Франсин Проуз - Голубой ангел
Свободны только два места – кресло времен королевы Анны и довольно широкий пуф. Свенсон и Шерри устремляются к пуфу.
– Привет, Тед! – говорит Берни Леви.
Предполагается, что Свенсон забыл, как двадцать лет назад Берни, боевой задор которого тогда еще не иссяк, выступал против кандидатуры Свенсона, заявляя, что писатель и кафедра литературного творчества университету ни к чему. Какая тут кафедра – всего-то Свенсон да Магда. Не о чем было Берни беспокоиться. Жаль только, что Берни проиграл. А то остался бы Свенсон в Нью-Йорке.
– Вот и наш творец! – говорит Берни. – Как тебе пишется, старина?
– Привет, Шерри, – сурово роняет Рут Леви.
– Привет, Рут, – отвечает Шерри.
– Спасибо, нормально, – говорит Свенсон.
– Роман продвигается? – спрашивает Дейв Стеррет, самый милый человек из здесь присутствующих, которого ежедневно мутузит его дружок-садист, постструктуралист Джейми.
– День на день не приходится. – Неужели это Свенсон сказал? Да, достаточно здесь появиться, и тут же цепляешь вирус неистребимой пошлости.
– Творческая работа – это подвиг, – говорит Рут Леви. – Требует полной отдачи.
Постструктуралист Джейми мечет в безобидную идиотку Рут свирепые взгляды, а Лорен Хили, готовая в любой момент броситься защищать старушку от мужчин-шовинистов, сурово уставилась на Джейми.
– Можете рассказать, над чем вы сейчас работаете?
Джейми что, шестым чувством уловил, что Свенсон не работает? И вообще, какое Джейми дело? Он ненавидит книги, или, как он их называет, тексты. Особенно он ненавидит писателей, наваливающих кучи бумажного дерьма, которые ассенизатор Джейми вынужден убирать.
С тех пор как Джейми зачислили в штат, он не дает себе труда скрывать презрение, которое питает ко всем остальным преподавателям. Исключение составляет Дейв – в него Джейми влюбился, едва попав в Юстон. Странно все-таки, что Берни Леви, выступавший против зачисления в штат Свенсона, с таким радушием приветствовал Джейми, оказавшегося гадюкой, которую они пригрели у себя на груди. Джейми не преминул сообщить, что книг Свенсона никогда не читал и не собирается, но время от времени интересуется его более знаменитыми и удачливыми собратьями по перу. Любит спросить, почему того или иного так перехваливают.
– Вот почему расспрашивать писателя о его творчестве считается верхом неприличия? – говорит Джейми.
– Пойду помогу Мардж, – заявляет Лорен. – Бедняжка там, наверное, одна замучилась.
Да, действительно, Бентам бросил Мардж разбираться с последствиями пожара одну. Он стоит с бокалом в руке, картинно облокотившись о каминную полку.
– Извините, Джейми, я не расслышал, – говорит Свенсон. – Что вы спросили? – Одно дело пропустить удар у себя на семинаре, и совсем другое – на ужине у ректора.
– Вы работаете над романом?
– Ну, теперь понятно, почему я сразу не услышал вопроса, – улыбается Свенсон. – Собственно говоря, да, работаю.
Шерри с Магдой не сводят с них глаз, обе мечтают, чтобы сменили тему.
– О чем ваш новый роман? – спрашивает Бентам. – Или вы уже рассказывали? Извините, я забыл.
А что, если Свенсон и впрямь уже рассказывал? Каково ему будет узнать, что этого обычно цепкая память ректора не удержала?
– Нет-нет, – успокаивает его Свенсон, – вам я не рассказывал. Вообще никому не рассказывал. Даже своей дражайшей и обожаемой, – кивает он на Шерри.
– Не смотри на меня так, – говорит Шерри.
Все хихикают.
– Ну хотя бы как называется? – жеманно вопрошает Фрэнсис. – Неужели и это секрет?
– Отчего же, – говорит Свенсон. – Он называется «Яйца».
Чувствует он себя как героиня «Экзорциста» [12]. Какой бес его попутал это сказать? Его так и подмывает оглянуться, посмотреть, откуда донесся этот голос.
– Очень любопытное название, – говорит Дейв.
– Тед, – шепчет Шерри недоуменно, – я думала, твой роман называется «Черное и черное».
– Похоже, жены обо всем узнают последними, – говорит Дейв.
– «Черное и черное»? – переспрашивает Рут. – Тоже интересное название.
– И вполне понятное, – бросает Джейми.
– Оба названия хорошие, – говорит Магда.
Свенсону очень хочется выяснить, знает ли Магда, как называется роман Анджелы. Называл он его за ланчем или нет?
– Название – коварная штука, – говорит Свенсон.
Он больше не в силах это выносить, поэтому встает и направляется к двери – будто ему понадобилось в уборную. А почему бы и нет? Можно пойти и не спеша помочиться, а заодно хоть несколько минут отдохнуть от этого приятного общества.
– Вот, на дорожку, – говорит Бентам.
В стакан Свенсона льется водка. Он одним глотком выпивает половину. Он все еще чувствует жжение в горле, когда по пути в ванную сталкивается с Лорен Хили, выплывающей из кухни с плетеным подносом, на котором ровными рядами выложена новая порция крекеров с «Мармайтом». Обычно Лорен носит темные костюмы, но сегодня она в хлопчатобумажном платье, тоже темном, с высокой талией, с морем складок по груди – помпезном и по-девичьи кокетливом одновременно. Свенсон окидывает Лорен оценивающим взглядом, Лорен за ним наблюдает. Затем подплывает к нему почти вплотную. Она ниже его чуть ли не вполовину и, воинственно вскинув голову, оглядывает его снизу вверх.
– Тед, зачем ты здесь? – почему-то таинственным шепотом спрашивает Лорен.
– Это в каком смысле?
– Ты же в штате. Тебе от Бентама ничего не нужно. Может, ты хочешь годичный отпуск? Или решил объявить новый семинар? А?
Лорен что, решила, раз он принял приглашение ректора, он трус и подхалим? Или так тоскует по светской жизни, что готов идти, куда бы ни пригласили?
– К телефону подошла Шерри. Иначе, уверяю тебя, сюда бы меня не затащили.
Лорен, услышав это, вся съеживается. До Свенсона слишком поздно доходит, что она, быть может, вовсе не собиралась его унижать, а просто решила пококетничать. Но это он пресек, упомянув Шерри. Он точно и холодно констатировал факт: меня бы тут – с тобой, с вами со всеми – не было, если бы меня к этому не вынудила жена.
Лорен, тряхнув головой – как собачонка, вымокшая под дождем, – удаляется с подносом крекеров. Свенсон отправляется в ванную, где мочится, но не как собирался – не спеша и с удовольствием, – а прежде долго стоит, вдруг смутившись оттого, что держит пенис в руке, ошарашенно разглядывает безупречно чистые, изысканных расцветок махровые полотенца Мардж, куски мыла, похожие на огромные карамельки. Он так счастлив хотя бы нескольким капелькам мочи – видно, с простатой проблемы, – что прощает себе мокрое пятно на брюках, хотя и понимает, что Лорен увидит в этом очередную декларацию воинственного мачизма.
Он возвращается в гостиную, которая за время его отсутствия опустела. На мгновение его охватывает паника, но тут он слышит голоса в столовой, куда все, кроме этого грубого, невоспитанного и уже пьяного писателя, успели перейти.
– Прошу прощенья.
Свенсон устремляется к единственному свободному стулу, который – то ли это его вечное невезенье, то ли Мардж постаралась – оказывается рядом с Фрэнсисом Бекманом и напротив Лорен. Будь он понаглее, заставил бы всех передвинуться и сел рядом с Шерри, которая слегка встревоженно следит за ним с дальнего конца стола. Только вот будь он понаглее, он бы вообще сюда не пришел.
Ректор раздает тарелки с едой. Мардж ухитрилась-таки спасти сосиски – сняла обгоревшие шкурки, а то, что осталось, мелко нарезала, смешала с мясной подливкой и подала с картофельным пюре – получилась импровизированная «пастушья запеканка». Это, конечно, не тот пир плоти, которым славятся Бентамы, но вполне съедобно. Гости оживились. Они склоняются над тарелками, по очереди бормочут комплименты в адрес Мардж и ее кулинарных способностей, старательно не замечая того, что подливка пропахла дымом и гарью. Запивают они это месиво реками кислого красного вина, которое ректор разливает из запотевшего графина.
– Великолепно получилось, – одобряет Лорен.
– Угу-мм, – соглашаются остальные.
– Замечательно, Марджори. Ну что ж, друзья, – говорит Фрэнсис, – что новенького на баррикадах?
Все продолжают есть – первым высказываться не хочет никто.
– Как вам надежда и гордость Юстона? По сравнению с прошлым годом? Или с предыдущими?
– Думаю, – начинает Берни Леви, – я никого не шокирую, если скажу, что каждую осень новички кажутся менее подготовленными, чем худшие ученики предыдущего года.
– Точно, – презрительно усмехается постструктуралист Джейми. – Сдается мне, в нынешних школах совсем позабыли Драйдена и Попа [13].
– А у вас как, Джейми? – спрашивает Фрэнсис. – Ваши что, из другого теста?
Не собирается ли Джейми сказать ректору, что те пятеро или шестеро ни на что другое не годных старшекурсников, которые выбирают его семинар по теории литературы, способнее тех, кто идет к Берни? Даже Свенсон, к Берни теплых чувств не питающий, напрягается.
