Анатолий Гладилин - Беспокойник
Тусклая лампочка, как бабочка, прилипла к потолку и изредка вздрагивала. На койках шевелились какие-то темные тела, похожие на моих соседей.
Мне показалось, что произошло что-то необычное, и я никак не мог выяснить, что именно, пока не сообразил: остановлены машины теплохода. И уж тогда я понял — точно, мы в Южно-Курильске, и стал быстро одеваться, как, бывало, в армии по боевой тревоге.
Я выбежал на палубу и подумал, что торопился зря. Кругом была ночь, вода и туман. И где-то на неопределенном расстоянии несколько огней.
— Подойдет катер, — сказал мне кто-то, — катер подошлют, понял?
Катер подошел через час. К этому времени на палубе собрались все пассажиры, сходящие в Южно-Курильске — пограничники, женщины с детьми, бабка, у которой на материке свистнули чемодан. Я стоял несколько в стороне и пытался представить — за каким лешим занесло этих людей на край света? Особенных загадок не было.
Туман чуть рассеивался, а на берегу прибавились новые огни. Вдруг я оглянулся. Что-то заставило меня оглянуться.
У выхода из твиндека стояла Оля. Она смотрела мимо меня, на огни города, но я-то знаю эти фокусы, хотя, может, она действительно смотрела на огни города.
Я подошел к ней.
— Добрый вечер, — сказал я, — чего вы так рано?
— Почему вечер? — сказала она.
— По-московски девять вечера, — сказал я.
— Не спится, — сказала она. — Внизу душно. И потом я люблю смотреть на незнакомые города.
— Отличная видимость, — сказал я. — Потрясающая панорама. Все как на ладони.
— Вы приехали? — сказала она.
— Да, — сказал я. Она знала, куда я еду. Нечего было спрашивать. Но это единственное, что она знала про меня. А я знал о ней многое. Вчера она успела мне рассказать о себе. В Охе она работала счетоводом в конторе. Завербовалась сезонницей на Шикотан. Бегство от самой себя. Охота к перемене мест. И еще кое-что она мне рассказала. А я только расспрашивал ее. А о себе ни слова. Это сейчас давало мне какое-то преимущество. Она это чувствовала и поэтому спросила:
— А кто вы?
— Тунеядец. Законченный тип. Сослан в места не столь отдаленные.
Она посмотрела на меня с сомнением.
— И что вы будете теперь делать?
— Пить. С утра и до вечера. И потом, говорят, здесь с бабами в порядке.
— У вас четкая программа, — сказала она.
— Не соскучусь, будьте уверены.
Пассажиры уже начали спускаться на катер.
— Счастливо доехать, — сказал я. — Только от себя не убежите. Проверено на опыте.
Она не ответила. Наверно, обиделась. Ведь вчера у нас был серьезный разговор про жизнь, а тут я таким ироническим тоном.
Я надел рюкзак и пошел к трапу.
На берегу, у кучи угля, под ярким фонарем, пограничники проверяли наши паспорта. Мои предположения подтвердились. Женщины были женами военных. Бабка ехала к сыну.
Я спросил, как пройти к гостинице, перебрался через грязную лужу и зашагал по «северному паркету» — дощатому тротуару Южно-Курильска, города, который обозначен на карте как районный центр.
Капитан, с которым мы не скоро встретимся
— Один пират жмет к нам, — сказал старпом.
Холчевский посмотрел в сторону, куда указывал старпом. Так всегда. Зажжешь красный фонарь — все грачи слетаются. Собственно, что произошло? Обыкновенная история. Дыши глубже, говорят, помогает. Любуйся иллюминацией.
Там, куда указывал старпом, длинной прозрачной цепочкой повисли над морем синие и белые огни сейнеров. От них приближался четкий, разбивающийся о волны луч прожектора. «Пират» шел на аварийном.
Торопится. Жизнь такая. Все мы пашем море, пока не мелькнет серебристый рябой косяк. И дальше ты командуешь хорошо поставленным капитанским голосом: «Врубить первую люстру. Стоп машина!» И вода вскипает мечущейся, белой, как фольга, рыбой. Зажигается вторая и третья люстра. Первая гаснет. И рыба послушно идет за светом. Давай вспоминай технологию. Очень кстати. Зато отвлекает. Опускается с правого борта ловушка, и туда дается свет. Потом врубается красный прожектор. Начинается вакханалия. Рыба всплывает, как серебряный искрящийся слиток. И вот тогда поднимается ловушка. Полплана готово.
У правого борта, под красным прожектором, косяк еще продолжал соревнования по прыжкам в высоту. Возможно, рыба еще на что-то надеялась.
— Вырубить свет, — сказал Холчевский, — стармеха ко мне.
Слева, сразу приблизившись, ярче засияли сине-белые бусы флотилии. Справа, за бортом, раздалось шипение, словно открывали гигантскую бутылку нарзана. И все смолкло. Сайра, рыбка золотая, разбежалась. «Кина не будет». Холчевский повернулся к старпому:
— Ну, начинай: «Я же говорил! Ветер! Надо развернуться! Так я и знал, что ловушку занесет под винт!»
Но старпом вдруг засуетился, забегал по мостику.
— Турунова, Турунова к капитану!
Потом он нырнул вниз, в темноту, и возник только через минуту, тяжело и, как показалось Холчевскому, демонстративно отфыркиваясь.
— Ну и жизнь пошла — стармеха на палубе потеряли.
Турунов возник неожиданно, как нечистая сила. Все трое достали папиросы и по очереди закурили от зажигалки Турунова. Стармех молчал, а Холчевский мысленно задавал ему вопросы и сам же на них отвечал.
Сеть? Замотано намертво. Разрубить винтами? Фигу два! Что делать? Утром кто-нибудь отбуксует на Шикотан, водолазы разрежут. Капитан? Старый тюлень, такой косяк упустил.
— Пускай люди идут спать, — сказал Холчевский.
— Там корреспондент, хочет записать, — сказал Турунов.
— Что?
— Он говорит, не сегодня, так завтра поймаете, а ему, дескать, работать. Ждут миллионы радиослушателей.
Внизу на палубе зажгли свет. Корреспондент разложил свою аппаратуру.
— Тихо, — раздался голос корреспондента.
Он не суеверный. Но всегда, когда посадишь посторонних, что-нибудь случится. А тут еще корреспондент радио и другой пассажир шляется. Ему что, скорей бы на Шикотан. Ему главное — не опоздать. Плевал он на нас.
Корреспондент достал микрофон и начал:
— Неспокоен нынче Тихий океан. Крупные волны подбрасывают наш сейнер, но коллектив, моряков, возглавляемый опытным капитаном Холчевским, мужественно борется со стихией. Вот и сейчас они подняли около центнера сайры. Ко мне подходит усталый передовой матрос Бердников. Он вытирает пот со лба. Как дела, Бердников?
Бердников стоял невдалеке вместе с ребятами и хихикал. Но когда услышал свою фамилию, быстро погасил папиросу, откашлялся и весьма охотно пошел к микрофону.
Холчевский тихо выругался, зашел в рубку и захлопнул дверь.
Побыть одному. Стыдно в глаза ребятишкам смотреть. И так позже всех вышли на путину. Какой там, к черту, план. А ведь это все им по карману. Ну план-то, допустим, будет. Не первый сезон на сайре. Но настроение у команды...
Дверь хлопнула, и в рубку вошел пассажир. Он сделал вид, что не заметил Холчевского, и встал около штурвала.
Они долго молчали, и Холчевский еле сдерживал себя, чтобы скрыть нарастающее раздражение.
— Вас не укачивает? — сказал Холчевский. — Крупные волны неспокойного Тихого океана?
— Я плавал в Бристоле, — сказал пассажир.
— Кем?
— Третьим механиком.
— А сейчас?
— Приехал в Южный, а меня сразу же послали на Шикотан. На заводе нужны механики. Вот катаюсь.
— На Шикотане лучше. Природа. А здесь и такое бывает.
— План будет.
— Спасибо. Успокоили. А ребятишки нервничают. Понимаете?
— Кэп, случаются вещи и похуже. Изредка, правда, но случаются.
— Но мне до конца месяца три с половиной тонны хоть умри, а дай.
— Мне бы ваши заботы.
«Псих, — подумал Холчевский. — Наш простой советский псих. Хотя ему-то что? Над ним не каплет».
— Спасибо за поддержку. Так сказать, моральную, — ответил Холчевский. — Идите спать. Ложитесь на мою койку.
— А вы?
— А за меня не волнуйтесь.
— Кэп, если к первому у вас не будет плана, зайдете на завод, спросите Солдатова. С меня пол-литра.
— Вы веселый парень. Правда, там сухой закон. Но принято.
— Спокойной ночи, — сказал пассажир.
«Спокойно, — подумал Холчевский, — дыши глубже. Иначе еще несколько таких ночей — и инфаркт обеспечен».
Главный герой трудоустраивается
И снова поначалу, как было на самом деле. Я иду по улицам Южно-Курильска. Одноэтажные деревянные дома. Вместо заборов — натянутые на колья рыбацкие сети. Восемь утра. У магазина несколько пьяных. Среди них одна женщина. Шепчутся. Договариваются, как купить водки. Раньше десяти не продают. Женщина говорит: «Ничего, я все устрою».
Захожу в магазин. Продавщица наблюдает сквозь стекло витрины за алкоголиками. У нее хитрый и неприступный вид. Я спрашиваю сигареты. Их, естественно, нет.
«И не будет, — говорит продавщица, — вам не надо было говорить намеками с этой девицей. Специально играли для Оли? Теперь вам Олю не встретить. Оля ушла в море. Ей до конца месяца три с половиной тонны нужно».
