Мишель Фейбер - Огненное евангелие
Кажется, у Тео начался бред. Входная дверь открывалась, но уже через пару минут она открывалась снова, а до того она все-таки была закрыта, просто он принимал желаемое за действительное, проходили еще минуты, и вот дверь открывалась по-настоящему, а потом в течение нескольких минут она явно была закрыта, и все это время телеголоса смеялись, шипели и бессвязно лопотали.
Наконец дверь на самом деле открылась.
— Что за запах? — поинтересовался араб с порога.
— Неважно, — ответил белокожий. — Что с пленкой?
Нури закрыл дверь, снял куртку (характерное шуршание нейлона).
— Я передал ее на телевидение.
— Почему так долго?
— Пришлось добираться двумя автобусами. И дожидаться удобного момента.
— Ты уверен, что она попала куда надо?
— Сто процентов.
— Ты сам видел, как ее распечатали?
— Нет, конечно. Расслабься, парень. Что-что, а это они не проигнорируют. Завтра ее увидит вся Америка. Может, уже сегодня! — Он радовался, как мальчишка в ожидании, что его одобрительно похлопают по спине.
— Я тут чуть не свихнулся, Нури, — астматический присвист сделал голос белокожего еще более устрашающим. — Уже решил, что ты все запорол.
— Ты должен в меня верить, парень! Ты чего? А как же «Два человека, две веры, одна миссия»?
— Садись, Нури, — устало сказал белокожий. — Будем ждать, когда покажут в новостях.
Но араба не так-то просто было усадить.
— Послушай, дружище. Ты же знаешь, как я отношусь к телевидению. Еврейские ситкомы, еврейские новости, мыльные оперы… Это вредно для мозгов! Раньше мы разговаривали. А сейчас мы совсем не говорим.
— Почему, говорим.
— Не так, как раньше.
— Ситуация меняется.
Пауза.
— Что мы будем делать с Гриппином? — спросил Нури.
— Ничего.
— Мы не можем ничего не делать.
— Запросто.
— Ты сказал, что мы отвезем его на север и отпустим в лес.
— Если бы у нас была машина. Но нам пришлось ее бросить. Прикажешь тащить его пятьдесят миль на спине? Или прокатиться с ним на автобусе? «Да, и еще один билет нашему другу с повязкой на глазах и заклеенным ртом».
— Ты сам сказал — «в лес».
— Забудь про лес. Это была красивая идея, а от красивых идей порой приходится отказываться. Мы должны считаться с реальностью.
Снова пауза.
— Значит, ты его пристрелишь? — спросил Нури. — Да?
— Расслабься, приятель. Предоставим все самой природе.
— Природе? Это в каком смысле?
— А в таком, что хер я ему теперь дам «Пепси», — огрызнулся белокожий. — И ты ему больше ничего не давай.
— Не ругайся, парень. Мы не ругаемся, или ты забыл? Наши языки должны прославлять Господа, забыл?
— Ладно, ладно… как скажешь.
— Без меня, — сказал Нури.
— С тобой, — белокожий произнес это скорее мрачно и устало, чем раздраженно. — Ты сядешь рядом со мной перед телевизором, и мы будем вместе ждать новостей.
— Я не собираюсь сидеть две недели или сколько там понадобится, пока этот парень умирает в кресле от голода и жажды. Ты в своем уме?
Тут белокожий вскочил на ноги и заорал:
— Ты, парень, хочешь быстрой развязки? Хочешь с этим покончить?
Завязалась потасовка с пыхтением, спотыканием и покрякиванием. В своем воображении Тео рисовал борьбу титанов. Ему уже виделось, как эти двое сцепились из-за обреза, тот неожиданно выстреливает и белокожий замертво падает на пол. Но вместо этого, мгновением позже, обрез в руках белокожего возник перед его собственным носом.
«Как жаль», — только и успел подумать он, и в этот миг раздался большой взрыв.
Пуля унесла его через пространство, за лунные пределы, за пределы видимого небосвода. Он парил где-то на окраине Солнечной системы, в миллионах миль от Земли. Он был по-прежнему привязан к креслу, которое вместе с ним медленно крутилось в безвоздушной тьме, создавая иллюзию, что планеты и звезды вращаются вокруг него. Он знал, что это не так. Он был маленьким продырявленным кусочком мяса из Канады, болтающимся в пустоте, подобно множеству бесчисленных частиц.
— Мы прах, — так Малх закончил свое евангелие. — Но прах с миссией. Мы в себе несем семена нашего Спасителя, которые взойдут в тех, кто придет за нами.
«Проклятье, — подумал Тео. — Я не оставил детей».
— Жаль, приятель, — произнес Нури. — Жаль, что так случилось.
Вселенная Тео перестала вращаться и слепилась в молодого араба, стоящего перед ним на коленях.
Тео задергался в кресле, ловя ртом воздух, одуревший от подскока адреналина, после того как рухнул вниз с высоты миллионов миль, чтобы снова оказаться в своей телесной оболочке. Нури отдувался, развязывая бечевку на его щиколотках.
— Тебе надо в больницу, — сказал араб.
Высвобожденные руки Тео лихорадочно обшаривали все тело — лицо, шею, грудь, живот — в поисках пулевого отверстия. Одежда была облеплена обуглившимися кусками полиуретановой пены. Его ладонь задержалась на правом боку, под ребрами, где ощущалась пузырящаяся мокрота и боль ободранной кожи.
— Лучше не трогай, — посоветовал Нури.
— О господи, — простонал Тео. — Я умираю.
— Ты не умираешь, — сказал Нури. — Рана неглубокая. Такая… э… — Он чуть-чуть поводил в воздухе пухлыми пальцами, обозначая легкое прикосновение.
— Поверхностная?
— Вот-вот, — подтвердил Нури и показал на большую дыру в кресле, след главного повреждения от выстрела.
В квартире стояла странная тишина. Телеболтовня прекратилась. Жалюзи на окнах, доселе опущенные, оказались подняты, и можно было разглядеть облачное послеполуденное небо.
— Что произошло? — спросил Тео. — Где… э… ваш друг?
— Он хотел тебя пристрелить, но я отвел винтовку.
— Он мертв?
— Нет, он… спит. — Нури бросил взгляд в другой конец комнаты, а затем посмотрел на свои пухлые руки.
— Вы его вырубили?
Похоже, этот намек на его физическую удаль немного смутил Нури.
— Он не очень сильный. Вообще-то он больной. Кости и вообще. Дела у него неважные. Он принимает в день по десять-пятнадцать таблеток.
Тео не знал, как на это реагировать.
— Вы спасли мне жизнь, — наконец вымолвил он. — Спасибо.
Нури, кажется, его не слышал. Он думал о другом, о чем-то таком, что требовалось высказать немедля.
— Ты его не осуждай, — произнес он с чувством. — Он не всегда был таким. Когда-то… — Нури мысленно погрузился взглядом в историю их отношений, и его роскошные карие глаза затуманились. — Когда-то он был, в общем-то, нормальным мусульманином.
Тео сел прямо. Бок у него дергало, а тут еще открылась прямая кишка.
— А потом что случилось? — спросил он у Нури.
Тот пожал плечами, как бы давая понять, что это не к нему вопрос.
— Не знаю. Если хочешь, можешь идти. Я не хотел этих осложнений. Я хотел одного — остановить твою книгу, что я и сделал. Моя миссия выполнена. Ты можешь вызвать полицию, мне все равно. Тюрьмы я не боюсь. Я ничего не боюсь.
Тео попробовал подняться, но опять сел.
Из пулевого отверстия в кресле вылетела труха. Нури взял его за кисть и помог встать.
— Я никому не скажу, обещаю, — заверил его Тео. Ковер у него в ногах окрасился кровью. Хорошо бы раздобыть что-то вроде бинта; уж если начало везти, так, может, и дальше…
Его обещания не произвели на араба никакого впечатления.
— Я знаю, ты будешь говорить всем, кто согласится тебя выслушать, что твое признание было вынужденным. Но это неважно. Слова сказаны, их услышали. Назад их уже не возьмешь. Дело сделано.
— Я в том смысле, что никому не скажу про вас. Скажу, что я не разглядел своих похитителей, так как их лица были постоянно закрыты масками. И… и что они отвезли меня в лес.
Нури робко улыбнулся.
Тео собрался со всей возможной поспешностью с учетом жутковатой кровоточащей раны, обезвоживания организма и уделанных трусов. Пока он в ванной отжимал покоричневевшую губку, его терзал страх, что белокожий очнется и выстрелит в него вторично. Через полтора месяца копы ворвутся в квартиру и обнаружат труп Тео Гриппина с размозженной башкой, а все потому, что он слишком долго и тщательно обрабатывал промежность. Но белокожий не очнулся. Он продолжал лежать на кушетке без сознания, завернутый в одеяло. Рот его был безвольно раскрыт, а дыхание затруднено из-за вывалившегося языка.
Нури дал Тео чистое белое кухонное полотенце вместо бинта и тесную кожанку на молнии, чтобы прижать сложенное полотенце к ране.
— Я не возьму вашу куртку, — запротестовал Тео.
— Она не моя, — печально ответил Нури. — Это его куртка. И он ее давно не носит.
Тео застегнул молнию. Ансамбль из яркой узорчатой рубашки, тесной кожанки и подмокших брюк вряд ли прокатил бы на шоу Барбары Кун. Бумажник на месте, и на том спасибо. Перед выступлением в Pages он планировал переложить его во внутренний карман пиджака, чтобы удобнее себя чувствовать, сидя на жестком пластиковом стуле, но в последний момент забыл, пиджак же наверняка сгорел вместе с половиной книг.
