Марина Нефедова - Лесник и его нимфа

Из оцепенения она вышла, когда у нее начало двоиться в глазах и стало сильно тошнить. Тут она испугалась. Почти на ощупь дошла до телефона, подняла его – он был разбит, он не работал. Какими-то остатками сознания она сообразила взять в прихожей баночку, в которую мама складывала двушки – Сергей Иванович завел такой порядок, все-таки какая-то польза от него была, – вывалила двушки и копейки на полку в прихожей, взяла несколько и вышла из квартиры, не закрывая дверь. Держась двумя руками за перила, она стала спускаться и так доковыляла до улицы. Там прямо напротив подъезда был телефон-автомат. Чудом она дошла до будки и набрала без ошибки Манькин номер. И когда Манька ответила, Лита из последних сил завопила в трубку:

– Манька, приедь ко мне. Можешь? Приедь ко мне. Пожалуйста…

– Где ты?

– Пожалуйста, – говорила Лита как заведенная. – Пожалуйста…

– Где ты? Дома?

– Рядом… В телефоне.

Манька была беременная на третьем месяце. У нее был ужасный токсикоз и куча проблем. Но когда она услышала, каким странным голосом Лита разговаривала в трубке, она, забыв про токсикоз, вылетела из дома, поймала машину и приехала к Литиному подъезду. Напротив Литиного дома была только одна телефонная будка. Манька побежала сразу к ней и обнаружила там Литу – та сидела на полу, завалившись на один бок и глядя перед собой открытыми глазами. Манька все поняла, выволокла несчастную за будку и сунула ей пальцы в рот поглубже. Видимо, в конечном счете именно эта процедура Литу спасла.

Когда приехала скорая, умная Манька не говорила ни про какие «колеса», которых, как она предполагала, нажралась Лита. Она рассказала какую-то придуманную на ходу историю про дядю с Дальнего Востока, который привез рыбу, она, Манька, есть не стала, а подружка поела, и вот ей стало плохо. Говорила она так убедительно, а врач на скорой был такой молодой, что они без всяких разговоров Литу увезли. Это потом уже разобрались, что к чему.

Лита слышала, как Манька разговаривала с врачом и плакала в скорой, но у нее не получалось пошевелиться. И в голове колотились всякие мысли: «Манька ждет ребенка, ей нельзя волноваться…Если я умру, я не специально... Пожалуйста, сделайте что-нибудь, чтобы я не умерла... Пожалуйста… Господи, я не хотела. Господи, я не хочу умирать, пожалуйста, пожалуйста…» Но сказать она тоже ничего не могла.

Запивая таблетки водой, она не думала о смерти. Ей просто надо было как-то быстрее забыть Лесника. Ну дура, дура, ну что с нее взять.

***

Литу довольно быстро и бесцеремонно откачали, пропустив через всякие промывания желудка и капельницы. Мама приехала и все уладила, чтоб никуда не сообщали и на учет не ставили. Через несколько дней Литу выписали.

На самом деле вначале, не признаваясь себе, она ждала Лесника. Все-таки девушки устроены очень странно.

Но на третий день в больницу приехал Федя. Через Маньку, ее друга и приятеля ее друга узнал, где Лита и что с ней. Он был старше Литы на десять лет и много чего понимал. И хотя они просто поговорили – почти ни о чем, – после его приезда она Лесника ждать перестала.

Из больницы ее никто не встречал, она ехала домой одна, стоя в переполненном автобусе на задней площадке и думая про странный разговор с санитаркой прямо перед выпиской.

Они сидели под дверью завотделения, Лите нужно было подписать какую-то бумажку, санитарке этой тоже нужно было к заведующей. И вдруг санитарка сказала:

– Что ж ты, боговерующая, такой грех чуть не сделала – отравиться хотела?

– Я? Я не хотела отравляться… А с чего вы взяли, что я верующая?

– Так ты вслух все молилась, когда тебя привезли – я ж дежурила тогда. Все говорила: «Господи, прости меня, Господи, прости меня…»

– Я так говорила? – опешила Лита.

– Ну да. Я думаю – вот бедная, грех такой чуть не сделала, – и санитарка посмотрела на нее очень строго.

И сейчас, трясясь в битком набитом автобусе, Лита подумала, что не умерла, потому что просила об этом. Ее пожалели.

Она стояла в толпе и смотрела на потолок – больше было некуда, кругом были люди. И вдруг через чьи-то плечи мелькнуло окошко. И она увидела в окошке кусок неба. И этот голубой кусок вдруг вселил в нее что-то, похожее на надежду. Даже какое-то предвкушение счастья.

Мама боялась, что у нее опять начнется это оцепенение, как полгода назад весной. Но ничего подобного – Лита в тот же день, как ее отпустили из больницы, поехала к Фредди Крюгеру. И началась у нее потрясающая, удивительная и невозможная жизнь.

А Лесник больше не позвонил ни разу, как она его и просила.

Часть II

Глава 10

***

Прошло почти полгода. По московским улицам стала дуть ветром весна. Такая весна бывает один раз в жизни, Лита это чувствовала. Смесь из эйфории и тоски.

Меньше чем через месяц после первой встречи они выступили на квартирнике. Потом Лита уже не считала, сколько раз и где они играли. Они мотались между Питером и Москвой, на квартирники иногда набивалось по сто с лишним человек.

В школе из-за прогулов у Литы начались проблемы. Но это волновало ее меньше всего. Так же, как и мамины стенания по поводу Литиного будущего. Так же, как и само будущее.

Вообще ей было всего семнадцать лет. Чтобы быть на уровне той жизни, в которую она ввязалась, ей необходимо было что-то с собой делать. Расти, что ли… Это было трудно и больно, и временами она доводила себя просто до исступления. Ко всему прочему Фредди Крюгер  был довольно авторитарный человек. Временами замороченный. Временами просто невозможный.

Но, похоже, один из признаков гения – вокруг него иногда бывает много счастья. В это время у Литы довольно часто случались приступы переживания полноты бытия.

***

В самом начале Крюгер дал ей несколько листочков со своими стихами. Это были черновики, но написаны стихи были практически без зачеркиваний. Сразу, с ходу. Он так писал. Ощущение от стихов было такое же, как от музыки из золотого пространства. И эта музыка Литиных снов смогла, наконец, найти выход. Мелодия иногда появлялась у нее за полчаса. Иногда было достаточно одной гитары – она только успевала записывать аккорды, просто подбирала аккорды к тому, что уже давно, оказывается, родилось, только ждало этих стихов Фредди.

Потом он нередко что-то переделывал и менял. Он знал, как должно было получиться в конце.  В это время Лите хотелось его убить. Ей почему-то казалось, что от того, что получится, зависит, может быть, весь мир. Когда они репетировали, она ужасно мучилась.

Но то, что делал этот человек, было необъяснимо. В результате в песнях как будто начинали звучать Литины сны, ее детская тоска и вся Вселенная.

Когда получалось то, что должно было получиться, – она могла петь из своего домика.

***

Фредди Крюгер жил в коммуналке. Соседом был полуглухой дед. Это спасало ситуацию – нередко они репетировали у него дома, днем, пока остальные - не глухие, к сожалению, - соседи были на работе. Второе место репетиций – их пускал к себе Федин друг, художник. У него была мастерская, где их не трогали, – видимо, еще не добрались.

У Феди была какая-то своя логика и свои отношения с жизнью, часто совершенно непонятные Лите. Например, у него была очень странная личная жизнь. Не в смысле постели – тут у него все было как раз очень конкретно. У него были разные девушки, которые сменялись довольно часто. Хотя и здесь была странность – девушки как на подбор все были какие-то дуры. По крайней мере, Лите так казалось. Хотя сам Крюгер был очень умный и цитировал иностранных поэтов в оригинале. Оказалось, что он учился на филфаке, потом его оттуда выгнали.

Странной была его просто жизнь. Быт. С бытом у него были особые отношения. Официально он нигде не работал. Собирал бутылки, работал курьером, иногда даже  разгружал вагоны. Иногда что-то кому-то переводил. Даже, очень редко, занимался репетиторством. При этом мало-мальское благополучие вообще как будто не имело для него значения. Лита с удивлением узнала, что у него были жена и ребенок. Жена, правда, ушла от него пару лет назад.

В том, что не касалось его песен, он был заурядный, даже неинтересный человек. С ним не очень получалось просто поговорить за жизнь.

Но однажды он вдруг сказал Лите:

– У меня постоянно ощущение, что я дорогой одеждой вытираю помои.

– Так ты скоро дойдешь до ручки, – ответила она.

– Я уже давно дошел. Но я рад, что мои песни поешь ты.

***

Он был маргиналом, изгоем общества. И хотя призрак перестройки уже бродил по СССР, Фредди был вынужден как-то справляться со своей маргинальностью. Вот Кремп, например, тоже был маргиналом, но существовал в этом органично. Фредди Крюгеру это было трудно. Похоже, отсюда были и бесконечные бабы – надо же как-то чувствовать, что ты вообще живой.

Лита интуитивно считывала эту его тоску изгоя. За нее Фредди Крюгер был ей даже ближе, чем за музыку. Сама она не успела еще вкусить плодов выбора пути «не как все». У нее был только опыт школьного изгнанничества. Да, еще психушка. Но это были мелочи. По счастью, она еще не выясняла отношений с обществом и историей. Ей хватало того, что она постоянно выясняла отношения с собой.