Екатерина Вильмонт - Здравствуй, груздь!
И ушел. Он был так зол на весь мир, что успокоить его сейчас могла только бутылка водки. Или Ангелина. Он позвонил ей домой. Но домработница сообщила, что Ангелина Викторовна на работе. Время было позднее, конец рабочего дня, и она запросто могла уже уйти с работы. И все-таки он поехал к издательству. Ее «тойота» стояла во дворе.
Он стал чуть поодаль, чтобы его машина не бросалась в глаза другим сотрудникам. Он не раз заезжал сюда за Макой, и они могли ее запомнить. А это ни к чему. Около шести появилась Ангелина вдвоем с какой-то женщиной. Они озабоченно о чем-то говорили, потом сели в «тойоту» и уехали. Так мне и надо, идиоту!
Итак, Ангелина не помогла, оставалось только напиться. Он купил здоровенную бутылку водки и поехал к старому приятелю – художнику, всегда готовому составить компанию, если нужно напиться. Он был старше Федора лет на десять. Могучего вида мужчина с нежной душой, Лев Михайлович встретил его с распростертыми объятиями.
– Здравствуй, друже! Давненько не заглядывал! Пришла нужда выпить? Дело хорошее! Ты, говорят, теперь известная личность! Скажи только, друже, почему твои книжки так пошло оформляют? Этот глянец обложек оскорбляет мою художественную натуру!
– Зато хорошо продается!
– Да, критерий внушительный!
– Ладно, Левушка, надо пройти этот этап, и потом, разве обложка – главное?
– Так иной раз в книге ничего, кроме обложки, и нет.
– По-твоему, это обо мне?
– Ни в коем разе! Твои книги вполне читабельны и даже милы… Впрочем, я не такой уж ценитель, но я рад, что ты пришел ко мне. Ты голоден?
– Да нет, но я купил тут кое-какую закусь…
– Мудро! О, селедка! Слушай, а до чего удобно, что ее не надо чистить. А картошку мы испечем. Как бывалоча… Ну что стряслось? Опять драмы на личном фронте? Кстати, тут заходила Фарида и, как бы между прочим, интересовалась, как ты, что ты, а я не мог ответить… Хорошенькая, зараза! Я попытался к ней подъехать, а она ни в какую.
– Дела давно минувших дней, преданья старины глубокой.
– А что за зайка у тебя теперь?
– Да то-то и беда, что у меня две зайки! – рассмеялся невесело Федор.
– За двумя зайками гнаться гиблое дело, непременно встрянет третья!
– Да боже меня сохрани, я и с двумя-то разобраться не могу! Давай выпьем!
– Погоди, выпить со старым другом – святое дело, и надо обставить все так, чтобы это была не пошлая пьянка, а душевное застолье. Оно конечно, дело все равно кончится пошлой пьянкой, но надо положить этому хорошее начало. Картошечка уже печется в микроволновке. Давай почисти огурчики, а я открою банки, да нарежь вот зелененького лучку, посыпь селедку. Ах, Феденька, как вовремя ты появился, у меня, знаешь ли, сегодня плохо работа шла, я уж думал напиться с горя в одиночестве…
Когда картошка испеклась, Лев Михайлович разлил водку по большим граненым стопкам и сказал торжественно:
– Давай, Федя, выпьем сначала просто так, без всяких дурацких тостов. Для затравки. Поехали!
Они выпили, закусили.
– Теперь еще по одной.
Выпили еще.
– А теперь давай выпьем за заек!
– А ну их всех!
– Тогда почему всего две зайки поставили тебя в тупик? Выкладывай, а потом решим, за которую из двух пить.
Федор рассказал все.
– Да ну, старик, в чем проблема? Молоденькая зайка всегда лучше.
– Так-то оно так, но вторая… меньше всего ей подходит определение «зайка».
– А что, тигрица? Тогда мой тебе совет – сохрани обеих. Дома – зайка, а на стороне тигрица. Полнота ощущений гарантирована.
– Сам же говорил – за двумя зайками…
– Поверь моему опыту, когда две зайки, вполне может появиться третья.
– Да на кой черт мне еще третья? Это ж целый гарем, а я не султан все-таки.
– Ты не понял, Федя. Когда при двух зайках появляется третья, то она уже может оказаться той самой… единственной. Тогда тех заек побоку – и не упусти единственную. Это, конечно, трудно… Хочется ведь побольше охватить или осеменить…
– Лева, что ты несешь?
– Делюсь с младшим товарищем горьким опытом.
– А в результате живешь бобылем.
– Ну и что? Я еще могу себе позволить двух и даже трех заек.
– Понимаешь, Ангелина – она не зайка…
– Ах ну да, тигрица!
– Да и не тигрица она, а похоже, что она та, единственная…
– Ты с ней еще не спал?
– Нет.
– Тогда ты вообще ничего не можешь знать – зайка она, тигрица или просто маринованная селедка.
– Лева!
– Это только предположение, не более того, и потом, ничего плохого в маринованной селедке я лично не вижу. Главное, чтоб не клуша. Вот клуша – это не мое.
– Но что же мне все-таки делать?
– Просишь у меня совета?
– Могу себе представить, что ты посоветуешь, но все-таки прошу.
– Трахни незайку. Может, все как рукой снимет.
– А если нет?
– Если нет, тогда и будем думать. Если тебе негде ее трахнуть, приводи сюда. Я предоставлю тебе такую возможность.
– Незачем. Она живет одна.
– Отлично. Тогда приводи свою зайку. Я посмотрю на нее непредвзято. У меня глаз-алмаз. Хуже всего для нашего брата, когда под внешностью зайки скрывается какое-нибудь другое животное. Лиса, например, или еще хуже – гиена.
Лев Михайлович долго теоретизировал по поводу заек, затем разговор незаметно перешел на политику, а потом оба уснули. Федор в кресле, а хозяин на неудобной, узенькой кушетке…
Проснулся Федор оттого, что в кармане вибрировал и надрывался мобильник.
– Федя, ты где? Я же волнуюсь, ты знаешь, который час?
– Мака? Здравствуй, зайка!
– Федечка, ты пьяный?
– Да мы тут с другом…
– С каким другом?
– С Левой… мы тут выпили, извини, бывает, я сейчас приеду.
– Нет, Федя, не надо!
– Что значит – не надо? – вскинулся он.
– Нет, то есть надо, но не садись за руль, возьми лучше такси.
– Ах, все-таки надо? Слушай, Мака, ты что, с Дусей поссорилась?
– Господи, нет, с чего ты взял?
– Нет? Я, вероятно, что-то спутал… Я выпил. Но сейчас и вправду возьму такси и приеду. Зайка!
– Приезжай скорее, и не надо называть меня зайкой.
– Хорошо, не буду. Ну пока, до встречи!
Лев Михайлович спал крепким сном. Федор тихонько вышел из мастерской, спустился на несколько ступенек и вызвал лифт. В лифте воняло кошками.
Проехав два этажа вниз, лифт вдруг остановился, двери разошлись, и он увидел перед собой Ангелину. Но решил, что это ему снится.
– Федор Васильевич?
– Это вы? – почти протрезвел он.
– Неожиданная встреча! – как-то криво улыбнулась она.
– Да уж… Что вы здесь делаете?
– Я была у подруги.
– Какое совпадение! А я у друга, Левушку Тверитинова знаете?
– Нет.
– Как вы себя чувствуете?
– Спасибо, все в порядке. Федор Васильевич, вы намерены сесть за руль в таком состоянии? – спросила она, когда они вышли на улицу.
– Ерунда!
– Возьмите лучше такси!
– Глупости, я в норме, прекрасно доеду.
– Нет уж, услуга за услугу, я вас довезу, садитесь.
– И куда вы намерены меня везти?
– Домой, надо полагать.
– А где мой дом? Моего дома нет больше, там разруха… Ремонт…
– Вы, вероятно, сейчас живете у Маки?
– Ах ну да… Живу… У Маки… Знаете что, отвезите меня лучше к себе домой.
– Это еще зачем?
– Хочется.
– Ну мало ли кому чего хочется!
– А чего хочется вам?
– Спать. Мне хочется спать.
– Со мной?
– Да нет, просто спать, без вас, – засмеялась она.
– Послушайте, вы прелесть! Вы так это мило сказали… вы, наверное, добрая, несмотря на внешнюю суровость… Другая на вашем месте либо развопилась бы, что я нахал и оскорбляю ее, или, наоборот, уже лезла бы ко мне в штаны. А вы…
Она засмеялась. Смех был хрипловатый и до ужаса сексуальный.
– Подобное предположение говорит о вашем, уж простите меня, дурном вкусе. С какими женщинами вам приходилось иметь дело?
– Ну вообще-то с разными, но… Между прочим, Владя всегда твердил, что у меня плохой вкус и что я ничего не понимаю в женщинах. И теперь я убедился, что он прав. Но не совсем. Вот влюбился же я в вас.
– Федор Васильевич, мне неприятно это слышать.
– Почему неприятно?
– Потому что мне небезразлична судьба Маки. Она не заслуживает такого отношения.
– Да какое отношение? Я прекрасно к ней отношусь! Думаете, почему я надрался? Потому что моя сестра попыталась говорить гадости о Маке, а я не позволил, и в результате поссорился с сестрой. Но я же не виноват, что сразу не разглядел вас, и, между прочим, во всем виновата ваша треклятая сережка!
– При чем тут моя сережка? – добродушно рассмеялась Ангелина. Ее забавлял пьяный лепет Головина. И вообще, у нее сегодня было отличное настроение.
– А при том! Я ее нашел и дал волю воображению…
– А, вы стали представлять себе, как выглядит женщина, потерявшая ее?
– Она выглядела в точности как Мака. Поэтому, когда я ее увидел, у меня съехала крыша. Кстати, вам нравится это выражение – ну насчет крыши?
– Я к нему глубоко равнодушна!
