Дмитрий Березин - Бремя тела
Вслед за бутылкой на скамейке появились два пластиковых стаканчика. Лена отвинтила крышку и понюхала ее как тонкий ценитель. Ксению это рассмешило так, что она, хохоча, даже столкнула на землю сумку с книгами.
— Смотри, Ксюха, свадьба!
Сняв туфли, по пляжу босиком шла невеста, держа за руку жениха. Он связал ботинки шнурками и перекинул через плечо, однако шагал по пляжу в носках — черных, чуть сползших и по виду уже не совсем свежих. За женихом и невестой шла целая процессия из родни, гостей, фотографа и видеооператора, человек пятьдесят, не меньше. Вся процессия беспрерывно говорила, что-то напевала, выкрикивала «Горько» и отдавала команды, которым жених и невеста без лишних возражений подчинялись. Трудно было понять, кто более счастлив — молодожены или гости с родней, наконец дорвавшиеся до возможности погулять, поплясать и наесться до поросячьего визга.
Ксения с сочувствием смотрела на жениха и невесту. Но Лене, очевидно, показалось, что это зависть, причем весьма плохо замаскированная. Вино было вкусное, но довольно терпкое, во вкусе и запахе Ксения уловила какие-то совсем незнакомые ей пряности.
— Чувствуешь, какое хорошее? Это тебе не крашеная бормотуха за пятьдесят рублей из ларька. Мне как Руслан все объяснил, так я теперь даже смотреть на бутылки с этой дрянью не могу. Они же берут чуточку настоящего вина, разбавляют со всей дури водой, туда виноградного сока или ароматизатор, а чтобы крепость чувствовалась, доливают спирт. И народ себя этим травит, думая, что пьет вино. Да, за последнее время я взглянула на многое по-другому. Кстати, Ксюх, когда мы на твоей свадьбе погуляем, а? Признавайся!
— В чем я должна признаться? Это мы скорее на твоей погуляем, у тебя же уже совсем скоро, и ты, и Руслан мне об этом говорили.
— Зачем ты все время переводишь стрелки на меня? Я о твоей свадьбе говорю, вот и отвечай. Неужели не хочешь так же со своей второй половинкой и своей семьей прийти сюда, потом покататься по городу на лимузине, посидеть в ресторане? Ведь после свадьбы ты и твой парень принадлежите друг другу уже официально, никаких вопросов и косых взглядов быть не может, уже никакая мама тебе ничего не скажет.
Ксения ударила ладонью по скамейке и, обернувшись, посмотрела на свадьбу, которая придумала для молодоженов новое испытание: взобраться наверх на кабинку для переодевания для того, чтобы сфотографироваться.
— А мне мама и так ничего не говорит, только намекает на то, что неплохо бы познакомиться с парнем и начать сексуальную жизнь, которую она называет то личной жизнью, то своей жизнью, но смысл от этого не меняется, — для храбрости одним махом Ксения допила вино из стаканчика, хотя к алкоголю всегда была равнодушна. Ставя стаканчик обратно на скамейку, Ксения увидела у него сбоку черное, поблескивавшее на солнце пятно и ощутила спокойствие от его появления. — Слушай, Лен, по-моему, ты меня специально сейчас злишь и разводишь на эти разговоры, ведь так? Ну, признавайся!
— Мне было интересно узнать, как долго ты будешь сидеть паинькой и терпеть, оправдываться, — Лена заулыбалась. — Не обижайся, Ксюха, ты молодец, что остаешься при своем мнении, что ждешь встречи с человеком, который полюбит тебя, и которого полюбишь ты. У всех эта встреча по-разному происходит. Главное, торопиться не надо, в этом ты права. Кстати, вот, может, и твой женишок. Смотри, какие стройные ножки!
Жених и невеста под общее одобрение уже сфотографировались, сидя верхом на кабинке для переодевания. Свадьба уже пошла дальше по пляжу, но в кабинке кто-то задержался. Мелькали худые ноги. Казалось, что тот, кто остался внутри, танцует какой-то причудливый танец. Было непонятно, кто это и что он делает. Ксения следила за происходящим чуть напряженно, на ее лице выступили морщины, на лбу проступила испарина. Лена же посмеивалась.
— Тот, у кого такие красивые ножки, не зря задержался там, Ксюш. Может, это судьба? Сейчас выйдет твой принц, ты приготовься. Я серьезно тебе говорю, чем черт не шутит!
Ксения отмахнулась. Подул ветер и ее пластиковый стаканчик слетел со скамейки и покатился по траве, а дальше по песку. Ксения помчалась за ним. Когда она вернула стакан на место и присела обратно на скамейку, до нее и до Лены донесся отвратительный звук того, как кишечные газы через тернии успешно прокладывают себе дорогу, затем еще один.
— Ого, — тихо сказала Лена.
Наконец ноги зашевелись — и из кабинки, подтягивая светлые шорты, вышел сильно пьяный дядя преклонного возраста. Поверх белой рубашки с коротким рукавом с нацепленным нелепым галстуком-бабочкой красовалась синяя лента с надписью «Почетный гость». Зачерпывая в ботинки песок, почетный гость, покачиваясь, поплелся за свадебной процессией, которая ушла уже довольно далеко.
— Опять твои провокации? Ты же знала, что туда зашел старый хрен, причем пьяный в дерьмо, — возмутилась Ксения.
— Ксюш, остынь. Ну, видела, и что? Любви все возрасты покорны. Я же не знала, что он окажется такой свиньей. Фу, даже подходить к этой кабинке теперь не хочется. Ладно, давай выпьем еще вина, пусть у этих молодых все будет в порядке, а пердуны-родственнички не слишком часто их навещают.
С такой постановкой вопроса Ксения, молча, согласилась.
С одной стороны, уезжать обратно в Питер Ксении не хотелось, но с другой — бесцеремонность сестры и лекции мамы о налаживании жизни ей порядком поднадоели. Если эти мысли такие правильные, а советы действенные, то почему же сама не берет и не налаживает — для начала свою жизнь, ну а потом все остальные. Своего отца Ксения не знала, и разговоры о нем мать тут же пресекала. В Питере Ксению ждала учеба, сумасшедшая соседка по комнате и некая необъяснимая пустота, которую трудно было чем-то заполнить. Преследующие мысли о сексе, чужие намеки на это, появляющееся из ниоткуда черное пятно как знак неуместности даже сторонних разговоров об интимном.
Провожать ее на вокзал не пришел никто. Ксения долго стояла, дышала вечерней прохладой, слушая гудки поездов и объявления по громкой связи. Неожиданно она почувствовала знакомый аромат — пахло «Красной Москвой», причем рядом не было никого, кто мог бы пользоваться этими духами. Ни компания с рюкзаками, пившая пиво и травившая анекдоты, ни провожавшая кого-то пара с ребенком, ни дворник, пробежавший мимо и остановившийся, чтобы замести метлой на совок лежавшие посередине перрона осколки бутылки.
«Ты здесь, баба Лара, это хорошо, это очень приятно, это здорово! Так здорово, что я здесь не одна. Думаешь, никто специально не пришел? И я тоже думаю, что просто так получилось. Мама в вечернюю смену на этой неделе, Ирке не до меня, у Лены тоже забот по горло с ее работой и со всем остальным. Кто еще ко мне придет, как не ты? Помнишь, ты мне в прошлом году перед отъездом подарила флакончик духов? Он у меня в комнате в общежитии, в тумбочке с вещами так и стоит. Нет, не волнуйся, баба Лара, его никто летом не выкинул, и в комнате я буду жить в той же самой, где и жила. Нам даже разрешили кое-какие вещи там оставить на лето, не тащить же все с собой сюда обратно. Ты не волнуйся, баба Лара, все будет нормально. Только если бы ты знала, как мне осточертело слушать эти нотации про то, что у меня нет личной жизни, что я девственница, что делаю все не так как следует делать. Ты, бабуль, наверняка скажешь, что надо просто держаться и не обращать ни на кого внимания. Я так и делаю, только самой от этого спокойнее не становится. Обидно даже, что ничего другого мне сказать не могут, только ткнуть носом в этот мой якобы порок. А это не порок, совсем не порок. Мне даже самой кажется, что меня эти мысли о сексе начинают преследовать. Но у меня есть палочка-выручалочка, черное пятно, такая масса черная, субстанция, которая начинает маячить перед глазами. Ну, все, баба Лара, пять минут до отправления. Мне пора. Береги тут всех, хорошо?»
Люди, в нерешительности топтавшиеся у входа в вагоны, засуетились. Проводники проверяли документы и билеты, теперь уже с пущим рвением. В купе с Ксенией оказались две пожилых женщины и девочка, внучка одной из них. Если плацкартный вагон при движении продувал легкий ветерок, то в купе, несмотря на приоткрытое окно, воздух совершенно не двигался. Ксения обмахивалась газетой как веером и рисовала в воображении, будто она стоит на берегу Шексны и придерживает сарафан и сумку рукой. Легкий ветер похлопывает ее по лицу, то ли приветствуя, то ли прощаясь.
В купе уже все спали, да и в вагоне, судя по тишине и эху от стука вагонных колес, тоже. Ксения делала вид, что спит, просто лежала с закрытыми глазами на своей нижней полке.
«Вот, Ксюша, скоро приедешь в Питер и снова будешь предоставлена сама себе. Никто не будет клевать мозг. Да, Ксюша, представляешь, так все непросто. А всего-то ерунда какая, не ложиться подстилкой под первого встречного. Оказывается, людей это бесит. Хотя, мне интересно, как они об этом моем принципе жизни догадываются? Не на лбу же у меня это написано! Впрочем, кто знает, может и написано. Я все это никак не афиширую, внимание к себе не привлекаю, а все равно получается так, что меня упрекает каждый. Ну, конечно, не совсем каждый, но многие».
