Виталий Павлов - Герцеговина Флор
В этой погоне она буквально наткнулась на све- женасыпанный могильный холм. Лора остановилась, остановился и пес. Вместо памятника на холмике лежал конверт пластинки, склеенный прозрачным скотчем. Лора прекрасно помнила, как она склеила этот конверт с фотографией Утесова. Как странно все это было! Могильный холм посреди леса, утерянный в другой жизни конверт. Неужели она все- таки спала? Она заплакала. Слезы были настоящие, Лора чувствовала их вкус у себя во рту…
Они с Цезарем сидели рядом перед этим холмом, как вдруг на дороге показался белый лимузин. Она не обратила на него почти никакого внимания, даже не увидела, остановился он или поехал дальше. Тем временем машина затормозила, открылась передняя дверца, и появился водитель в форменном пиджаке. Он обошел машину и открыл теперь уже заднюю дверцу, затем снял фуражку и замер в почтительном поклоне. По всему было видно, что он приглашал ее и собаку прокатиться в этой машине. Цезарь явно был не против, но ждал команды неверной хозяйки.
- Ну, пошли, — сказала она, — раз уж тебе так этого хочется.
Пес подозрительно дружелюбно махал хвостом, машина явно была ему знакома…
Стекла лимузина были затененными, дневной свет почти не проникал внутрь. Однако внутреннего освещения салона было достаточно, чтобы понять: в машине сидит некто, одетый в прекрасные доспехи восточного воина. Но лицо воина было совсем не восточное и очень знакомое. Когда-то Лора уже видела это лицо. Этот человек был похож на Сергея!
- А разве ты… — начала было говорить Лора, но осеклась.
Она вдруг увидела стоящий перед воином сундук, наполненный старинными украшениями. Лора посмотрела на сундук, потом на мужчину, на его глаза. Конечно, она уже видела эти глаза! Именно они следили за каждым ее шагом в Герцеговине Флор, а лежащая на полу лопата красноречиво говорила о том, кто ее хозяин.
- Неужели сокровища Золотой Орды? — спросила она.
- Не все пока, но ведь еще есть время…
- Но ведь этого не может быть?! — Может…
- Добро пожаловать в Герцеговину Флор! — сказал шофер, захлопнул дверцы, и машина тронулась в путь.
Очень скоро показался полосатый тент на берегу, а под ним знакомые фигуры обитателей этой волшебной страны. И пусть наступила осень, и листья на деревьях изрядно пожелтели, но обитатели не изменились ни на йоту. Вот Грета уверяет кого-то, что Луи Армстронг был чернокожим, вот неугомонный Марк Борисович бежит навстречу очередному приключению, а вот Айседора кутается в свой прекрасный шарф. Единственный и неповторимый…
Рыбный день
Рукопись эту мне сунул в руки мужчина лет пятидесяти на вид, когда я шел по улице Пушкинской в городе Симферополе. Я узнал его. Когда-то мы вместе начинали играть в группе. Тогда это называлось так. Группа — неофициально, вокально-инструментальный ансамбль — официально. Это было в конце шестидесятых — начале семидесятых годов. Современной молодежи, наверное, будет странно узнать, что тогда электрогитару невозможно было купить в магазине. Впрочем, как и аппаратуру к ней. Убогие колонки, изготовленные на советском заводе киноаппаратуры, в конце шестидесятых для нас, старших школьников, играющих в группе, были пределом мечтаний. Звукосниматели нам мотали местные радиолюбители, а фотографию Beatlesя впервые увидел на целлофановом пакетике, в котором были запечатаны колготки.
Я учился тогда в классе седьмом. Вдруг по школе разнесся слух, что в центральном универмаге продается нечто необычное. Мы сорвались с уроков, отстояли очередь в отделе женского белья и вышли на улицу, разглядывая четыре черных, волосатых силуэта на красной пачке. Колготки полетели в мусорный бак тут же. Причем колготки выбрасывали даже девушки из нашего класса, потому что не знали, с чем их едят.
Я пришел домой, открыл тетрадь и не закрывал ее, пока не дочитал до конца. Там была моя жизнь. Наша жизнь.
Может быть, немного приукрашенная, может быть, немного романтизированная.
- Если хочешь, можешь издать, — сказал мне мужчина, — ты вроде книги печатаешь… Денег мне не надо.
Закрыв тетрадь, я задумался. Кто будет читать эту книгу? Новое поколение? Но ему, новому поколению и современному читателю по крайней мере, необходимо объяснить, что Грузия тогда была частью нашей страны, и Крым, и Киев — все это было частью того, что мы называли Родиной. И писали это слово с большой буквы. Тогда не было канала MTV, а были райкомы, обкомы и ЦК партии. Отделы культуры и «Комсомольский прожектор». Он высвечивал изъяны и уродства на теле советского государства. Пение на английском языке было одним из уродств, как и вообще вся музыка Beatles. А изображение Битлов сто раз переснималось с одной, не самого лучшего качества фотографии. Их записи в эфир выдавали радиохулиганы — прототип современных коротковолновых станций. Эдакие диджеи середины века.
Что же еще? Две копейки — самая важная монетка, бросил в телефонный автомат, говори, сколько хочешь. ОБХСС — экономическая милиция, горбатый «запорожец» — шедевр отечественного машиностроения, отдаленно напоминающий фольксваген «Beatles. Очень отдаленно. Как «москвич» шестисотый «мерседес». Впрочем, нет смысла объяснять всего, как нет смысла объяснять молодым людям, что их родители тоже влюблялись, тоже сбегали с уроков, курили план и танцевали на дискотеках. Они либо поймут это сами, либо не поймут никогда…
Я почти ничего не изменил в рукописи перед тем, как ее напечатать, ибо трудно изменить то, что уже прожито.
ИНТРОДУКЦИЯ
Все началось с того, что ко мне зачастил Генка… Мы были соседями. Он жил в старинном солидном доме с лепными балконами, я — в современном. Ничего липшего — красные кресты окон, красные решетки балконов.
Генка ходил в наш дом играть в футбол. Играл он плохо, больше «костылял», чем забивал голы. Это значит, что по ногам он попадал чаще, чем по мячу. Мы брали его в свою команду для устрашения и еще за то, что его мать нашивала на наши тусклые майки одинаковые буквы «Т». Что скрывалось за этим знаком, никто точно не знал. Может быть, гремевшее тогда на весь Союз «Торпедо» — команда Стрельцова и Воронина, а может быть, заурядный «Трактор». А может быть, ро- мантически-возвышенное «Товарищ». Ведь мы были друзьями-товарищами. Ходили вместе, обнявшись за плечи, вместе воровали черешню в соседнем саду и даже вместе влюблялись. Была одна такая девчонка, в которую мы все вместе влюбились, толком не понимая, что это такое.
Наш двор…
У каждого, наверное, есть свой такой двор. Двор детства. Мой двор мне тогда казался огромным букетом цветов. Его дурманящий аромат въелся мне в память настолько, что иногда я явственно чувствую его и теперь.
Вечерами, когда солнце скрывалось за домами, жильцы выходили из подъездов с ведрами поливать грядки. Это было чем-то вроде ритуала. Своеобразная почетная обязанность. Нет, каждый имел право и не поливать отведенную ему территорию, но никто, никогда этим правом не воспользовался. Было неудобно перед соседями. Многие вещи в той жизни никогда так и не произошли из-за этого святого чувства.
Итак, соседи с ведрами и лейками метались по двору от крана к грядкам, а мы, не остывшие после очередного футбольного матча, подносили «боеприпасы», разламываясь пополам от тяжести двух ведер. Мощно била струя воды в дно ведра, гремели пустые лейки, и вечерняя прохлада вытесняла остатки липкого зноя за металлическую калитку и ворота. Это было праздником. Казалось, все только и ждут шести часов, чтобы высыпать во двор. А когда становилось совсем темно, на скамейку усаживались двое с аккордеоном и гитарой и пели, как по радио. Жильцы открывали окна под переборы гитары, выходили на балконы слушать трофейный аккордеон. Вечера были длинными и тихими.
Телевизоров у нас тогда не было. Ни одного.
Потом мы шли в школу. С огромными букетами цветов, с маленькими двориками в руках. Кололась щетинистая форма, колотилось сердце, как во время футбола, и портфель был тяжелым, как полное ведро воды. Мы старались не отставать от взрослых мальчишек, уже забывших, что пять лет назад они шли в школу в первый раз точно с такими же букетами.
Постепенно мы вырастали из формы. Я перестал гонять на переменах в футбол, стал писать глупые записки одноклассницам, в общем, повзрослел. Мир изменился. Теперь в каждой квартире был телевизор. Теперь никто не выходил с аккордеоном и гитарой по вечерам, а в окна выглядывали лишь в тех случаях, когда кто-то кричал, что опять под его балконом поставили машину. Или когда хоронили кого-нибудь. Кого- нибудь из тех, кто поливал цветы.
А раньше в нашем доме никто не умирал.
В девятом классе я сделал свою первую электрогитару. Вырезал сапожным ножом из куска пенопласта. Гитара была очень похожа на настоящую, если смотреть на нее издали и в фас. Но в профиль, то есть сбоку, она больше напоминала лук. Спортивный лук. Только с шестью жилами тетивы вместо одной. Такой автоматический шестизарядный лук.
