Владимир Топилин - Тропа бабьих слез
– А русский?!
– Русский?.. Так не каждый про это место знает, только мы, охотники. Да и русские тяжелы на подъем: далеко, тайга, горы… пешком не пойдет, коня дай! Русский по породе мужик ленивый, быстрее в церковь сбегать, батюшке червонец сунуть, да и дело с концом. А чтобы сюда прийти, подумать над своими грехами, недосуг! А я так думаю: сюда идешь в грехах каяться, о грехе своем думаешь. Пришел, отмолил, простит не простит, это дело другое. Зато здесь с чистой душей, по-настоящему о грехе думаешь! И назад идешь, тоже думаешь. Надолго процесс запоминается, потом, прежде чем согрешить, вспомнишь, подумаешь, сделать или нет. А в церкви что? Зашел – вышел, наутро забыл, в чем каялся. И опять по новой заповеди нарушаешь.
Егор посмотрел на товарища с интересом: первый раз такое вероисповедание слышит. И что удивительно, не согласиться с Григорием нельзя, он зрит в корень! Хоть своя у него правда, не каждому понять, но опирается Гришка на опыт вольного народа. А малые народы Сибири, хоть и далеко отсталые от цивилизации, далеко не глупые люди во всех отношениях.
Подошли мужики ближе, Гришка первый на колени встал, по волосам ладонью провел, указал Егору место рядом:
– Если хочешь причаститься – вставай рядом!
– Так кому молиться-то? Ни образа, ни иконы…
– А вот на дерево и молись! Думай о своем, и Бог тебя услышит!
Встал Егор рядом, так же склонил голову, вместе с Гришкой стал читать «Отче наш». В один голос заговорили мужики, но какой эффект произошел в душах охотников! Кажется обоим, что весь мир замер вокруг, ветер перестал шалить, горы притихли, тайга насторожилась! Их сознание сковал непонятный страх, в какой-то момент показалось, что сердце останавливается. Однако все это было недолго. Очень быстро все стабилизировалось. На чистые, открытые, идущие от души мысли снизошла благодать, телу стало легко и свободно, душа стала легкой и светлой, а по жилам, в крови пробежал такой сгусток адреналина, что каждому показалось, оба очутились в славной юности, полные сил и энергии!
Сколько продолжалась молитва, никто не знает. А только кончилось все полным удовлетворением. Егор и Григорий встали разом, еще раз перекрестились на все четыре стороны света, поклонились кедру, подвязали по цветной тряпочке, у кого что было, опять перекрестились, поклонились и пошли.
Через какое-то расстояние, наконец-то собравшись с мыслями, Егор задумчиво заметил:
– Да уж, такого в церкви не испытаешь!
– А то! И я говорю, – подтвердил Гришка. – Как побываю здесь, будто заново родился! Долгое время маралом бегаю, пока в поселке в гулянку не попаду. А где гулянка, там, сам знаешь, богохульство, разврат, да и прочие грехи. Утром проснешься, а сознание уже сюда тянет, быстрее бы на Перевал бабьих слез подняться… очиститься!..
От святого кедра тропа пошла круто вниз, будто с печки. Гришка с Егором боком спускаются, кони на задках плывут по гравию.
– Был бы снег, уехали вон туда, под обрыв… – заметил Гришка и предупредил: – Мерину своему разбег не давай! Покатится – не остановишь и тебя за собой потянет… кости не соберешь!
Вокруг визуальная картина изменилась. Горы на глазах выросли, горизонт приблизился, тайга позеленела, воздух посвежел. Снизу разом пахнуло жизнью, а не навязчивой черствостью, как это бывает на высоте. Огромные камни измельчали, языки длинных осыпей-курумов заменил редкий кустарник, а за ними низкорослые, кедровые колки. Постепенно склон перевала выправился, стал пологим. Идти стало легче.
На первом прилавке Гришка остановился, стал смотреть по сторонам, на высокие пики гольцов над головой, под обрыв с нижней стороны тропы. Егору тоже пришлось остановить шаг: на узкой тропе передового не обойти, узко.
– Что там? – спросил он, выглядывая из-за крупа лошади на товарища.
– Да вот, на камне рисунок выбит. Шагай ближе, посмотрим. Сколько раз хожу, постоянно останавливаюсь.
Егор как-то протиснулся между камнем и конем Гришки, к своему удивлению, увидел на плоской скале высеченные фигурки людей и животных. Во всю ширину плоскости тянулась человеческая цепочка: по краям всадники с плетками, между ними женщины, а посредине, лежа на спине лошади, во весь рост человеческая фигура.
– Эт-то еще что за художества?! – удивлению Егора не было предела.
– А вот, однако, и есть та самая сцена, когда монголы женщин в рабство гоняли…
– Наверно, много времени надо, чтобы выбить в камне такую оказию…
– Да уж, кыргызы на историю время не жалеют… – угрюмо подтвердил Гришка.
– Так это что, выходит, правда все?!
– Что, правда?!
– Ну, помнишь, когда у меня заседали перед Пасхой, я свой сон рассказывал. А Чигирька с дедом Мурзиным какую-то байку глаголили…
– А ты что, не поверил? – усмехнулся Гришка. – Все правда, мне об этом еще отец вот на этом самом месте эту легенду поведал, да все обстоятельно предположил… вот, видишь, – указал на два пика над головой, – голец высокий, шапка падает. Склон голый, ни одно деревце не растет… почему?
– Почему? – переспросил удивленно Егор.
– Да потому, что каждый год здесь снежная лавина сходит, и не раз! – многозначительно подняв ладонь, пояснил Гришка. – Я сам пробовал однажды, пришел вот так, ранней зимой, надо было мне через перевал уйти. Вон туда подошел, – показал рукой далеко вниз, к кедровой колке, – смотрю, карниз висит под макушкой, надуло так, смотреть страшно. Тошно мне стало, долго я стоял, насмелиться не мог… а потом все же решил подстраховаться, не пожалел патрон, выстрелил!
– И что?!
– Надо сказать, страшная картина! Карниз оторвался, лавина снежная пошла, будто гора поехала! Ох и напугался я тогда… хорошо, что далеко стоял, до меня закрайка не дошла метров двадцать, пылью обдало, засыпало, лыжи не мог выдернуть. А здесь, где мы стоим… ужас!.. Страшно смотреть! Тут, на это место, такая масса налепилась: толщина, может, метров двадцать, а то и больше! Нечем мне было замерять, да и незачем, и так все понятно. Вон туда, – Гришка показал пальцем под обрыв, – столько снега уехало – страх! Как лавина сошла, прошел я тогда по ней, как по земле, такой плотный слой, палкой не пробьешь… представляешь, что было бы, если здесь люди стояли?!
– Так они, наверно, тут и стояли…
– Кто? – не понял Гришка.
– Ну, бабы, которых в рабство гнали.
– Да, наверно… не зря сказка придумана. Да и не сказка это, а правда была… тут, наверно, сразу мгновенная смерть, все кто был, – посмотрел под обрыв, – вон туда улетели, а там всех снегом задавило…
Егор тоже посмотрел вниз – голова кружится. Высота – метров сто или больше. На дне ущелья, пробив в плотной массе снега дорогу, ручей гремит. Кое-где камни обозначились, протаяли от солнца: конец июня, а снег до конца так и не растаял. Если учесть, что сторона склона солнечная, сложно предположить, сколько лавин здесь сходит за зиму.
– Тот снег, наверно, только к концу лета растает, – показывая вниз, предположил Гришка.
– Не раньше, – поддержал его Егор.
– Перед тем как растает, так опять новый навалит. Здесь в конце августа первый снег падает. Вот и ищи ее!
– Кого? – удивился Егор.
– Ну, так статую ту, золотую, которую на коне везли…
– А… если она и была, ее, наверно, давно нашли.
– Да нет, в сказке говорится, что пропала баба, как сквозь землю провалилась. Монголы такое дело не оставили бы, весь снег перетопили, да чужими руками землю разгребли. Кыргызов в те времена здесь толпами гнали, так говорят…
– Может, поищем? – пошутил Егор. – Авось повезет!..
– Вряд ли… ты думаешь, один такой умный?!
– Это точно. Не сомневаюсь, что тут до нас тысячи человек побывали… искали…
Они постояли еще какое-то время, пошли дальше. Тропа выгнулась, выровнялась, пошла вдоль хребта. Гришка сел верхом, Егор последовал его примеру. Поехали быстрее, через луговые поля, вдоль кедровых колок, по закрайкам подгольцовых курумников, все ниже, спускаясь с гор в глубокую, но узкую долину.
На краю широкой, вытянутой вдоль гольца поляны Егор вдруг приостановил коня, удивленно посмотрел вокруг:
– Что за черт?! Кажется, я уже тут был…
– Чего? – не понял Гришка, повернувшись к нему боком.
– Место знакомое…
– Немудрено, вы с Сенькой Пономаревым в этих местах промышляли соболя зимой.
– Да это я понял, что в этих краях, вон горы знакомые, под тем белком стояли, – показал рукой вдаль, – там изба есть!
– Правильно, есть там зимовье братьев Сторожевых. Они дальше, на Абакумиху ушли, а Сенька тут сразу место занял, в их избушке поселился.
– Не про то я говорю… на этой поляне был я. Вот, голец рядом… колки кедровые, ключ сбоку. А вон, посредине луговой поляны, бугор. Только это все под снегом было, зимой… с кем я тут был? С Сенькой? Не помню… – рассуждая, показывал пальцем Егор и вдруг хлопнул себя по лбу ладонью, будто комар укусил: – Итишкин хвост!.. Дак… я ж это место во сне видел!..
