Михаил Березин - Эвтаназия
Собственно, этим и заканчивалась первая часть. А вторая обрывалась на первых же страницах. Начиналась она с невнятного сообщения о высадке американских морских пехотинцев на каком-то мифическом острове Брунео. Операция была проведена на высоком стратегическом уровне, и, несмотря на сопротивление кубинских отрядов, потери убитыми составили всего несколько человек. Затем действие перемещалось в постсоветское время, на маленький клочок суши, затерянный в просторах Атлантического океана. Он не имел названия, а принадлежал, как вы уже наверное догадались, все тому же Родиону Ловчеву. На нем – замок и несколько красивых вилл, большой самолет со взлетно-посадочной полосой, огромная яхта с гидропланом и вертолетом, масса челяди: матросы, летчики, вооруженная до зубов береговая охрана, медики, массажисты, садовники и т.д. и т.п. Приблизительно таким же островом владел в одном из фильмов о Джеймсе Бонде доктор Но.
Словом, все вокруг символизировало окончательный и бесповоротный уход Ловчева из бизнеса. Мы снова встретились со старыми знакомыми: на острове гостит драматург Кереселидзе, переживающий творческий кризис; здесь же находятся жена Родиона и его семнадцатилетняя дочь.
Фрагменты описания их быта, прогулки, разговоры…
А обрывалась рукопись, словно специально, на самом интересном месте: Кереселидзе случайно узнает о связи Ловчева с наркосиндикатом. И что остров этот ранее служил перевалочной базой на пути героина из Южной Америки в Северную.
Хренов водитель панелевоза…
Я все могу понять кроме одного: как ему это удавалось? Типичные сюжеты мыльных опер в духе Бенцони или Сидни Шелдона превращать в трагедии чуть ли не Шекспировского уровня. Шекспировского уровня… Шекспировского… Шелдон…
„Вжик, вжик…" – табуреты Сидни Шелдона и Шекспира в коридоре…
Я поднял голову. Ослепшим лучиком лампа уткнулась в мою заспанную морду. Листы рукописи, разбросанные по полу, заинтересованно перебирал сквозняк. Где же папочка цвета маренго? Вот она, родимая, под одеялом: слегка надорванная и в двух местах погнутая.
Половина девятого утра.
Я пошел в ванную и побрызгал в лицо холодной водой.
„О, Боже, дай мне одно крыло Антуана де Сент-Экзюпери, а второе – Ричарда Баха!"
(Однажды крылья у меня уже появлялись, но потом перестали расти, словно ноги Тулуза-Лотрека. Однако ноги Тулуза-Лотрека перестали расти по вполне объяснимой причине: в детстве он свалился с лестницы и получил травму. А почему перестали расти мои крылья?)
Поставив чайник, я произвел инвентаризацию имеющихся в наличии продуктов.
Чуть позже появилась Момина с коробкой из-под обуви в руках. В коробке россыпью были навалены компакт-диски и дискеты. А сбоку написано: „Саламандра". Все это приятно пахло кожей.
Момина была в фиолетовом дождевике, который тут же полетел в сторону моего халата. Она была настроена по-деловому. Включила компьютер, который после запуска специальной программы принялся визжать, словно резанный, обнаруживая один вирус за другим. Раньше я и не подозревал, что у него такой скандальный характер.
– Ничего себе, – сказала Момина. – Это была не дискета, а самая настоящая клетка с вирусами. Компьютер в полном параличе. Придется действительно инсталлировать все заново. А я-то надеялась, что смогу ограничиться локальными мерами.
Вот полный перечень найденных в компьютере вирусов: „Троянская роза", „Акуку", „Тарзан", „Казино", „Танец дьявола", „Террор", „Андрюшка", „Харакири", „Хеловин", „Джокер", „Кинг-Конг", „Мафия", „Терминатор", „Кукуруза", „Пентагон", „Монстр", „Сиськин", „Гуд бай!", „Джанки" и „Убийца экрана".
– „Троянская роза" – эмблема печали, – вздохнув, проговорила Момина. – Проще всего переформатировать диск.
Мне отчего-то сделалось жаль существ со столь звучными именами. Кто-то вынашивал их и лелеял, вкладывал в них свои сердце и душу. А потом на них объявили вселенскую облаву. И нет на свете ни одного вольера – какого-либо компьютерного пространства – где они могли бы чувствовать себя вольготно и в безопасности. Если после написания романа компьютер останется в моем распоряжении, обязательно отдам его на откуп „Сиськину", „Кинг-Конгу", „Терминатору" и остальным.
Торжественно клянусь!
Да здравствует компьютерная чума! Трепещите, торговцы компьютерами!
Я предложил Моминой „Юньань" и она сказала:
– С удовольствием.
– Лимона по-прежнему нет, – предупредил я.
– На что же ушла тысяча долларов?
– На девочек, разумеется.
Когда началась инсталляция, я засомневался в интеллектуальных способностях компьютера. Он обрушился на Момину с вопросами, не желая самостоятельно шагу ступить и консультируясь по малейшему поводу.
– Без программ он как младенец, – объяснила Момина. – Программы эти – как раз и есть его интеллект.
Потом она спросила как бы между прочим:
– - Ну что, прочитал рукопись?
– Угу, – отозвался я.
– И каково впечатление?
– Забойная была бы штука, если бы не… Ну, сама понимаешь.
Я лихорадочно соображал, где достать вторую чашку? Пить из оставшейся с Моминой по очереди, как это было с Евой, я не решался. Одолжить у тети Таи, что ли?
– Интересно получается, – сказал я. – Он работает на серьезном материале, а завладевает вниманием читателя не хуже Чейза. Имеется в виду степень поглощения читателя сюжетом. Ведь хороший сюжет – что болото: вот читатель есть, а вот его нет. Только пузыри по поверхности расходятся.
Момина усмехнулась.
– Вот шарик есть, а вот его нет, – сказала она. – Энди Таккер, „Благородный жулик", О'Генри.
Видимо, имела в виду, что эту фразу я украл у О'Генри. Ну как же, известный плагиатор – на такого все списать можно.
Однако на сей раз интуиция слегка подвела ее, поскольку я похитил не фразу, а саму мысль. Причем не у О'Генри, а – кто бы мог подумать! – у себя родного.
В отношении Середы я применил сравнение, которое в виде аллегории использовал когда-то для объяснения всей нашей жизни. Владимиру Ленину со товарищи удалось состряпать сюжетец, поглотивший практически целую нацию. Лишь местами над болотной гладью возникали кочки с могилами отморозков. С тех пор прошло много лет. И вот на поверхности показались странные существа – потомки давешних увлеченных. Их уже тошнит от сюжета, рады бы выбраться на берег, барахтаются изо всех сил, но не выходит – болото не пускает. Несправедливо Фил Ленина таранькой обзывал: не таранька он вовсе, а творец. И не случайно Ленин – литературный псевдоним. Всех умудрился обратить в персонажей своей мистерии. Люди рождались персонажами, жили персонажами и умирали персонажами. Даже такие эрудированные, как „литературные эстеты". Даже такие тщеславные, как мой отец. Даже такие талантливые, как Виктор Середа. Даже диссиденты, ведь в книгах сосуществуют персонажи с различными знаками. И только ребята вроде Фила, Юльки Мешковой и Коли Чичина, рождались отморозками, жили отморозками и погибали отморозками. Не желали отморозки укладываться в чей-то сюжет!
Правда, многие верят, что жизнь – извечная книга, персонажем которой является все сущее („…сотри и меня из книги Твоей, которую Ты писал." „И сказал Господь Моше: кто согрешил предо Мною, того сотру Я из книги Моей"). Однако это – Великая Книга, созданная не человеком, но Творцом, и быть вписанным в нее не зазорно даже отморозкам.
Кстати, если продолжить тему… „Бог создал человека по образу и подобию своему." Поэтому и в людях заложена тяга к писанию книг. И наиболее искушенным из них, к примеру, Ленину, удается вписать в произведения целые народы тем самым пополнив собой на время языческий пантеон. (Когда начинают пылать костры с книгами, многие не подозревают, что огонь пожирает вовсе не бумагу, а это целые людские популяции исчезают в пламени аутодафе.)
Середа, разумеется, не достиг вершины Олимпа, да и не стремился к этому, но многих читателей его сюжеты все же увлекли.
Как видите рачительный хозяин способен многократно эксплуатировать одну и ту же мысль, всячески варьируя ее: сейчас автором болота (по сравнению с ленинским – мизерного болотца) выступил писатель Виктор Середа.
Мне не хотелось Моминой объяснять все это, легче было лишний раз отдать должное ее эрудиции.
Она поинтересовалась, способен ли я сделать так, чтобы роман стал „забойным" безо всяких „не".
– Мне еще нужно многое узнать об авторе, – проговорил я твердым голосом.
– Опять твои грязные намеки, – сказала она.
Я обескуражено уставился на нее. Но она тут же отвернулась, закрыла рот ладонью и прыснула, и я понял, что она имеет в виду.
Очевидно зубы дракона, мелькнуло у меня в голове, все же способны прорасти сексуальными воинами.
Потом она сказала:
– Перезагрузимся.
И щелкнула мышкой.
И мы перезагрузились.
Очнувшийся компьютер, видимо, ошалел от счастья и принялся захлебываться цифрами, сообщениями, картинками.
