Нагиб Махфуз - Дети нашей улицы
Они работали молча, пока Даабас не сказал, пытаясь успокоить Габаля:
— Не думай! В нашем квартале убить человека так же просто, как отправить финик в рот.
— Я вовсе не хотел становиться убийцей, — вздохнул Габаль. — Я не думал, что гнев мой обернется кошмаром.
Вырыв яму, Даабас вытер пот рукавом галабеи и высморкался, избавляясь от пыли, набившейся в нос.
— Сбросить бы в эту могилу не только этого сукиного сына, но и остальных, — со злобой проговорил он.
— Имей уважение! Все мы смертны, — с раздражением ответил Габаль.
— Уважай они нас живых, мы бы почитали их мертвыми, — резко ответил Даабас.
Они подняли тело и сбросили его в яму. Габаль положил дубинку рядом с телом, и они засыпали Кодру землей.
Когда Габаль поднял голову, то увидел, что уже опустилась ночь. Он глубоко вздохнул, чтобы не расплакаться.
30
«Куда пропал Кодра?» — расспрашивал Заклат. Удивлялись и остальные надсмотрщики, недоумевая, куда мог подеваться их подельник, которого уже столько времени не было видно, словно он прятался, как Хамданы. Кодра жил на соседней с Хамданами улице. Он был холост и ночи проводил вне дома, возвращаясь лишь под утро, а то и позже. Он мог отсутствовать и ночь, и две. Но чтобы неделю никто не знал о его местонахождении! Особенно в дни осады, когда он должен был следить за Хамданами и быть начеку. Все подумали на Хамданов, и в их домах устроили обыск. Надсмотрщики во главе с Заклатом врывались к ним и дотошно осматривали все от подвала до крыши, перерывали дворы вдоль и поперек. Хамданов унижали: кому давали пощечину, кому пинок, кому плевок. Но ничего подозрительного не нашли. Надсмотрщики обошли всю улицу, опрашивая людей, — никто ничего не знал.
Надсмотрщики, собравшиеся в беседке его сада, обвитой виноградом, могли говорить с Заклатом только об исчезновении Кодры. Вокруг было уже темно, свет давал только оставленный недалеко от жаровни фонарик, где Баракат следил за углем, измельчал гашиш, мял его и закладывал в трубки. Огонек фонаря танцевал при слабом ветерке, освещая мрачные лица Заклата, Хамуды, аль-Лейси и Абу Сарии. Они опустили глаза, чтобы не выдать черных мыслей, мелькающих в них. Кваканье лягушек раздавалось в этот поздний час так громко, словно это были крики о помощи. Принимая от Бараката трубку и передавая ее Заклату, аль-Лейси проговорил:
— Куда он делся? Как сквозь землю провалился.
Заклат сделал глубокую затяжку, постучал указательным пальцем по мундштуку и выпустил густой дым со словами:
— Кодра под землей. Где-то уже неделю лежит.
Все выжидающе посмотрели на него, кроме Бараката, который, казалось, был сосредоточен на своем занятии.
— Такие люди просто так не исчезают, — продолжил Заклат. — Я чую знакомый мне запах смерти.
Согнувшись от приступа кашля, как колосок от порыва ветра, Абу Сарии, спросил:
— Кто же убил его, командир?
— Кто?! Один их Хамданов!
— Но они не выходили из своих домов. Мы же все там обыскали.
Заклат ударил кулаком по тюфяку.
— А что говорит улица?
— Улица считает, что Хамданы приложили руку к его исчезновению, — ответил Хамуда.
— Поймите же, вы, обкурившиеся: пока народ думает, что виноваты Хамданы, мы будем думать так же.
— А если убийца из аль-Атуфа?
— Даже если из Кафар аль-Загари! Нам важно не столько наказать убийцу, сколько запугать остальных.
— Господь велик! — воскликнул Абу Сарии.
Стряхнув угольки в кувшин и вернув трубку Баракату, аль-Лейси проговорил:
— Да упокоятся души Хамданов!
Под кваканье лягушек они рассмеялись сухим смехом и дружно закивали. От сильного порыва ветра сухие листья на деревьях зашелестели. Хамуда хлопнул в ладоши:
— Это уже не просто противостояние управляющего и Хамданов, это дело нашей чести.
Заклат снова ударил кулаком по тюфяку:
— Никогда еще в квартале не убивали наших.
Его черты застыли в гневе. Даже сидящие рядом не посмели открыть рта или пошевелиться от страха. Зависла тишина, в которой было слышно только кваканье лягушек, бульканье воды в кальяне и покашливание.
— А если Кодра, несмотря на наши предположения? — неожиданно спросил Баракат.
— Тогда, гашишник, сбреешь мне усы, — с вызовом ответил Заклат.
Баракат засмеялся первым, его смех подхватили остальные, но тут же замолкли. Они вообразили предстоящее побоище: дубинки разбивают головы, из них хлещет кровь, обагряя землю, из окон и с крыш раздаются крики, десятки мужчин испускают предсмертные хрипы. В их душах проснулась звериная ярость, и они обменялись горящими взглядами. Им не было дело до Кодры, да, к слову, его никто и не любил. Здесь вообще никто никого не любил. Их объединяло только одно — желание держать всех в страхе и утверждать свою силу.
— Так что же? — спросил аль-Лейси.
— Я должен вернуться к управляющему, мы договаривались, — ответил Заклат.
31
— Господин управляющий, Хамданы убили Кодру! — сказал Заклат и в упор посмотрел на аль-Эфенди. В то же время краем глаза он наблюдал за Ходой-ханум и Габалем, который стоял рядом с ней.
Оказалось, это не было новостью для аль-Эфенди.
— Я знаю, что он исчез. Ты думаешь, надежды нет?
В утреннем свете, проникающем в зал через дверь, черты Заклата казались еще отвратительнее.
— Его никогда не найдут, поверьте моему опыту в таких делах, — сказал он.
Посмотрев в лицо Габалю, который уставился в стену перед собой, Хода нервно сказала:
— Если это так, то положение более чем серьезное.
— Надо наказать всех. Иначе нам придется плохо, — разминая пальцы, отозвался Заклат.
Аль-Эфенди перебирал четки.
— Он был нашим лицом, олицетворением нашей силы!
— Да всего имения! — подчеркнул Заклат.
Габаль прервал свое молчание:
— Разве это какое-то исключительное преступление на нашей улице?
Услышав слова Габаля, Заклат вскипел:
— Не стоит тратить время на болтовню!
— Докажи, что его убили!
Аль-Эфенди ответил неестественно грубо, отбрасывая все сомнения:
— Никто из жителей не исчезал подобным образом. Если только человека не убивали…
Даже влажное дыхание осени не смогло разрядить напряженную атмосферу зала, накаленную жестокими намерениями.
— Преступление вопиет так, что отдается в соседних кварталах. А мы теряем время! — вскричал Заклат.
— Но Хамданы сидят по своим домам! — настаивал Габаль.
— Неразрешимая загадка, — усмехнулся Заклат с каменным лицом.
Он уселся удобнее и сверлил Габаля взглядом.
— Ты думаешь только о том, как оправдать родню, — произнес Заклат.
Габаль сделал над собой усилие, чтобы подавить возмущение, но голос его зазвучал резко:
— Я думаю о справедливости. Вы набрасываетесь на них с кулаками за малейшую провинность, порой вообще без причины. Да и сейчас ты думаешь только о том, чтобы заручиться поддержкой управляющего и устроить резню этих невинных.
Глаза Заклата сверкнули злобой:
— Твоя родня — преступники. Они убили Кодру, который охранял их имущество.
— Господин управляющий! — обратился Габаль к аль-Эфенди. — Не дайте этому человеку утолить свою жажду крови!
— Если потеряем авторитет, то вместе с ним потеряем и жизни! — ответил аль-Эфенди.
Хода посмотрела на Габаля:
— Ты хочешь, чтобы нас похоронили заживо на этой улице?
— Забыв о своих благодетелях, ты печешься об убийцах, — с ненавистью выпалил Заклат.
В груди у Габаля нарастал гнев, он уже не мог сдерживаться:
— Они не убийцы! На нашей улице их хватает.
Рука Ходы сжала край голубой шали. Аль-Эфенди засопел так, что ноздри его задрожали, а лицо побелело. Довольный их реакцией, Заклат съязвил:
— Понятное дело, почему ты их защищаешь. Ты — один из них!
— Не могу поверить, что ты ополчился против преступников. Ты же их главарь!
Побледнев, Заклат резко поднялся.
— Если бы не твое положение в этом доме, я разорвал бы тебя на месте!
— Ты заигрался! — спокойно произнес Габаль, стараясь скрыть свои эмоции.
— Как вы смеете затевать такое в моем присутствии?! — воскликнул аль-Эфенди.
— Я сотру его в порошок, защищая твой авторитет! — коварно проговорил Заклат.
Пальцы аль-Эфенди чуть не разорвали четки. Он строго обратился к Габалю:
— Я не разрешаю тебе защищать Хамданов!
— Этот желчный человек клевещет на них.
— Я сам разберусь!
На минуту стало тихо. Послышалось чириканье птиц в саду и громкие приветствия, к которым примешивалась грязная брань улицы.
Заклат улыбнулся:
— Дозволит ли мне господин управляющий проучить виновных?
Габаль понял, что настал решающий момент. Он повернулся к ханум и отчаянно проговорил:
