Бернард Маламуд - Жильцы
— Вот что, приятель, — сказал он, постукивая пальцами-обрубками по гулкой груди Лессера, — мы играем в игру, которая называется «дюжины». Играть так, как в нее играют негры, у белых не хватает мозгов, и еще, поскольку один белый не стоит и половины негра, я хочу, чтобы вы играли в полдюжины. Это игра в слова. Я вам говорю что-то, а вы должны мне ответить, и тот, кто первый пускает кровь из носу, теряет голову или кричит «мама», проигрывает, и мы срем на него. Усекли?
— Какой в этом смысл?
— Есть смысл.
— Мне казалось, мы с вами друзья, Билл?
— У вас нет здесь друзей, — сказал Сэм Лессеру.
— А если я откажусь играть?
— Если вы е... черную, вы и лицом почернеете, — сказала светлокожая женщина, подруга Джекоба.
— Хватит с нас всего этого говна, — сказал флейтист с цветами в бороде.
Несколько негров утвердительно кивнули. Лессер почувствовал, как у него подобрались яички.
— Я начну совсем легонько, чтобы дать вам войти во вкус игры, — сказал Билл своим низким, хриплым голосом. — Я не собираюсь спекулировать на вашей матери и сестре, как мы обычно делаем. Ну, лезем прямо в это вонючее дерьмо, оно специально для вас:
Ты не так красив, дружок,Видом ты — ночной горшок.
Несколько негров захихикали, контрабасист взял смычком высокую ноту.
— Ну, теперь отвечайте мне.
Лессер молчал.
— Если не хотите, можно затеять другую игру.
— Покер? — брякнул писатель, не на шутку испуганный.
— Вы что, мозги растеряли, приятель?
Негры засмеялись.
Лессер подумал, что игра будет длиться до тех пор, пока он будет подыгрывать.
— Вилли, ваш рот — помойная яма.
К его удивлению, это замечание вызвало довольный смешок.
Контрабасист взял низкую ноту.
Билл презрительно сощурился, его опухшие глаза на мгновение стали незрячими.
— Лессер, — сказал он, когда вновь обрел способность сосредоточить взгляд. — Я вижу, вы что-то не в себе. И еще я вижу, что вы поганый хвастун, засранец и нисколько не уважаете самого себя.
— Что толку осыпать друг друга оскорблениями? Это ведет только к вражде.
Замечание вызвало грубый хохот.
— Ну, хватит ему засерать нам мозги, — надменно сказал Сэм.
— Оставьте этого беложопика мне, — сказал Билл. — Он мой гость.
Снова смех.
К ним подошла Айрин, в плаще и шляпе, с кожаной сумкой через плечо. Ее длинные волосы казались еще длиннее.
Лессер подумал, что если бы он не лег в постель с Мэри, он мог бы быть сейчас где-нибудь в городе с Айрин.
— Вилли, мы можем сейчас пойти домой? — спросила она, не глядя на Лессера. — Я устала.
— Ну так иди домой.
— А ты не мог бы пойти со мной?
— Иди к е... матери.
— Если б я пошла, что бы ты делал, когда приспичит?
Женщины взвизгнули от хохота, некоторые из мужчин тоже засмеялись. Контрабасист хлопнул себя по колену. Айрин отступила к окну.
— Лессер, — сказал Билл нетерпеливо и раздраженно, — я назвал вас поганым хвастуном и засранцем. Вас не подмывает ответить мне в том же духе?
— Если вам так уж неймется, почему бы вам не вставить это в книгу? Я считал вас писателем. — Голос у Лессера был хриплый, кальсоны влажные.
— Не говорите мне, что я должен писать, приятель, — сказал Билл, гордо вскинув голову. — Ни к чему мне это, чтобы всякие худосочные беложопики указывали мне, что я должен писать.
— Аминь, — сказал Джекоб Тридцать Два.
Страх Лессера перерастал в злость. — Если вы имеете ко мне претензии, почему бы вам прямо не заявить их? Зачем продолжать эту глупую игру? Если вас подмывает сказать о том, что не вас касается, лучше поручите это Сэму.
— Ведь я просил не приглашать сюда этого рыжего говноеда, — пожаловался Сэм.
Джекоб Тридцать Два утвердительно кивнул.
— Что вы ответите на мое предложение? — раздраженно спросил Билл. — Сколько можно трусить, мать вашу?
— Я бы тоже мог обозвать вас, грязный х..., — парировал Лессер.
Он увидел через комнату, как Айрин сделала знак молчать.
— Беру свои слова обратно.
— Вы ничего не можете взять обратно, — сказал Билл, придвигаясь пылающим лицом к Лессеру. — Таковы гребаные правила игры. Уж не потому ли вы хотите взять свои слова обратно, что они не выражают того, как вы хотели меня обозвать? Может, вы хотели сказать «грязный негритянский х...», только не набрались духу выговорить это? А ну скажите правду, приятель.
— Я скажу правду — я только о ней и думал, потому что знаю: вы хотите слышать ее.
— Чудненько, — сказал Билл. — Ну а я назову вас сраным говноедом, пидером, жидом пархатым, вороватым евреем. — Он раздельно произносил каждое слово и закончил фразу эффектным ударением.
Негры одобрительно зашумели. Тот, что с бонго, отстукал коротенькую дробь. Сэм вытер счастливую слезу из-под очков.
— Принимаю послание, — сказал Лессер, — и сдаю игру. Это мое последнее слово.
Наступило молчание. В комнате пахло потом. Он думал, что его ударят по голове, но никто не двинулся с места. Наблюдавшие эту сцену явно заскучали. Негр в красной феске зевнул. Контрабасист стал укладывать инструмент. Люди расходились. У Билла был довольный вид, Джекоб Тридцать Два с наслаждением затягивался сигарой.
Сорвав с крючка в стене шляпу и пальто, Лессер направился к двери. Айрин, когда он проходил мимо, бросила на него полный горечи взгляд.
Трое негров подскочили к двери, преграждая Лессеру путь, но Билл пронзительно свистнул и сделал знак, чтобы они отошли.
— Пропустите это белое чучело.
Чучело, белее чем когда-либо, униженное до самых пят, но все же сохраняющее присутствие духа, покинуло мансарду в тот момент, когда Мэри выскочила из ванной и бросилась в объятия Айрин.
*
Пройдя квартал, Лессер остановился наискосок от разбитого светофора, ожидая, что Айрин выйдет за ним, и она действительно вышла, но с Вилли. Они пошли в другую сторону. Лессер всю ночь видел ее во сне. Ему снилось, что она пришла к нему в комнату и они сидели, не касаясь друг друга, — ведь она была женой Вилли. Проснувшись в темноте с мыслью о ней, он, чувствуя, как переполнено его сердце, понял, что влюбился.
*
Билл, тихо посапывая, пришел к нему на следующий день. Он уселся в его драное кресло, зажал толстые руки между коленями и уперся взглядом в пол. Вид у него был такой, как будто он ужался на дюйм и похудел. Его комбинезон свободно болтался вокруг его свежевыстиранного просторного зеленого свитера. Он поправил на носу очки в металлической оправе, пригладил пушистые концы своих монгольских усов.
— Я как пить дать ничего не написал сегодня, ни одного паршивого предложения. У меня похмелье, большое, как слоновая жопа, приятель.
Лессер сидел неподвижно и хранил молчание.
Билл сказал: — Я хочу, чтобы вы знали, Лессер, как я спас вашу шкуру прошлой ночью.
— Чью шкуру?
— Сэм хотел, чтобы братцы накинулись на вас, раздавили вам яйца и отдали мясо его сучке, но я ввел вас в игру так, чтобы они насладились вашим позором и уже не жаждали вашей крови.
Лессер сказал, что если так, то он весьма благодарен.
— Что-то непохоже, мать вашу.
— Честное слово, благодарен.
— Я просто хотел, чтобы вы знали, как я сделал это.
Лессер задним числом подумал, что лучше было бы не знать. Не бередить душу ни благодарностью, ни неблагодарностью. Любить его девушку, испытывая при этом радость и покой.
*
Однажды под вечер, укрывшись в подъезде, Лессер наблюдает, как идет снег. Из снежной пелены появляется черная голова, пристально глядит на него и исчезает, как луна в гряде облаков. Эта черная голова теперь становится его собственной. Он весь день истязал себя из-за Билла: Биллу отпущено так мало, почему он должен иметь еще меньше по моей милости? Меньше, если он любит ее, больше, если не любит, — если б только я знал.
Он ждет в подъезде, на крыльце в пять ступеней, на другой стороне Одиннадцатой улицы, где живет Айрин в кирпичном доходном доме. Этим утром он зашел сюда взглянуть на надпись на почтовом ящике: АЙРИН БЕЛЛ — ВИЛЛИ СПИРМИНТ. Гарри видит письмо в ящике Айрин, одно из тех, что он часто писал, только не на бумаге. Ему представляется, как Вилли читает его при свете спички.
В письме говорится о любви Лессера Вилли прочитывает его и сжигает. Может, он и вправду сжег бы его, будь там письмо и будь там он сам. Но Вилли в своем кабинете на четвертом этаже покинутого дома Левеншпиля, он с головой ушел в работу над новой книгой. А Лессер после вечеринки у Мэри на прошлой неделе был не способен сосредоточиться на работе. Он ходил взад-вперед по комнате, а когда присаживался к столу, впадал в отчаяние от бессилия и снова вставал.
Он не пытался писать в то утро. Он вышел из дому рано, пошел к Пятой авеню, вскочил в автобус, добрался до Шестой и нажал кнопку звонка. Лессер не застал Айрин дома, она ушла на репетицию. Он возвратился домой, пытался писать. Он говорил себе — не ходи туда. Сиди на месте, черт подери. Выжди. Сейчас не время влюбляться. Вилли — сложная натура, и ему явно придется не по душе, если белый влюбится в Айрин.
