Юрий Буйда - Третье сердце
– Кажется, понимаю, – сказал кюре.
Тео помолчал.
– Господин кюре, эта дверь – единственный выход из храма?
– Конечно, сын мой.
– Старый храм, – пробормотал Тео. – Очень старый храм.
– Он построен незадолго до альбигойских войн. Это было восемьсот лет назад. Еретики использовали этот храм как крепость. Темные люди, темные времена…
– Крепость… А не найдется ли здесь воды? – вдруг спросил Тео. -
Хотя бы ведро.
– Ведро?
– Ведро воды и кусочек мыла.
– В ризнице… – Кюре повернулся к косоглазому сонному служке. -
Жан-Жак! Принеси воду и мыло.
– Мыло, господин кюре? – испуганно проблеял служка.
– Скорее, Жан-Жак! Ведро воды и кусочек мыла. И полотенце!
– Ваше полотенце, господин кюре?
– Мое полотенце. Поторапливайся, Жан-Жак! – Кюре повернулся к Тео и развел руками. – Он сирота. Существо не от мира сего. Больше всего ему нравятся старинные книги. Он даже спит с книгой под подушкой.
– Я тоже люблю старинные книги, – сказал Тео. – Особенно с картинками.
Кюре сдержанно улыбнулся и покачал головой: этот убийца почему-то не вызывал у него страха – только жалость. Жалость, смешанную с симпатией. Отец Андре знал, как опасно смешение этих чувств, но ничего не мог с собой поделать. В конце концов, подумал он, мы всегда имеем дело не только с высоким образом, но и с ничтожным подобием Господа, – подумал он и испуганно перекрестился.
Мадо проснулась и села, зевая и почесываясь. Она злобно смотрела на неловкого служку, с трудом тащившего ведро, на кюре, на Тео, который зачем-то снимал свитер и нижнюю рубашку. Мадо хотелось курить, но она не знала, как к этому отнесется Тео: если он заодно с кюре, то ей влетит за курение в Божьем храме. Мадо вздохнула и на всякий случай проверила, на месте ли нож-выкидушка.
Тео разделся до пояса и стал умываться ледяной водой. От его тела пошел пар. Он растерся полотенцем, прицепил к свитеру свои четыре креста и надел на голову адриановскую каску.
Мадо фыркнула. Она подошла к Тео, подняла полы пальто и, поудобнее пристроив костыли, присела над ведром. Священник отвернулся. Но журчание он, конечно, расслышал.
– Пора, Мадо, – тихо сказал Тео.
– У тебя есть план? – Мадо насторожилась. – Что ты задумал, Тео? Ты придумал, как нам отсюда выбраться?
– Где вход, там и выход, – сказал Тео. – Пора. Больше откладывать нельзя.
– Что ты собираешься делать?
– Пока не знаю.
Он вдруг замолчал и двинулся к алтарю, но на полпути остановился и повернул назад.
– Не хотите ли исповедаться, сын мой? – спросил кюре.
– Мне больше нечего сказать, святой отец, – ответил Тео.
– Бог милосерд…
Тео поманил к себе служку. Когда тот подошел, кося от страха еще сильнее, Тео достал из кармана куртки, наброшенной на плечи мальчика, маленькую коробочку, вынул из нее белый камешек и сунул в рот.
“Скорее бы, что ли, – подумала Мадо. – Скорее бы его пристрелили, что ли”.
Тео подошел к двери, уперся лбом в доску, замер.
Мадо сунула руку в карман, нащупала нож-выкидушку. От скамьи, на которой сидела Мадо, до двери было шагов пять-шесть. Два прыжка, удар ножом в спину, под левую лопатку, и делу конец. Плохо только, что в церкви каменный пол: Тео услышит стук костылей, а без костылей до него не добраться. Если бы он лег на скамью, Мадо без труда прикончила бы его. Он и пикнуть не успеет. Она умеет бегать на четвереньках, как кошка. Если бы только ей удалось оказаться рядом с ним…
– Тео! – позвала Мадо. – Иди сюда, Тео.
Он обернулся.
– Иди сюда, – повторила она. – Сядь рядом. Мне нужно тебе кое-что сказать. Это важно, Тео…
Он сел на скамью лицом к ней.
– Ближе, Тео, – прошептала Мадо.
– Что ты хочешь сказать, Мадо? – Взгляд Тео был суровым и отрешенным.
– Тео… – Рука Мадо по-прежнему сжимала в кармане нож. – Я люблю тебя, Тео.
Он молчал.
– Я люблю тебя, Тео, – снова сказала она, придвигаясь к нему. – Тео…
– Дай руку, Мадо.
Она протянула ему левую руку.
– Правую, Мадо.
Поколебавшись, она подчинилась его приказу.
– Поцелуй меня, Мадо, – глухо сказал он. – В губы.
Мадо растерялась. Она потянулась к нему губами, он вдруг обнял ее и с силой прижал к себе, его губы были горячи и влажны, губы Мадо приоткрылись, и в этот миг он втолкнул языком камешек ей в рот. Она вздрогнула, но он не отпускал ее.
– Это камень, – прошептал он. – Волшебный камень, Мадо. Держи его во рту, и он вберет в себя все зло, которое скопилось в тебе. Ты поняла, Мадо? Не расставайся с этим камнем!
– И долго держать? – испуганно спросила она шепотом.
– Пока не почернеет.
Он встал и направился к двери, обогнув священника и служку.
Мадо проводила его растерянным взглядом, выплюнула в ладонь камешек и уставилась на него. Обычный камень, каких много на речных берегах.
Обыкновенный голыш, маленький и белый.
Тео снова уперся лбом в дверь. Священник и Мадо наблюдали за ним с беспокойством. Этот огромный мужчина был загнанным зверем, способным на любой безрассудный поступок, который мог погубить их всех – кюре, одноногую девчонку, самого Тео и, конечно, косоглазого служку, этого
Жана-Жака. Но только он, этот косоглазый, и сохранял спокойствие, с интересом разглядывая Мадо.
– Что пялишься? – не выдержала Мадо. – Ну что ты на меня уставился, а?
– Извините, мадмуазель, – смущенно пробормотал Жан-Жак.
– Господин кюре!..
Кюре вздрогнул.
– Господин кюре, – повторил Тео. – Здесь должна быть еще одна дверь.
Выход. Какой-нибудь лаз… подземный ход…
– Мсье! – Кюре даже всплеснул руками. – Как же вы наивны, боже мой!
Это церковь, храм Божий! Подземные ходы остались только в книгах господ сочинителей вроде Дюма…
– Вы сами говорили, что во время войны здесь оборонялись какие-то еретики…
– Восемьсот лет назад! После тех событий храм был перестроен, много раз ремонтировался… Когда-то была дверь в ризнице, она вела на небольшое кладбище, но лет сто назад эту дверь заложили. Неужели вы думаете, что я не знал бы о подземном ходе? – Кюре широко повел рукой. – Ну где ему тут быть, помилуйте?
– За алтарем, господин кюре, – тихо сказал Жан-Жак.
– Что? – Священник уставился на служку. – Громче, Жан-Жак! Что ты там лепечешь?
– Не бойся, – сказал Тео, кладя руку на плечо служке. – Говори.
– В наших книгах… в церковных книгах написано, что дверь в подземный ход находится за алтарем… там, где железное кольцо в стене…
– Какая нелепость! – не сдавался кюре. – Этим записям восемьсот лет.
Что только не выдумывали темные люди в те темные годы… и священнослужители не были исключением… один из них лечил людей истолченными в ступке страницами Евангелия…
– Эта запись сделана в конце эпохи террора, в тысяча семьсот девяносто четвертом году, – возразил служка. – Здесь тогда служил отец Гийом. Однажды он вывел отсюда подземным ходом и тем самым спас несколько семей, остававшихся верными королю… так написано в книге…
– Боже ты мой… – Кюре был растерян. – Подземный ход! Хорошо, что этого никто не слышит, иначе нас всех отправили бы в сумасшедший дом…
– Пошли! – приказал Тео. – Вы тоже, господин кюре.
Из стены за алтарем и впрямь торчало ржавое кольцо, обмотанное бечевкой. Служка повернул его, и в стене открылся узкий проем, из которого пахнуло сыростью и гнилью. Вниз вели крутые ступеньки.
– Далеко он тянется? – спросил Тео.
– До фермы мадам Нодье, – ответил служка. – Это около двух километров к югу.
– Годится, – сказал Тео. – Возьми фонарь. Или свечу. Потолще!
Служка бросился в ризницу.
Тео повернулся к Мадо.
– Уходи, – сказал он. – Не бойся. Мальчик проводит тебя. – Он сунул ей в руку пачку купюр. – Этого хватит, чтобы добраться до Лурда… или куда хочешь…
– А ты?
– Я отвлеку их. Уходи. – Он привлек ее к себе и крепко поцеловал в губы. – Я люблю тебя, Мадо. Прощай. – Кивнул служке. – Иди первым.
Надеюсь, ты не подведешь меня, малыш?
– Нет, мсье, – со смущенной улыбкой ответил Жан-Жак. – Можете не беспокоиться. Дверь закроется сама, когда мы окажемся на последней ступеньке.
– Жан-Жак… – Кюре замялся. – Поосторожнее там, Жан-Жак. И не теряй головы. Ты меня понял?
– Да, господин кюре.
Когда за ними закрылась дверь, кюре покачал головой.
– И что вы собираетесь теперь делать? Вы хотите пожертвовать собой ради этой несчастной… Арман сказал мне, что она хуже дикого зверя…
– Вы правы, господин кюре, – сказал Тео. – Именно поэтому я и сделаю то, что должен сделать. Прощайте, мсье.
Он быстрым шагом направился к двери, запертой скамейкой.
– Господь милосерд, – прошептал кюре.
Тео вытащил из петель скамью и налег на тяжелую створку – дверь открылась.
