью Мехикали, а потом в Таксон поедем?
– Идет! – Мы залезли в кабину и отправились обратно тем же путем, каким я только что приехал на автобусе. Зато мне светило попасть сразу в Таксон. Оставив машину в Калехико, где теперь, в одиннадцать, было тихо и спокойно, мы пошли в Мехикали, и, минуя дурацкий район ловушек для туристов, я повел его по старым добрым настоящим мексиканским салунам, где были девчонки по песо за танец, крутая текила и вообще весело. Ночка выдалась что надо, он плясал, выпил порций двадцать текилы, фотографировался с сеньоритой, короче, оттягивался как мог. Еще мы подцепили где-то цветного парня, кажется, гомика, но ужасно забавного, который повел нас в бордель, а на выходе мексиканский полицейский отобрал у него выкидуху.
– Третий нож теряю за месяц из-за этих ублюдков, – сказал он.
Утром мы с Бодри (так звали шофера) вернулись к машине, осоловелые и похмельные, но он не стал терять время и, не возвращаясь в Эль Центро, рванул в Юму по великолепно пустому шоссе 98 со скоростью сто миль в час, перевалив за восемьдесят в Грэй-Уэлз. Скоро мы уже въезжали в Таксон. На выезде из Юмы мы слегка позавтракали, и теперь он признался, что тоскует по хорошему бифштексу. «А на стоянках – это разве бифштексы?»
– Тормозни в Таксоне у супермаркета, купим отбивную в два дюйма толщиной, остановимся где-нибудь на природе, и я тебе такой бифштекс на костре зажарю, какого ты в жизни не ел. – Он не очень-то поверил, но я сделал это. Оставив позади огни Таксона, в алом сумраке, он остановился в пустыне, я разжег костер из мескитовых веточек, постепенно добавляя более крупные ветки и поленья, а потом попытался приготовить мясо на вертеле над раскаленными угольями, но вертел сгорел, пришлось дожаривать просто на моей замечательной новой сковородке; я вручил ему свой складной нож, и, приступив к еде, он сказал: «Ммм, да-а, таких бифштексов я еще не едал».
Кроме того, я купил молока, и мы запивали мясо молоком – мощная белковая фиеста в придорожном песке, у алеющего костерка, а мимо проносятся автомобили. «Где ж это ты научился всем этим смешным штукам? – смеялся он. – Знаешь, вот я говорю – «смешным», а на самом деле что-то в этом есть, черт его дери, правильное. Я тут убиваюсь, гоняю эту дуру туда-сюда, из Огайо в Эл-Эй и обратно, причем зарабатываю больше, чем ты заработал за всю свою бродяжью жизнь, но ты жизни радуешься, и не надо тебе ни работы, ни кучи денег. Выходит, кто же из нас умнее?» У него был в Огайо хороший дом с женой, дочкой, рождественской елкой, двумя машинами, гаражом, газоном и газонокосилкой, но все это не радовало, потому что не было свободы. Печально, но факт. Это не значит, что я был чем-то лучше – отличный мужик, он мне нравился, и я ему тоже, в конце концов он сказал: «Знаешь, отвезу-ка я тебя прямо в Огайо».
– Ух ты, здорово! Почти до дому! Мне надо немного южнее, в Северную Каролину.
– Сперва-то я сомневался, тут такое дело, попадается контроль, страховая компания Маркелл, если тебя засекут, я вылечу с работы.
– А, черт… вот, кстати, типичный случай.
– Вот именно, но знаешь, после этого бифштекса, правда, я сам заплатил, но ты его так зажарил, а теперь вот песочком посуду чистишь, слушай, пускай они катятся со своей работой, ты же мой друг, имею я право подвезти своего друга?
– О'кей, – сказал я, – буду молиться, чтоб нас не застопила страховая компания Маркелл.
– Может, и повезет, сегодня ведь суббота, где-нибудь на рассвете во вторник будем в Спрингфилде, Огайо, если гнать эту дуру как следует, а у них как раз выходные.
Ну и гнал же он «эту дуру»! С ревом промчался из Аризонской пустыни в Нью-Мексико, через Лас Крусес к Аламогордо, где была взорвана первая атомная бомба и где явилось мне в облаках странное видение, будто над горами Аламогордо впечатаны в небо слова: «Это невозможность существования чего бы то ни было» (странное место для странно верного видения); затем Атаскадеро, прекрасные индейские края в горах Нью-Мексико, зеленые долины, сосны, луга, напоминающие Новую Англию; оттуда вниз к Оклахоме (выехав из Боуи, Аризона, мы соснули на рассвете, он – в кабине, я – в своем спальнике, на красной холодной глине, лишь звезды надо мной струили тишину, да слышался дальний вой койота); не успел я оглянуться, как он уже ворвался в Арканзас и за один вечер сожрал его, дальше Миссури и Сент-Луис, и наконец, миновав Иллинойс и Индиану, мы оказались в заснеженном Огайо, где веселили сердце милые рождественские огоньки в окошках старых добрых ферм. «Вот так, – подумал я, – из жарких объятий мексиканских сеньорит – одним махом в рождественские снега Огайо». И всю дорогу на полную катушку гремело вмонтированное в приборную доску радио. Разговаривали мы редко, только иногда он рассказывал анекдоты, да так громко, что я каждый раз подпрыгивал на пару футов, и левое ухо разболелось. Да, вот это был человек. По пути мы много и вкусно жрали на его любимых стоянках, на одной из них, в Оклахоме – жареную свинину с бататом, не хуже, чем у моей мамы на кухне, мы ели и ели, он был постоянно голоден, да и я, признаться, тоже, зима, холодно, Рождество на полях, а еда замечательная.
В Индепенденсе, штат Миссури, единственный раз пришлось заночевать в мотеле, пять долларов койка, грабеж, конечно, но ему нужен был сон, не мог же я ждать в мерзлой кабине. Проснувшись в понедельник утром, я выглянул в окно и увидел, как озабоченные молодые люди спешат на службу в свои страховые конторы, в надежде когда-нибудь стать большими Гарри Трумэнами. Во вторник на рассвете он высадил меня в морозном центре Спрингфилда, Огайо, мы распрощались, было немного грустно.
Я зашел в кафе, выпил чаю, подсчитал свои финансы, отправился в гостиницу и там, усталый, как следует выспался. Потом купил автобусный билет до Рокки-Маунта, – невозможно было ехать автостопом из Огайо в Северную Каролину зимой, по горам, через перевал Блю Ридж и так далее. Но я был нетерпелив и решил – лучше все равно выйду на трассу, на выезде из города попросил шофера остановить автобус и вернулся на автостанцию, чтобы сдать билет. Деньги мне вернуть отказались. Теперь из-за своего дурацкого нетерпения я должен был лишних восемь часов ждать следующего медленного автобуса до Чарлстона, Западная Вирджиния. Я стал голосовать на выезде из Спрингфилда, рассчитывая просто так, шутки ради, поймать автобус в каком-нибудь городке дальше по трассе, и руки и ноги замерзли у меня стоять на тоскливой деревенской дороге в морозных сумерках. Потом меня все же неплохо подбросили до какого-то городишки, где я просто околачивался у крохотной телеграфной конторы, пока не пришел мой автобус. Битком набитый, он всю ночь полз через горы, на рассвете, отдуваясь, перевалил через Блю Ридж, среди заснеженных лесов, потом целый день, останавливаясь у каждого столба, сползал вниз, к Маунт Эйри; прошли века, пока в Рэлей я наконец не пересел в свой местный автобус, где попросил шофера высадить меня у поворота на проселок, петляющий три мили по сосновому лесу к дому моей матушки, в Биг Изонбург Вудс на перекрестке дорог в окрестностях Рокки-Маунта.
