Камен Калчев - Новые встречи
В кабинете первого секретаря было тихо и уютно, быть может, благодаря опущенным белым шторам, которые смягчали льющийся снаружи солнечный свет. Первый секретарь, пожилой, сильно облысевший человек, томившийся когда-то в концлагере вместе с отцом Ружи, встал при появлении женщин, потом с улыбкой направился им навстречу, протягивая руку.
— Здравствуйте, здравствуйте!
Это его приветствие, неоднократно слышанное, сегодня показалось им многозначительным.
Ружа и Иванка сели в кресла, стоявшие у письменного стола. Первый секретарь сел рядом, поближе придвинув стул. Так он поступал, когда предстоял дружеский разговор. Почувствовав это, женщины сразу успокоились. Все же Иванка привычно извлекла блокнот и начала его перелистывать. Первый секретарь сказал, улыбнувшись:
— Нет нужды записывать, постарайтесь запомнить то, о чем мы будем говорить.
Иванка поспешно спрятала блокнот. Она готова была исполнить всякое распоряжение. Ружа слегка пригладила волосы — ей представилось, что они распушились, как облако. Это позволило Горанову сделать ей комплимент по поводу того, что она еще не поседела и могла бы одолжить часть шевелюры тем, кто успел облысеть. Ружа, вся вспыхнув, сказала:
— С удовольствием, товарищ Горанов, если только вам по вкусу такие рыжие патлы, как у меня.
— Сытый голодного не разумеет, — рассмеялся Горанов и потянулся за сигаретами, которыми любил угощать посетителей. — Курите?
— Нет, — в один голос ответили женщины.
Тогда он поднес им коробку с конфетами. Женщины взяли, и только после этого начался настоящий разговор.
— В последнее время, — сказал Горанов, — замечается значительное оживление среди реакционных элементов в городе. Очевидно, критика и самокритика, развернувшаяся в рядах нашей партии, начиная с Центрального Комитета и кончая низовыми парторганизациями, дала повод кое-кому из «бывших» вообразить, что пришло время браться за восстановление старых порядков. Мы не стали бы уделять этому особого внимания, если бы не отдельные тревожные явления в нашем городе, на которые своевременно обратила внимание милиция и кое-кто из граждан. Я имею в виду такие факты…
Он достал из своего стола и принес зеленую папку. Женщины напряженно следили за ним. Вынув смятый и испачканный листок, исписанный химическим карандашом, он сказал:
— Вот эта листовка найдена у входа на фабрику «Победа Сентября»…
Перебирая бумаги, Горанов говорил:
— Вот угрожающее письмо, полученное директором инструментального завода… Это брань по адресу рабочих, которые выступили с призывом повысить нормы… Вот еще одна угроза — убить милиционера, который позволил себе арестовать группу хулиганов… Это — клевета на партийных руководителей…
Он закрыл папку и спрятал в стол.
— Как видите, они всерьез решили забросать нас «агитационной литературой». Гораздо хуже то, что имеются попытки саботажа на некоторых наших предприятиях, где бдительность не на должной высоте. Я не могу сказать, что эти попытки представляют большую опасность, но они указывают на известное оживление реакционных сил.
Время от времени Горанов вскидывал брови, и лоб его прорезали морщины, словно кто-то чертил на нем изогнутые нотные линии.
— Отмечены, — продолжал он, — и другие безобразия. Не так давно какие-то мерзавцы во второй раз осквернили памятник Вали Балкановой… Третьего дня кто-то нарисовал фашистский знак у входа на почту. На дверях домов в разных местах появились и такие надписи: «БЖ» — будущая жертва. Организованно ли тут действуют или это дело рук отдельных озлобленных элементов — я не знаю, но факты остаются фактами, и мы не можем закрывать на них глаза. Решения Двадцатого съезда и нашего Апрельского пленума направлены на ускорение движения вперед, а не на то, чтобы вернуть нас назад, как того хотят наши враги. Я не собираюсь читать вам лекцию, но полагаю, что вы, как ответственные руководители «Балканской звезды», примете срочные меры, и прежде всего для сплочения рядов коммунистов!
Горанов обратился к Мариновой.
— У вас, правда, стало меньше оснований для беспокойства после снятия Чолакова. Возможно, это охладило у некоторых пыл. Тем не менее именно у вас прижились такие элементы, как Аспарух Беглишки, Гатю Хаджи Ставрев по прозвищу Цементная Голова… да и другие, к которым нельзя относиться терпимо.
— Мы их уволим, товарищ Горанов, — отозвалась Ружа, — вышвырнем… нам это ничего не стоит.
— По крайней мере спокойны будем, — добавила Иванка.
— Подождите, так не годится. Сначала надо обезвредить их. А уж после этого можно и уволить, послать ко всем чертям.
Он взглянул на часы.
— Перед нами поставлена задача сформировать на каждом предприятии крепкие рабочие дружины. Вам надлежит обдумать этот вопрос и через неделю представить списки. В дальнейшем эта работа наладится. Я вызвал вас, чтобы сообщить решение бюро. Вы должны незамедлительно заняться его выполнением без лишнего шума и парадности.
Горанов встал и перешел на свое место за письменным столом. Женщины поняли, что разговор окончен. Подняв штору — солнце уже скрылось за соседней крышей, — он распахнул окно. В комнату хлынул людской говор, шум машин, гудки.
Уличные будни однообразно проносились на крыльях суеты и забот. Люди проложили себе жизненную колею, и ничто не в состоянии было свернуть их с нее. Но это не успокаивало первого секретаря. Он знал, что законы жизни общества гораздо сложнее. Бутылка откупорена. Духи выскочили вон. Необходимо каким-то способом обуздать их. Еще раз взглянув на часы, он спросил:
— Я слышал, что Борис Желев собирается вернуться. Правда это?
— От него получено письмо, — ответила Ружа, — но давно уже… Жена его здесь.
— Жена? Кто такая?
— Гита Коевская… Сестра Петра Коевского.
— А, да, да! Сестра Пецы… Вспомнил. Ну?
— Разъезжает туда-сюда на мотоцикле.
— Не работает?
— Черт ее знает.
— А где живет?
— И этого не знаем.
Подумав, он испытующе посмотрел на них.
— А кто же знает?
Женщины молчали. Они почувствовали укор. И не нашли ответа. А когда уже выходили, Горанов почему-то повторил:
— Значит, разъезжает туда-сюда на мотоцикле… А мы любуемся на нее…
Женщины покраснели, но времени для объяснений не осталось — они были уже за порогом.
— До свиданья, до свиданья.
Сели в машину взволнованные, долго не могли собраться с мыслями. Решили сразу же по приезде к себе обсудить услышанное от первого секретаря Городского комитета партии.
«Победа» несла их к «Балканской звезде». Желание попасть туда поскорее нарастало с каждой минутой. Ружа то и дело поглядывала на стрелку спидометра. Все ей казалось, что они медленно двигаются. Вот наконец и фабрика. Железные ворота широко раскрылись, и дед Станчо приветствовал их, сняв фуражку.
— Товарищ Орлова! — еще издали крикнул он.
Машина въехала во двор и остановилась. Ружа сразу вышла.
— Что, дедушка Станчо?
— Посетитель тут один с полчаса ждет тебя, потерял терпенье и на меня напустился… Поднялся в бухгалтерию.
— Вот как? Нервный, значит… Кто же такой?
Дед Станчо наклонился к самому ее уху и сказал, понизив голос:
— Борис… Желев… Помнишь его? Борка.
Ружа нахмурилась, по лицу ее пробежала тень.
15
Она живо представила себе картину встречи, и от этого ей не стало веселей. Долгожданный день наступил раньше, чем успели воздвигнуть триумфальную арку.
Но почему он хорохорится? К чему это высокомерие? Думает, что его боятся?
Есть люди, перед которыми другие всегда почему-то чувствуют себя должниками, и высокомерие их начинает тяготить общество еще до того, как они в нем появятся. Словно надвигающаяся туча, которая угрожающе гремит издалека. К разряду таких людей относился и Желев. Сначала отправил письмо, чтобы напомнить о себе, а теперь вот явился собственной персоной и отчитал деда Станчо за то, что директор опаздывает! Воинственно настроен!
Ружа молча подымалась по лестнице, сжимая сумочку, и плохо понимала, что хочет ей сказать идущая за ней следом Иванка. Скоро обеденный перерыв, а директора еще не видели сегодня на фабрике.
Вместо того чтобы выполнять указание Горкома партии, она должна заниматься этим Желевым. Ружа раздражалась все больше. Трудно ей было разговаривать с ним, и она боялась, что у нее не хватит выдержки дать ему достойный отпор. Подходя к своему кабинету, она старалась принять спокойный и невозмутимый вид. Но второпях забыла, что дверь заперта, и напрасно дергала за ручку. Будто кто-то нарочно старался вывести ее из себя. Ружа начала торопливо копаться в своей сумочке. Но чем больше суетилась, тем меньше было толку. А от этого она еще сильнее горячилась. Лицо пылало от напряжения. Иванка молча наблюдала за ней, стоя в сторонке. Как раз в этот момент подошел молодой парень, служащий бухгалтерии, и с таинственным видом сообщил:
