Мириам Гамбурд - Рассказы
— Все сдано.
— Так, значит, отдых?
— Какой там отдых? Ведь не сидеть же, сложа руки? Нам с Эвелин надо много средств, сейчас все дорого, а мы не любим себе ни в чем отказывать. Я открыла несколько ресторанов. Ну почему обязательно французская кухня? Нет, итальянская: твердые сыры, ривиоли, фетучини. Не искать же новых поставщиков в самом деле.
— Получается, все — как прежде.
— Как Вы можете так говорить?! Теперь я не одна, у меня есть Эвелин. Я нашла свое счастье. Майе желаю того же. Она, кажется, снова влюблена. Надеюсь, на этот раз — в порядочную женщину.
Моя собеседница закуривала сигарету за сигаретой, заходилась кашлем, захлебывалась хохотом, запивала хохот вином, зевала в голос, потягивалась и проделывала поднятыми на уровень плеч руками движения, очень напоминавшие утреннюю школьную зарядку.
Аромат баранины смешивался с паром из кастрюли-котла, на плите варились индюшачьи окорочки без чеснока и специй. Это — для собак. Собак в доме-мастерской было много: живых и лепленных в глине, отлитых в бронзе, терракотовых, законченных и в процессе работы, восковых в стадии доработки и подготовки к литью. Всамделищные ливретки повизгивали в ожидании кормежки, залезали к нам на колени, дрожали в своих тонких замшевых шкурках, суетливо перекомпановывались в тряпичных лукошках, обычно по три в каждом лукошке, но сейчас одно место оставалось свободным — не хватало Фигаро. Собаки-скульптуры тоже не оставались равнодушными к предстоящей кормежке, они жадно косили в сторону бурлящего варева.
Майя забегает на минутку, чтобы притушить огонь на плите, включить для нас видео и бросить на ходу:
— Посмотрите пока фламенко. Анхела, она с возрастом только лучше. Мы не можем оставить сейчас Фигаро одного.
На экране появляется стайка мелких нетерпеливых самцов и теснит ее, величавую и равнодушную. Она подпускает их совсем близко и отбрасывает назад весь косяк одним движением, небрежным и прекрасным движением Анхелы Моралес — атака отбита. Тогда выходит вперед самый маленький, остальные остаются на месте. Они сердятся на дощатый пол сцены и колотят его каблуками. Маленький показывает ей, как он будет любить и ласкать ее. Он так старается, что зеленая расстегнутая на груди шелковая его рубаха чернеет от пота. Но напрасно — снова уже знакомый жест ребром ладони от себя и вверх, жест несогласия. Камера забывает о них и выхватывает из глубины сцены по-крестьянски тяжеловесного грубоватого мужчину. Он аккомпанирует танцорам на гитаре и поет. Его песня, почти речитатив, вся — из хриплых выкриков отчаяния. Он одет так же, как и танцоры, и видно, как неудобно ему в тесных сценических туфлях, костяшки пальцев ног выпирают. Брюки подпоясаны широким красным кушаком, несколько раз туго обмотанным вокруг живота, который стесняет и без того затрудненное дыхание. Гитарист неуклюж и безыскусен — так безыскусны бывают только большие артисты. Это Хорхе — муж Анхелы.
Она на весь экран: натруженные ноги, широкие в икрах и тонкие в щиколотках, спина, раздавшаяся и захватившая низ шеи, очень важной для танцовщицы фламенко части тела. Волосы стянуты вверх туго до боли, так, что затылок побелел. Танец давно возобладал над танцовщицей как живое существо и проделывает с ней, покорной, все, что хочет: тащит ее, крутит, швыряет. Сейчас Анхела дразнит стаю. Что ей этот молодняк? Она — в безопасности своего возраста, когда рискованная и чреватая для женщины многими бедами игра уже позади. Голова испанки наклонена бодливо — лбом чуть вперед, брови суровы и сходятся к переносице, кисти рук, она держит их далеко перед грудью, играют кастаньетами, стан прям и напряжен.
Это та самая танцовщица, в которую была жестоко влюблена Изабелла. Девушка даже пыталась покончить с собой, не встретив взаимности. Влюбленная ученица — эка невидаль! Анхела Моралес удивилась бы, наверное, не окажись при ней положенной по рангу свиты влюбленных девиц. Когда Изабелла, измучившись, смогла выговорить: «Я люблю Вас», та ответила утвердительно: «Конечно», и, услышав о попытке самоубийства, якобы, из-за любви к ней, с трудом вспомнила, о ком речь.
Изабелла была единственным и обожаемым ребенком, и родители тяжело переживали вместе с ней эту историю. Вторая и счастливая любовь дочери…
Ветеринар появляется в дверях хозяйской спальни, гордая своей компетентностью: «En train de mourir», обнимает подругу за плечи, прикуривает от ее сигареты, та заходится благодарным кашлем, и возвращается к больному.
С Изабеллой я познакомилась на лесбийской вечеринке у Майи. Собираясь туда, я представляла себе сцены утонченного разврата, разбросанные повсюду резиновые фаллосы (а может быть, эти фаллосы я придумала сейчас, когда пишу свой рассказ, и для пущей красочности). Нашла я общество женщин, в основном эмигранток, их связывали какие-то сложные отношения, и румынского строительного рабочего, занятого ремонтом камина в выставочном зале. Он возникал каждые несколько минут пропустить стаканчик. Мужские члены можно было легко найти на метафорическом уровне. Маленькая Майя: короткая стрижка, всегда удивленное и обиженное выражение лица и толстая сигара во рту, вторая сигара-фаллос заткнута за отворот кармана на курточке.
Если встреча с двуногим существом мужчиной, обладающим качествами пса Фигаро, любимца хозяйки, в майиной жизни не случилась, то счастливая и редкая встреча художника со своей темой состоялась. Все ее скульптуры собак очень хороши, а лучшие и вовсе достигают уровня древних образцов анималистической пластики. Майя сохранила яркое свежее чувство, ценное для художника, оно обычно притупляется, а то и исчезает вовсе с приходом мастерства. Первовозникшее чувство в ее работах сопрягается с глубокой пластической культурой и добротным исполнением. Кроме этих бесспорных достоинств скульптуры обладают еще одним — товарным видом.
Надо полагать, Майя приобрела хутор во французской глубинке и частично переоборудовала крестьянские постройки: амбары, хлев, силосный склад высотой в двенадцать метров с глухой стеной серого дикого камня, потолочными балками из мощных в два обхвата стволов (Бранкуши позавидовал бы таким древесным конструкциям!), под мастерские, выставочный зал, жилые помещения, теплицу для экзотических растений, где всегда влажно и жарко, «это мой Израиль», на те гонорары, которые поступают от коллекционеров, галеристов и кураторов музеев. Увы, нет. Мир потерял интерес к пластике. Остались еще редкие знатоки-выродки, которые любят хорошую скульптуру, но у них обычно нет денег на ее коллекционирование. Хутор, однако, реален и приобретен на сумму, выплаченную страховым агентством после аварии, в которой погибла Каролин, возлюбленная Майи. Сама Майя получила травмы и ранения, от которых уже никогда вполне не оправилась. Вела машину Майя, и мысль о том, что это она виновата в гибели подруги, с которой была счастлива, стала наваждением. Перед домом — бронзовый портрет Каролин, голова в три натуры.
Вещи интересней, чем ожидаемые мной картины разврата, нашла я на той вечеринке. Вот немолодая, угловатая экстравагантная женщина, которой никак не удавалось собрать углы и плоскости своего тела в уравновешенную композицию — то колено выпирало под дисонантным углом, и та запихивала его куда-то вбок, то костистый подбородок выстреливал вперед, натягивая дряблую кожу шеи. Ее беспокойные движения сопровождались позвякиванием браслетов, серег и ожерелий, так что даму окружала аура перезвона. Рядом с ней полулежала девушка. Она с дочерней покорностью и обожанием, не отрываясь и не моргая, смотрела на свою партнершу. Хотя где вы сегодня отыщите дочернюю покорность и что это вообще такое? Угловатая, казалось, не обращала на молодуху внимания, лишь время от времени, не прерывая болтовни, резко разворачивалась к подруге и окатывала ее звоном монист. Девушка была бледна и плохо себя чувствовала после аборта. Вот те на, лесбиянка, ведь, при чем тут аборт?! Нагуляла, изменила супруге, поддалась зову пола? Ничего подобного. Беременность была желательной и тщательно спланированной. Специалист — гинеколог точно рассчитал день и время года, наиболее благоприятные для зачатия ребенка. Все получилось удачно и она понесла с первой попытки. А почему бы и нет? Ее организм не был сбит с толку применением гормональных противозачаточных пилюль. Семя упало в девственную почву.
Идея родить ребенка принадлежала гомосексуальной паре, которая отыскала подходящую лесбийскую пару и сделала ей предложение. Семейная жизнь у мужчин складывалась счастливо, вот только детей у них не было, а обоим очень хотелось сына или дочь. Для осеменения выбрали партнера помоложе, и его сперма из пробирки была введена во влагалище молодой женщины в клинических условиях за соответствующее денежное вознаграждение. Проще и дешевле было бы воспользоваться традиционным методом делания детей, но не экономить же на таких важных вещах? Да и непорочность зачатия к удовольствию сторон была соблюдена.
