Борис Фальков - Тарантелла
— Спасибо, больше ничего не нужно. Вообще-то я завтракаю позже, и не совсем так: например, натуральными яблоками, не потерявшими природных свойств, не испорченными в тесте. Я вообще избегаю теста, как и мяса. Если уж иногда нужны тяжёлые калории — ем сыр. Этот продукт, по крайней мере, не гниёт и не прокисает.
— Что дано, то дано… — пробормотал он, рассматривая пустой стакан. — Я имею в виду, Бог даст — позавтракаете себе позже.
Сквозь щель жалюзи она снова увидела на середине площади фигуру священника, но теперь двигающуюся в противоположном направлении, к церкви. Что верно — то верно, после того, как он побывал в гостинице, а больше там заходить вроде и некуда, представлять её не потребуется. Она заторопилась: следует перехватить его по пути, на нейтральной территории. Сам чёрт не раскачает на доверительный разговор святого отца в его собственной исповедальне.
— Сколько с меня?
— Ничего, это такие пустяки… Заходите ещё, синьора. Я постараюсь добыть для вас ваши яблоки.
Всё-таки ей везёт. Если переговоры с местным бомондом продолжатся так же без перерывов, то сэкономится много времени. Она сможет отмерить им ровно столько времени, сколько им полагается по рангу, ни минутой больше. Но как неприятна вся эта местная знать! Будь справедливой, одёрнула себя она, разве в других местах она приятней? Эти-то хоть сами ни в чём не виноваты, они лишь отражения давно умерших оригиналов в не ими придуманных зеркалах. Какое им дано зеркало, такие они и отражения. Точно по этой мерке.
— Если уж вы так сгораете от любопытства, — смягчившись, разрешила она, учтя свои мысли о справедливости и бесплатное молоко, и кое-что ещё кислое, о чём её так же бесплатно предупредили, — так и быть: можете меня ему представить. Только без ваших пошлостей, пожалуйста… Представьте-ка и себе, что я на вас и надеюсь, и уповаю. Одновременно.
ТРЕТЬЯ ПОЗИЦИЯ
Под скрученным в рог козырьком выгоревшей кепки и выпученные буркалы Фрейда Цирюльни превратились в пуговки с коричневыми подпалинами.
— Ну и жара, — вырвалось у неё, — и это в мае!
— Не в декабре же… Но вы верно заметили, лучше от жары сгореть, снаружи, чем от любопытства изнутри. Меньше мучений, — прокомментировал он.
Стоит применить его максиму к себе — и спорить с нею уже не захочется.
Она без напоминаний открыла зонтик, ещё на пороге. На жёлтых плитах вокруг её тапочек образовался зелёный круг. Из-за его яркости и всё остальное чуточку позеленело, в том числе и след высохшего овального пятна перед комиссариатом там, в недоступной дали, на другой стороне площади. Стоило лишь вспомнить о нём, чтобы снова подступило ночное астматическое удушье. Она решила без нужды не открывать рот, втянула носом жар и запах нагретого камня с примесью каких-то знакомых химикалиев. В носоглотке сразу запершило, верхушки лёгких обожгло. Точно, ты заболела, подумала она, но решила — нет, скорей всего это всё та же озонная дыра, что и по ту сторону Альп, дома. Симптомы такие же.
Она автоматически отклонила зонтик и глянула туда, где должна была находиться эта дыра. И она её увидела, на миг — но этого молниеносного удара хватило, чтобы снова пригнуть ей голову: прямо в её зрачки с неба уставился чёрный с прозеленью чужой, от которого расходились, пульсируя, горчично-оранжевые волны. В навалившихся на тот бездонный зрачок, как бельмы, туманных облаках сияли две кольцевые радуги — одна в одной, радужная оболочка чудовищного разъярённого глаза. Ей снова повезло. Она всё-таки нашла и увидела в упор солнце, случайно глянув именно в ту точку, где оно находилось. Сомнительное везенье. После него она надолго сохранила в фокусе своего зрения мешающее смотреть, свободно плавающее пятно. Будто ей пролили на хрусталик йоду, и его лужица теперь парила между ней и всем остальным, не давая утихнуть сразу же возникшему под её веками жжению. Придавая уже закрепившемуся на всём вокруг зелёному налёту золотистость. Или — выявив её в нём.
Они с Фрейдом двигались под почти прямым углом к курсу, пролагаемому священником, по другой диагонали сцены. Впереди толкователь снов, за ним, как за буксиром, она. Нужда в буксире, признаться, была: ноги снова стали ватными, размякли, и она, размягчённая, не шла — неуверенно тащилась по горящей под подошвами тапочек пустыне. Неуверенно, ведь это был совершенно незнакомый ей аллюр.
Священник несколько раз поворачивал голову в их сторону и в конце концов придержал шаг, добрый человек. Prete curato был тощий и длинный, сутана была ему коротковата: из-под неё выглядывали чёрные ботинки на толстой подошве. Чем ближе к нему, тем заметней весь этот наряд отливал зеленью. Впившийся в шею кусочек белого воротничка пожелтел. Застиран, наверное, до ветхости. Несчастный, как ему-то, должно быть, жарко… Но уж нанялся, так терпи, если хочешь сидеть на Престоле Святейшего Кооператива, вяло думала всё это долгое время она. И тут же вяло стыдила себя за эти жалкие мысли, будто он мог прочитать их на её лице.
А он действительно мог, потому что первым достиг точки пересечения их курсов и остановился, поджидая и рассматривая её. Не всю, на её ноги он не глянул ни разу. А начто ему на них смотреть? Он уже и так слыхал о её ногах заранее. И вообще всё знал о ней, побывав в гостинице, потому и придерживал шаг: чтоб они могли сойтись на площади, не оскверняя церкви, так? Так-так, они сошлись именно там, где им намечено сойтись, у нижней ступеньки портальной лестницы. Измученная путешествием, она оперлась ладонью на облупленную колонну и тут же отдёрнула руку: ногти зачерпнули пыль, набившуюся в желобки каннелюров. Кроме того, из разламывающей колонну диагональной трещины торчала половина горбатой спины и пара волосатых паучьих ног.
Вот дрянь, прошептала она, надеясь, что prete не примет это на свой счёт, и одновременно уповая на то, что примет. Она подняла зонтик повыше, не из желания загладить неловкость, а чтобы не так мучительно было смотреть ему в освещённое лицо. Искусственная яркозелёная тень с золотистым отливом накрыла его. Теперь только, по контрасту, стало ясно, что прежний жёлтый с прозеленью перелив его сутаны был вполне натуральным: так отсвечивала пропитавшая её, замешанная на поте пыль. Желтизна воротничка объяснялась тем же. Чтобы понять это, понадобилось мощное средство, контраст. Значит, это простое объяснение не было результатом просто лишь приближения к объекту, как сочла она.
Отвлечённая этими открытиями, она опоздала с намеченным, давно разработанным своим вступлением. Священник поздоровался первым и сразу повёл разговор в очень быстром темпе, словно хотел поскорей покончить с ним и уйти, куда-нибудь — лишь бы отсюда, в какую угодно тень, только не в эту, зелёную. Приём известный: чтобы выдержать этот темп, немедленно вступивший в противоречие с её ватными ногами, общей размягчённостью мышц и мозга, ей придётся затратить очень большие усилия. После таких затрат уже не останется сил для оценки, вполне ли это удалось.
— Добрый день, синьора. Ужасная жара.
Выражение его лица тоже противоречило предложенному темпу: и вправду кислое. Она попыталась взять реванш, чтобы и самой не прокиснуть окончательно.
— Ужасная. Добрый день, padre. Меня зовут Эва Косински.
— Надо же, какое созвучие, — хмыкнул Фрейд. Наверное, это он и называл: представить. — Будто нарочно придумано, чтoб было о чём поговорить.
— Красивое имя… — поморщился священник. — Вы полька? Прекрасно говорите по-итальянски.
У него не было никаких оснований делать такие заключения, хотя бы потому, что она ещё ничего и сказать-то не успела. Вот тебе и доказательство, что он получил от хозяина гостиницы всю необходимую информацию. Что ж, тем лучше, прелюдия сократится сама собой.
— Нет, я из Германии. Но вы почти угадали: я наполовину русская, мой отец во время войны попал в плен. Бежал из лагеря в Италию, потом, кстати, партизанил у вас на севере… Потом снова бежал, к американцам в Баварию. Я родилась в Мюнхене, но итальянский тоже мой родной язык, как русский и немецкий, потому что моя мама — итальянка. Отец познакомился с ней ещё во время войны, а поженились они намного позже. У вас такой тонкий слух, padre, и вы так внимательны!
— Не преувеличивайте…
Его кадык, как поршень, качнулся туда-сюда, вверх-вниз. И он ещё больше сморщился, будто в его глотке и впрямь застрял кусок адамова яблока, самый кислый кусок. Будто употреблённое ею слово внимательны значило совсем другое: подозрительны.
— Русский! — сокрушённо покачал кепкой Фрейд. — Это очень интересно… Скажите что-нибудь по-русски, можете?
— Хотите проверить, не вру ли я? — догадалась она. — Пожалуйста. Что б такое сказать, подходящее ситуации… А-а, вот: утропъ имать два рога, живет же на крайне земли, да егда ся вожедает — чешет роги свои. Тако и человекъ, в рогъ место далъ ему есть Богъ оба завета, якоже рече пророкъ Давидъ: о тобе врагы наша избодем рогы. Ну что, достаточно, чтобы удостовериться?
