Амели Нотомб - Ртуть
Много всего произошло с каждой из них, но всегда они были неразлучны.
От автора
У этого романа два конца. Изначально это не входило в мои намерения. Со мной произошло нечто для меня новое: когда был готов первый, счастливый конец, я вдруг почувствовала, что необходимо сочинить другую развязку. Я так и сделала, после чего не смогла выбрать между двумя финалами, настолько оба они напрашивались сами собой и отвечали железной, хоть и непостижимой логике характеров.
Поэтому я решила оставить оба. Хочу только уточнить, что ни в коем случае не следует усматривать в этом виляние интерактивных миров: мне они совершенно чужды, хотя и информатика, да и другие сферы жизни находятся в их власти.
Другая развязка начинается с того момента, когда беглянка Франсуаза уже стоит на пороге комнаты Хэзел и собирается открыть ей правду.
Финал 2
Она уже готова била войти к Хэзел, как вдруг чьи-то железные руки опустились на ее плечи – это были охранники, по-прежнему невозмутимые и безмолвные. Ее потащили в комнату Лонкура.
Франсуаза так разозлилась, потерпев неудачу у самой цели, что даже не испугалась.
– Снова, мадемуазель, я восхищаюсь равно вашим умом и вашей глупостью. Я восхищен тем, какие чудеса изобретательности вы проявили, устраивая побег. Но слыхано ли, чтобы подобное присутствие духа служило столь нелепой затее? Что же вы собирались сказать моей питомице?
– Вы сами прекрасно знаете.
– Я хочу услышать это от вас.
– Правду: что она красива, так ослепительно красива, что от ее красоты любой может лишиться рассудка.
– Или любая.
– Или стать преступником. Я расскажу ей все: про ваш подлый обман, про Адель, которая была вашей прежней пленницей.
– Прекрасно. А дальше?
– Дальше? Все, этого хватит.
– Хватит для чего?
– Чтобы она смогла наконец жить. Мне бы еще хотелось, чтобы она убила вас, но не поручусь, что она на это способна. Я-то смогла бы, но это не мое дело.
– Скорее уж ваше, чем ее.
– Почему вы так говорите?
– Потому что я ваш соперник. Если кто-то здесь ненавидит меня, так это вы, а не она.
– Ничего, это секундное дело. Дайте мне сказать ей правду – и посмотрите, как она возненавидит вас лютой ненавистью.
– Не исключено. Однако маловероятно, что она меня покинет.
– Ей помешают ваши люди?
– Нет. Вернуться в мир после стольких лет – безумие, которого она не совершит.
– Она провела в заточении всего пять лет. Она еще молода и сумеет прийти в себя, это не смертельно. Не говорите о ней как о Робинзоне Крузо.
– Я говорю о ней как об Эвридике. Пять лет Хэзел считает себя мертвой. Нужно чертовски много сил, чтобы воскреснуть.
– Она сможет. Я помогу ей.
– А как же я? Вы обо мне подумали?
Франсуаза расхохоталась:
– Честно говоря, нет. Мне наплевать, что будет с вами.
– Вы хотите сказать: что было бы со мной. Вы, кажется, забыли, что ваш план не удался.
– Я еще не сказала своего последнего слова.
– Прежде чем вы его скажете, я предлагаю вам подумать вот над чем: неужели вы сами не понимаете, как нелепо и бессмысленно ваше геройство? Сколько ловкости, сколько осмотрительности потребовалось мне, чтобы создать этот рай. Да, именно рай: на Мертвом Пределе у меня есть все, чего мне хочется, и это уже хорошо, а от того, что мне не нравится, я избавлен, и это еще лучше. Для себя одного я воссоздал сад Эдема; на это ушла прорва денег: покупка острова, постройка весьма необычного дома, не говоря уж о жалованье охранников. Но где же еще в наш век, сулящий гибель свободе, мог я найти пристанище моим недозволенным желаниям и спрятать мою вечную Еву от тысячи змеев, грозившим похитить ее у меня? Перестаньте же судить меня по указам морали и мерить мои заслуги Прометеевой мерой.
– Может быть, прикажете вами восхищаться?
– Люди, способные быть счастливыми, достойны восхищения. Чем пытаться разрушить их счастье, завоеванное е нелегкой борьбе, лучше отдать должное их мужеству и решимости.
– И надо полагать, следует умилиться при виде девушки в неволе?
– Если бы вы знали девушек, как знаю их я, вам было бы известно, что они обладают чувством трагического.
– Вы, нижется, забыли, что я сама была одной из них.
– Вы никогда не были девушкой-затворницей, подавленной и обожаемой. Случись такое с вами, вы бы знали, что девственницы обожают судьбоносные мизансцены.
– Странное дело, но я что-то не припомню, что бы подобные пошлости фигурировали в моих девичьих грезах.
– В самом деле, вы ведь девушка весьма своеобразная. И позвольте мне не развивать эту тему.
– Развивайте, сколько хотите. Все равно моя возьмет.
– Посмотрим. Но прежде подумайте. Уверяю вас, тут есть над чем подумать.
Охранники отвели Франсуазу обратно в пурпурную комнату. Они унесли книги, использованные ею для побега, и даже на всякий случай стол. Дверь заперли на замок.
Оставшись одна, узница невольно вняла совету Капитана: она задумалась. Крепко задумалась.
После обеда, когда медсестра вошла в комнату девушки, у той было страдальческое выражение лица.
– Это что за вид в день рождения? И все же я вас поздравляю!
– Как я могу радоваться, да и чему? Тому, что заперта здесь в четырех стенах до конца своих дней? Что дрожу, ожидая, когда Капитан залезет ко мне в постель?
– Не думайте об этом.
– Как я могу думать о чем-то другом? Хуже всего, что этой ночью я видела дивный сон, на он, увы, оборвался: ангел света влетел ко мне в комнату и говорил мне пленительные речи. Их небесная музыка избавляла меня от мук. Он уже готов был открыть мне большую чудодейственную тайну, как вдруг от легкого шороха за дверью я проснулась. Все было тихо, и я опять уснула в надежде нагнать улетающий сон. Но я так его больше и не увидела. Сама не понимаю, почему я пришла в такое отчаяние из-за какого-то сна. Не могу описать, как прекрасен был этот бесполый ангел, какое пламя мгновенно вспыхнуло в нас обоих, как кружили мне голову его сладостный голос и его спасительные речи! И никогда больше я не увижу его и не услышу. Как жестоки сновидения: чтобы заставить нас страдать, нам сначала дают взглянуть на чудо, а потом его отнимают!
Франсуаза не знала, что сказать.
– Позавчера, – продолжала девушка, – вы предлагали мне прогуляться, а я упиралась. Так вот, сегодня я согласна. Увидеть во сне херувима, зная, что вечером заявится Капитан… Мне нужно отвлечься. И бог с ними, с моими страхами.
– Идемте прямо сейчас, – обрадовалась медсестра, не давая Хэзел времени передумать.
Она взяла ее за руку и увлекла прочь из дома. Охранники растерялись и ничего не успели предпринять. Было условлено, что девушка не знает о своем положении узницы, так что открыто воспрепятствовать ее прогулке они не могли.
Вне себя от радости, Франсуаза воскликнула:
– Наконец-то мы одни! Наконец-то свободны!
– Свободны от чего? – удивилась девушка и пожала плечами.
Люди Лонкура побежали в курительную, чтобы сообщить ему о случившемся. Капитан, не упустивший ни слова из разговора молодых женщин, и сам уже все знал.
– Ступайте! Оставьте меня в покое! – приказал он странным голосом.
Видеть подруг Капитан не мог: в его доме невозможно было посмотреть в окно. Тогда он вышел на крыльцо, чтобы хоть издали наблюдать за ними.
Он плакал от бессильной ярости.
– Я должна сделать вам одно невероятное признание, Хэзел, – начала Франсуаза Шавень.
– Какое же?
Они стояли на том самом месте, где двадцать лет тому назад покончила с собой Адель Лангле.
Франсуаза уже готова была заговорить, но вдруг отчего-то вздрогнула и осеклась.
Вдали, у дома, старик что-то выкрикивая, но ветер гасил его слова, словно огоньки лампад.
– Идиотка! Эта тупая медсестра сейчас двумя фразами разрушит то, что мне пришлось строить тридцать лет! Подумать только – все мои труды и всю мою любовь перечеркнут несколько слов, вылетевших изо рта этой дуры! Она – змей, искушающий мою Еву. Почему такой глупой штуке, как язык, дано стереть Эдем с лица земли?
– Что же, Франсуаза? Почему вы замолчали?
Впервые Франсуаза увидела девушку при свете дня. В доме Капитана всегда царил полумрак. Теперь, когда лицо Хэзел не скрывали потемки, оно сияло всей своей возмутительной красотой. Смотреть на такое великолепие было почти невыносимо.
И в один миг ослепленная мадемуазель Шавень кардинально изменила свои планы.
– Я хотела сказать, что вы не знаете, какая вы счастливица, Хэзел. Если бы не Капитан, Мертвый Предел был бы раем на земле. Это счастье – жить в изоляции от себе подобных.
– Особенно такому страшилищу, как я.
– Не только. Я бы не отказалась жить здесь с вами.
