Мелани Бенджамин - Я была Алисой

— Хорошо, но… что ты имела в виду, упомянув мистера Доджсона?

Ина продолжала смотреться в зеркало. Ее взгляд в зеркале встретился с моим, и мне на миг почудилось, будто там, в зазеркалье, за позолоченной рамой находится кто-то совсем мне незнакомый. Какая-то чужая, опасная девочка. Не моя сестра.

И она не желает отвечать на мои вопросы — но лишь прижимает палец к губам и молча улыбается.

Я вспомнила эту улыбку и этот зловещий жест, когда вечером мистер Доджсон зашел за мной со своим братом Эдвином, приехавшим его навестить. Несмотря на теплый плащ, я не могла унять дрожь.

Однако едва мы вышли из дома (где я в последнее время чувствовала себя довольно мрачно вследствие маминой хвори, а также поведения Ины, которому не находилось объяснений; все это усугублялось моими собственными тревожными мыслями в сочетании с обычной нагоняющей тоску серостью оксфордской зимы), как я ощутила, что печаль отступает. Ночь сверкала разноцветными огнями, до сих пор отовсюду слышалась музыка (интересно, подумала я, останавливаются музыканты хоть на минуту, чтобы передохнуть или перекусить?), все вокруг дышало любовью. Принц Уэльский женился! Теперь у молодоженов появятся маленькие принцы и принцессы, а сами принц и принцесса в один прекрасный день станут новыми королем и королевой. Наша нация — величайшая в мире. Британская империя вечна, а Оксфорд — бриллиант в ее короне. Я ужасно гордилась своей страной, гордилась своим домом. Все страхи исчезли, кругом царило веселье.

— Эдвин, позволь представить тебе мисс Алису Лидделл. — Мистер Доджсон сделал жест в сторону своего младшего брата — бледную, смазанную копию самого себя. У них были одинаково асимметричные глаза, один ниже другого — однако у Эдвина это больше бросалась в глаза, — и одинаково маленькие рты с чуть опущенными книзу кончиками, вот только в отличие от старшего брата рот Эдвина всегда был чуть приоткрыт.

Ранее я уже познакомилась с несколькими братьями и сестрами мистера Доджсона. Два его брата, Скеффингтон и Уилфред, были студентами и иногда участвовали в наших лодочных прогулках. (Никто из них не пел, и всякий раз, как я роняла весло, они оба вздыхали, причем невероятно шумно.) Однажды мистера Доджсона навещали две его сестры. Женщины показались мне чересчур толстыми и любопытными. (Самая толстая из них, Фэнни, поинтересовалась, надевает ли на меня мама шелковые нижние юбки!)

Поэтому насчет Эдвина меня беспокоили некоторые сомнения. Впрочем, я убеждала себя быть беспристрастной.

— Рада знакомству, — проговорила я и, приседая в реверансе, фальшиво улыбнулась, взяв пример с Ины.

— Очень приятно. — Эдвин поклонился.

— Ну, Алиса, куда мы пойдем сначала? — Мистер Доджсон взял меня за руку. Наши ладони скрывались под перчатками, но я до сих пор хранила в памяти ощущение его обнаженной руки в своей в тот день в саду: она была сухой и мягкой, прохладной и одновременно теплой. Я крепко сжала ее сейчас, будто тем самым могла воскресить былое чувство. — В каждом колледже своя иллюминация. И мне сказали, что в Мертоне она особенно хороша.

— А можно просто побродить? Мне не хочется спешить.

— Отличный план! Будем просто гулять, наслаждаться вечером и же-желать королевской чете счастья.

Мы пересекли двор перед колледжем. На круглом бордюре каменного фонтана, скользком от воды, балансируя, стояли студенты. Их было много, и я надеялась, что хотя бы один из них упадет в воду, но, к сожалению, никто так и не упал. Пройдя через большие железные ворота, отделявшие двор перед колледжем от Сент-Олдейт, мы очутились в гуще шумной, оживленной толпы. И нам не оставалось ничего другого, как следовать за ней.

— Алиса, держитесь за меня крепче, — распорядился мистер Доджсон.

— Хорошо.

Эдвин схватил меня за другую руку, и я обрадовалась этому, потому что боялась, как бы меня не унесло толпой. Тогда я, подобно Оливеру Твисту, могла бы стать жертвой похитителей детей, хотя никогда не слышала, чтобы подобное случалось в Оксфорде. Нас окружала прорва народу, и, вглядываясь в толпу, я не заметила ни одного знакомого лица, что было очень необычно и слегка щекотало нервы. Поэтому я решила, что похищение нынешним вечером вполне возможно.

Как только я прониклась этой мыслью (я была уверена, что, если меня схватит шайка похитителей детей, в итоге обнаружится мое благородное происхождение, как это случилось с Оливером, хотя надеялась, что такое произойдет не раньше, чем меня обучат тонкостям карманных краж), мы завернули за угол и очутились на Хай-стрит, где толпа поредела. Вдруг все люди разом как один подняли головы и закричали. Я затаила дыхание. Прямо над нашими головами, над разными по высоте крышами с крутыми скатами с шипением разлетелись ракеты, замелькали вспышки, так что казалось, будто небо в огне. Острый запах обжег мне ноздри изнутри, словно разом вспыхнула тысяча спичек.

— О! — Я резко остановилась, заставив мистера Доджсона и Эдвина споткнуться. Эдвин выпустил мою руку, и я продолжала держаться только за его брата.

— Разве это не великолепно?! — восхитился мистер Доджсон, проследив за моим взглядом.

Я только и смогла, что кивнуть. Никогда и нигде, даже в Лондоне, я не видела, чтобы небо освещали так ярко. Повсюду, где только можно, виднелись громадные свечи: они висели на стенах домов, были прикреплены к кормушкам для лошадей и даже воткнуты в землю. И все они так ярко горели, что, проходя мимо, я чувствовала исходивший от них жар.

Вдруг пылающее колесо в небе накренилось, и на толпу посыпались искры. Послышались крики и смех. «Артур, я горю!» — воскликнула какая-то женщина, на что Артур так же громко ответил: «А разве ты не всегда горишь, любовь моя?» За его словами снова последовал смех.

Мистер Доджсон крепче сжал мою руку.

— Идемте дальше.

— Но ведь бедняжка горит… — Я повернула голову, пытаясь разглядеть, кто в толпе мог воспламениться.

Но мистер Доджсон с неожиданной силой потянул меня сквозь гущу людей. Эдвин шел следом. Его лицо стало ярко-малиновым, и я гадала, от чего — не от фейерверков же ему стало так жарко.

Люди ночью выглядели совершенно иначе. Днем они, разрядившись во все самое лучшее, даже бедняки в ужасающе старых коротких сюртуках и вышедших из моды узких платьях, изо всех сил старались соблюдать приличия. Однако вечером все держались более непринужденно: мятые воротнички, мятые юбки, устало свисавшие со шляп сломанные перья. Утром людское ликование выглядело довольно сдержанным, являя карикатуру на королевское достоинство. Сейчас все, забыв про гордость, кричали от радости и танцевали, выражая свое восхищение королевской чете.

Находились и смелые романтики. Мы прошли мимо пары, притаившейся в темном дверном проеме. Мужчина, стоя за спиной дамы, целовал ее в шею. Глаза женщины были закрыты, и я не могла определить, нравится ей это или нет. Затем она развернулась к мужчине и потянулась к нему губами, изящно обхватив его рукой за шею. Никто, кроме меня, эту пару не видел, и я почувствовала себя ответственной за сохранность ее секрета и исполнилась важностью взятой на себя миссии. Однако я не могла не оглянуться назад. При виде прижавшихся друг к другу мужчины и женщины в дверном проеме мне стало жарче, чем от фейерверков.

— В чем дело, Алиса? — Мистер Доджсон взглянул на меня, не выпуская моей руки. Эдвин шел на несколько шагов впереди.

— Ничего, просто… просто все кругом влюблены! — выпалила я, не в состоянии хранить секрет.

Мистер Доджсон приподнял брови, но улыбнулся:

— Все вокруг дышит любовью, как говорится?

— Все сегодня такие милые. Все так замечательно. Не правда ли? Разве это не чудо?

От окружавшей красоты у меня закружилась голова. Фейерверки, музыка (каждый оркестр, казалось, играл какой-то свой венецианский вальс), иллюминации, светившиеся буквально повсюду. Некоторые из иллюминаций представляли собой набор подсвеченных изображений принца и принцессы, другие — их имена или поздравления им, буквы которых были составлены из пылающих свечей в разноцветных стеклянных лампах.

Но особенно меня привлекали пары, которые прогуливались, взявшись за руки, сидели и со счастливым видом беседовали на скамейках… стояли с закрытыми глазами в темных дверных проемах.

— Да, это самое настоящее чудо. Видели бы вы себя сейчас. — Голос мистера Доджсона звучал мечтательно — так же, как тогда, в саду. До меня вдруг дошло, что мы с тех пор ни разу не оставались наедине… до настоящей минуты. — Блестящие волосы, горящие глаза, пламенное сердце.

Я не знала, что сказать, ибо именно нечто подобное и желала услышать. Мне так хотелось стать частью волшебства этой ночи. Я жаждала быть особенной, красивой… я жаждала быть любимой.

У меня не было желания показывать мистеру Доджсону, как он меня осчастливил, а потому я молча уставилась в землю. Удивительным образом мои чулки не сползли, а черные кожаные туфли по-прежнему выглядели аккуратно — очередной признак взросления. Последнее время то же стало происходить и с моей одеждой, моей прической и вообще со всей моей внешностью.