Майкл Толкин - Игрок
Не женится ли он на самом себе, женившись на Бонни Шероу? На менее агрессивной версии самого себя? Время от времени он ходит на вечеринки или к кому-нибудь в гости и там встречается с людьми, работающими вне киноиндустрии, – с банкирами, врачами, галерейщиками. Иногда там бывают незамужние женщины, которых пригласили специально для него. Из этого ничего не получалось. Он терпеть не мог объяснять, чем он занимается, а они всегда спрашивали. Им было интересно узнать о Голливуде. Он возмущался, когда их интересовали сплетни, его раздражало их высокомерие, когда они этого не делали. Может быть, ему было скучно? Они наводили на него скуку. Возможно, и он наводил скуку на них. Естественно, они готовились к встрече с ним и, если были крутыми, видели в нем интересного мужчину, у которого была интересная работа. Такая работа была, может быть, у двадцати человек во всей стране. Иногда они не знали, о чем с ним говорить. Возможно, они боялись говорить о том, что интересно им. Это не имело никакого значения, все равно у них были разные интересы. Они были дилетантами. Он никогда бы не смог жениться на дилетанте. Они любили кино не так, как его любил он. Они спрашивали: «Почему Голливуд снимает такое ужасное кино, почему потворствует самым низменным страстям, почему упорно делает фильмы, которые всех нас унижают?» Им нравились европейские фильмы. Они не получали удовольствия от американского боевика, но если им показывали японскую копию вестерна, они обожали ее до безумия. Идиоты. Жалкие дилетанты. Грушевидные недоумки, застегнутые на все пуговицы, ноющие о кинематографе. Их дурацкий кинематограф субсидировался государственными телестанциями. Все это – европейская афера с целью показать, что в Америке нет настоящей культуры. А их вычурные историйки с печальным концом проваливались как здесь, так и там. Гриффин считал, что все они ничтожества, чопорные снобы, ездящие на жалких «саабах». Вдруг он понял, что и Дэвид Кахане и Автор были неудачниками. С одной стороны, их вычурный европейский вкус и неестественная любовь к старым фильмам, а с другой – здоровый американский народ, миллионы, которые создают кинозвезд, народ, требующий шик-блеска, эмоциональных американских горок, громкого смеха, великих катастроф и слез ручьем. Он избегал дилетантов, поскольку знал их аргументы. Он полагал, что Автор был частью этой вечно недовольной толпы, отрицающей развлечение из страха, что если оно им понравится, их могут принять за жлобов. Точно, Автор был дилетантом, одним из них.
Теперь он ненавидел Автора. Ему хотелось его спросить: что ты делаешь в киноиндустрии? Ты не понимаешь, почему зрителям нравится хороший глупый фильм. Думаешь, мы снимаем такие фильмы, потому что глупы или думаем, что зрители глупы, но это ты корчишь презрительную мину. А какие фильмы нравятся Автору? Возможно, Автору нравится нуар.[23] Возможно, ему нравятся полутона и нравственные дилеммы. Возможно, он терпеть не может дешевых комедий и фильмов, на которых зрители рыдают, потому что хороший человек умирает от болезни. Гриффин устал от Автора, устал оттого, что он стал помехой в его и без того нелегкой жизни. Если Автор хочет, чтобы его фильмы снимали, он сначала должен пройти отбор Гриффина. Если он не сможет заинтересовать Гриффина, ему нечего делать в кино. Все просто. А если он считает себя выше Голливуда, пусть тогда последними словами, которые он услышит в этой жизни, бу дет кредо игрока: «Я обожаю публику, я – публика».
Глава 9
Гриффин вошел в «Гриль» в начале второго. Он опоздал. Юристы и агенты, постоянные посетители, приветственно кивнули. Среди них был Витковер, который накричал на него две недели назад. Витковер помахал рукой. Зал был полон счастливых людей, миллионеров и тех, кто помог им стать миллионерами. Зал с деревянными панелями, уютными кабинками и маленькими столиками должен был напоминать о старом Голливуде, о «Муссо», или «Френксе», или о другом ресторане-гриль начала двадцатых годов с их высокими жестяными потолками. Гриффин знал, что Автор сказал бы: все это искусственное, как Диснейленд, вся страна заражена декорированием, скоро вовсе не останется естественного стиля, ностальгия душит настоящее. Кино превращает Америку в кино, вот что сказал бы Автор. Гриффин уже не раз слышал этот аргумент и не принимал его. Ему нравились кафе, похожие на комедии, где официантки играли роли официанток, а меню было в стиле пятидесятых. Ему нравился «Гриль», который выглядел как ресторан, специализирующийся на мясных блюдах в старом Голливуде, и это было смешно, поскольку никто в новом Голливуде не ел на обед мяса. Обычно ели салат или отварную рыбу. Никто больше не пил мартини. Бутылки в баре тоже были для декорации. Чем плох обед на съемочной площадке? Автор, полагал Гриффин, возненавидел бы здесь всех. Неудивительно: он просто завидовал.
Дэнни Росс уже сидел за обычным столиком Гриффина, у стены в передней части зала. Гриффин обрадовался. Выдался шанс загладить вину перед Дэвидом Кахане. Росс встал, когда Гриффин представился, пустив в ход все свое очарование. Они обменялись рукопожатием. Высокий и нервный, Росс чересчур быстро отдернул руку, и Гриффин едва успел ее коснуться. Он был немного старше Гриффина, лет тридцати шести. Не староват ли он для дебюта? У Росса не было репутации. Почему он не нашел другого занятия в жизни?
– Давайте заказывать, – сказал Гриффин, кивнув официанту. – Вы уже выбрали?
Росс заказал салат «кобб» – листья латука с индейкой и беконом. Гриффин заказал то же самое. Росс стал намазывать булочку маслом, и крошки от корочки упали на скатерть.
– Итак, – сказал Гриффин, – что нового?
– В жизни? – спросил Росс.
– Нет, в кино. Есть идеи?
– Есть несколько.
– Какая ваша любимая?
Росс опустил глаза, подобрал пальцем рассыпавшиеся по скатерти крошки и поднес их ко рту. Он сделал это машинально. В отталкивающем жесте было что-то трогательное.
Росс начал рассказывать, когда принесли салаты.
– Вас зовут Энди, – сказал он. Было видно, что он рассказывает свою историю не в первый раз. – Вам одиннадцать лет, и вы последний ковбой в Америке. Всех других интересует будущее, астронавты, космические корабли и транзисторные приемники. От ночных кошмаров вас уберегают красавец конь-качалка, простыня в кактусах и коровах и старый черно-белый телесериал «Ковбой», ну, типа Хопалонга Кэссиди.[24] Вы знаете, что с пятидесятого по пятьдесят пятый Хоппи продал игрушек на триста миллионов долларов? Это больше, чем «Звездные войны».
Гриффину история уже не нравилась. А Росс рассказывал медленно.
– Хорошо, что было дальше?
– Так вот, – сказал Росс. – Когда сериал закрывают, потому что все говорят: «Ковбои больше не рулят», для вас это конец света. Вы смотрите последнюю серию, Ковбой сажает за решетку всю банду злодея Клэнтона, и на этом конец. Если вам плохо, каково Ковбою? Сериал закрыт, в кино его давно не приглашают. Деньги закончились, он начинает пить. Ему остается надеть свой ковбойский наряд в последний раз и, распевая «Домой на ранчо»,[25] спрыгнуть с восьмого этажа дешевого отеля. И вместо того, чтобы обрести забвение, о котором мечтал, он оказывается у изгороди, отделяющей пустыню от самого зеленого пастбища во вселенной. Это врата ковбойского рая, где Король и Королева Родео дарят все это ему за его заслуги. Когда он пытается им объяснить, что Запада больше нет, они ему говорят вот что: «Запад жив до тех пор, пока кто-то в него верит». Он говорит: «Никто больше в него не верит», а они рассказывают ему об Энди. Тем временем вы ходите в шестой класс, но учеба идет неважно. Вы пытаетесь рассказать о Ковбое и о его самоубийстве, но все лишь смеются. Только одна девочка Сандра жалеет вас, но вы так поглощены своим горем, что не замечаете этого. Ваши кошмары становятся еще ужаснее. Волки, которые прячутся за радиатором, залезают к вам на кровать. Что-то страшное, живущее под кроватью, пробирается через матрац. Оно закрывает вам рот, и вы даже не можете закричать (а если бы и могли, все равно Родители не пришли бы). Но вот слышен знакомый звук: это галопом мчится чудо-конь. Вот Ковбой уже в комнате на своем замечательном скакуне Шедоу,[26] и они побеждают монстров и убивают волков (неужели ваши родители этого не слышат?). Страшное чудовище растворилось, и вы в комнате один с Ковбоем и Шедоу. Тот тычется носом вам в щеку. «Похоже, Шедоу нашел друга», – говорит Ковбой. Вот герой, чья смерть оскорбительна для вас. Вы начинаете его бить. Он не сопротивляется, он это заслужил. Он велит вам сесть на пони. Вы говорите, что у вас есть только конь-качалка. Тогда он говорит: «Садись, Энди, на него». Итак, он садится на Шедоу, а вы на игрушечную лошадку. Вы начинаете раскачиваться и, как это ни невероятно, попадаете в голубое облако. Комната исчезает. Раскачивание игрушечной лошадки сменяется резвыми прыжками, вы мчитесь прочь из комнаты, летите через голубое облако. Ваш конь-качалка превратился в самого настоящего пони, и вы на Западе, в ковбойском раю. Но не успели вы всем насладиться, надышаться сосновым воздухом, полюбоваться рекой и горами, как старый морщинистый старатель сообщает ужасную новость. Банда Клэнтона сбежала из тюрьмы и нападает на дилижанс. Ковбой осознает свою миссию: помочь Энди вырасти и освободить землю от зла, которое вырвалось после его смерти. Вы помогаете Ковбою остановить дилижанс и поймать одного бандита. Потом он сажает вас на пони и отсылает обратно в спальню. Пони становится игрушечной лошадкой, а утром вы не понимаете, приснилось вам все это или было на самом деле.
