Мелани Бенджамин - Я была Алисой

Я вернулась к низкому бархатному табурету, на котором всегда сидела возле мамы. Рядом стоял маленький мраморный столик с необходимыми ей вещами: яркой настольной масляной лампой с плафоном из белого матового стекла, носовыми платками, графином с водой, лупой, которую она держала в книге (мама жаловалась, что иногда у нее болят глаза), серебряным колокольчиком для вызова горничной, дымчатой коричневой бутылкой с лекарством.

— Нет, Алиса. — Мама указала рукой на графин, и я, стараясь не пролить, налила ей в маленький стаканчик воды. — Я думала о будущем. О твоем, Ины и Эдит прежде всего. Вы превращаетесь в молодых леди… Ина уже ею стала, скоро станешь и ты.

— Еще не очень скоро, — сказала я, думая — надеясь, — что, если я буду это постоянно твердить, желаемое станет правдой.

— И глазом моргнуть не успеешь, — настойчиво произнесла мама, сделав глоток воды и поставив стакан на столик. Она откинулась на подушки и на миг прикрыла глаза. — Ох, на этот раз все совсем иначе.

— Что иначе?

— Этот ребенок. — Она показала на свой раздутый живот. Остальное ее тело было очень худым, тогда как живот продолжал расти. Мне виделось в этом нечто противоестественное, словно внутри у нее сидело какое-то чудовище, питавшееся ее плотью.

— Мне жаль, мама.

— Алиса, — сонно улыбаясь, проговорила она. Но в следующую минуту вдруг открыла глаза и устремила на меня неожиданно яростный взгляд. — Ты обязательно выйдешь замуж удачно. Обязательно. Тебе это дано по праву: я так старалась для вас, девочек.

— Не волнуйся, мама, прошу тебя. Позвонить Ивонн? — Ивонн была ее горничной.

— Нет-нет. — Мама нетерпеливо, капризно — так иногда делала Рода, когда упрямо не желала спать, — махнула рукой. — Ты должна выслушать меня, Алиса. Дитя мое, я полагаюсь на тебя, на твой разум. Я это вижу. Несмотря на твои ошибки, я вижу, что у тебя есть голова на плечах. Ты не бываешь рассеянной, как Эдит, и не ищешь за каждым словом некий скрытый смысл, как Ина.

Мне польстило сказанное ею, но одновременно и встревожило. Я всегда мечтала услышать мамины похвалы, но только произнесенные не таким исступленным голосом. Голосом, в котором сквозило отчаяние.

— Может, подождать, пока тебе станет лучше, и тогда ты мне скажешь…

— Нет, возможно, не будет… откладывать ни к чему, Алиса. Все бы тебе откладывать.

— Знаю, — вздохнула я, радуясь, что она снова нашла, к чему во мне придраться, и удивляясь, до чего все переменчиво в мире: вот сейчас мамино недовольство меня успокоило.

— Мне нужно убедиться, что и ты, и твои сестры выйдете замуж удачно. За достойных мужчин из хороших семей… Но не удовлетворяйтесь малым. Вы трое достойны чего-то особенного. Всегда помни об этом. Я воспитывала вас так, чтобы вы чувствовали себя свободно даже с царственными особами. Я не хочу, чтобы вы растрачивали себя на заурядности.

— Хорошие мужчины — это такие, как папа?

— Ну да. — Она улыбнулась. — Ваш отец — славный человек. Посмотри, чего он добился: в Оксфорде нет никого выше его по положению.

— Что… что делает мужчину таким, как папа? Почему ты… почему ты захотела выйти за него замуж?

— Его превосходная семья, его научные заслуги, его безграничный потенциал, — произнесла мама скороговоркой, что заставило меня подумать, уж не велено ли ей было в свое время выучить это наизусть. Но вот она снова улыбнулась. Ее задумчивые глаза светились добротой. — И конечно же, я его любила.

— Он старше тебя. — Последнее время меня очень занимали мысли о возрасте. Я знала, например, что принц Уэльский всего тремя годами старше своей невесты.

— Да, он на пятнадцать лет старше меня. Почти сравнялся со мной. — Мама иронично вскинула бровь.

— Что ты имеешь в виду?

— Мужчинам нужно больше времени, Алиса. Они взрослеют не так быстро, как мы. Мужчина постарше — отличная пара.

— Правда? А возможно… возможно ли, чтобы мужчина был старше лет на двадцать?

— Возможно.

— А как ты поняла, что любишь папу? Это он тебе сказал?

— Боже правый! Конечно же, нет. Мужчины и про себя-то никогда ничего не знают, и нам приходится им все растолковывать. Нет, дитя мое, это я сказала ему, хотя, конечно, лишь после помолвки. Но я дала ему все понять раньше. Видишь ли, есть разные способы это сделать. Но помни, прошу тебя, Алиса: любовь — еще не все. Кроме нее, есть семья, образование и потенциал. Ну и состояние, разумеется.

Я не вполне ее понимала. Какое-то состояние было и у меня. Какое-то состояние имелось у всех, кого я знала. Исключая слуг, конечно.

— А еще должно быть… должно быть некое взаимное чувство. Взаимоуважение, взаимная симпатия, доброжелательность — вот, пожалуй, как бы я выразилась.

— Доброжелательность и симпатия?

— Да. Ты сама поймешь… увидишь все это в его глазах.

Мое сердце затрепетало, лицо загорелось: я вспомнила глаза. Ярко-голубые глаза, глаза, преследовавшие меня повсюду, куда бы я ни направлялась. Я чувствовала на себе их взгляд, даже оставаясь одна. Особенно… особенно это случалось по ночам, когда сестры спали, а я лежала на спине с открытыми глазами. В очень тонкой, почти невесомой хлопковой ночной сорочке, имевшей, таким образом, некое сходство со стареньким платьем цыганской девочки.

Я удрученно покачала головой: последнее время я потеряла бдительность. Мысли могли и удивить, и шокировать меня. Я не знала даже, откуда они берутся, однако чувствовала, что пока еще сама могу за ними уследить.

— Бедный Берти, — пробормотала мама.

— Кто это?

— Принц Уэльский.

Я обрадовалась возможности отвлечься от своих мыслей и думать о чем-то другом, ибо подозревала, что мои мысли опасны, хотя и не могла объяснить — отчего.

— Почему он бедный?

— Потому что члены королевских семей никогда не женятся по любви. Любовь — это, конечно, не все… вряд ли я сочла бы ее единственным поводом для брака. Но я знаю Берти. Он доставил твоему отцу много хлопот, пока жил здесь. Он никогда не будет счастлив с маленькой славной принцессой, как бы красива она ни была.

— А она красива, правда? — Я с восхищением разглядывала портрет принцессы Александры в газете. Она поражала своей красотой: темные волосы, чудесные большие глаза и самая тонкая талия из всех, что мне доводилось видеть.

— Да, но ее красоты недостаточно, чтобы удержать Берти. Однако это не наша трудность, правда? Бедная королева — она до сих пор в трауре.

После смерти принца Альберта более года назад мама заказала для нас несколько зимних платьев — черных и серых с черной каймой. Когда я узнала, что нам больше не нужно их носить, то очень обрадовалась.

— Мама, а какое состояние должно быть у джентльмена, чтобы он считался подходящей парой? — Я взглянула на мать, приготовившись к новым подсчетам. Но увидела ее закрытые глаза и услышала ее ровное дыхание.

Медленно поднявшись, осторожно, чтобы ничего не задеть на столе своими широкими рукавами, я наклонилась и поцеловала ее в лоб. Он оказался липким, и я слегка подула на него, желая развеять мамины беспокойные мысли. Затем подошла к окну и плотнее задернула тяжелые парчовые гардины, чтобы в комнату не проникал неослабевающий шум улицы.

Делая это, я бросила взгляд через весь сад на старую библиотеку с выгнутой куполообразной крышей и маленькими окошками, где жил мистер Доджсон. А потом на ум мне пришел принц Уэльский, у которого должна была состояться свадьба.

В те дни мне казалось (ибо меня тоже захватила свадебная лихорадка, хотя я бы ни за что в этом не призналась; картинка с изображением принца и его невесты лежала у меня под подушкой, где ее никто не мог найти), будто сам воздух пропитан любовью. Впрочем, наверное, мы просто ждали ее. Любовь овевала обнаженные ветви деревьев, согревала камни двора перед колледжем в солнечные дни. Хотелось верить, что счастливая любовь существует не только в сказках или выдуманных историях. Хотя в историях, рассказанных мистером Доджсоном, ее не было вовсе. Мне внезапно пришло в голову, что его истории почти всегда отличались скупостью чувств. Почему? Может, он нуждался в ком-то… кто мог бы его вдохновить?

Однако такой рассказчик, как он, без сомнения, должен был в глубине души верить в счастливую любовь. Возможно, он мог бы завершить ею мою историю. Рассуждая в таком ключе, я покраснела, но не отказалась бы ни от одного своего слова. Они не прозвучали вслух, они остались внутри меня, где-то в отдаленном уголке моего сердца. Как знать, может, еще не все потеряно — ведь история еще не написана.

Я верила, что еще не поздно ее изменить. Мне нужно только одно — попросить его об этом, — ведь он никогда и ни в чем мне не отказывал. Алиса могла быть высокой, бледной девицей с короткими черными волосами и несколько озабоченным лицом. Могла бы гулять на закате рука об руку с высоким, стройным мужчиной с голубыми глазами и вьющимися светло-каштановыми волосами. Они могли бы жить долго и счастливо, как принц и принцесса Уэльские. Вопреки маминым словам мне хотелось верить, что они очень любили друг друга. Ибо если принц с принцессой не могут жить, как в сказке, на что тогда надеяться нам, простым смертным?