Valery Frost - Заговор по душам. (Малоросский прованс.)
Со всех сторон к потолку вознеслись удивленные, радостные и просто шумные возгласы. К сожалению, каждый из присутствующих вложил собственный смысл в произнесенные бароном слова. Только пройдет еще немало времени прежде, чем гости поймут истинную причину, побудившую Александра произнести подобную речь.
Салют!
Глава 8.
Ложкой меда в дегтевой бочке жизни Херсонской губернии стали несколько заведений отдыха и развлечений разношерстной публики прованса. Городской театр близ Потемкинского сквера, городской клуб, принимающий приезжих артистов и устраивающий балы, городская аудитория, театр-общество "Опора", городское собрание, выступающее по вечерам в роли джентльменского клуба, многочисленные иллюзионы - стационарные и плавучие, библиотека и цирк Генри Эрдтмана среди прочих.
Население Херсона - без малого семьдесят тысяч душ - развлекалось игрой в карты, музицированием, любительскими театральными постановками, походами в картинные галереи, в музеи Естествознаний и Древностей, созерцанием живых картинок в иллюзионе Зайлера.
Растлевали тело и душу в заведениях культурных и не очень. Ресторан при гостинице "Лондонская" посещался людьми обеспеченными, так как обед стоимостью в шестьдесят-восемьдесят копеек мог позволить себе гражданин, зарабатывающий от шестидесяти до ста рублей в месяц. А вот в "Европейский" любили хаживать молодые люди на свидания. Директор ресторана имел малую хитрость - для кавалеров и их дам были распечатаны различные меню: обычные для мужчин и завышенные в три раза цены для женщин. И когда дама дивилась щедрости пригласившего, юноша со спокойной душой мог рассчитывать на свои материальные силы.
На широкую ногу были поставлены и промыслы древнейшей профессии. Херсонские извозчики в любое время суток готовы были доставить жаждущих продажной любви к любому из известных притонов: на Колодезную улицу к домам терпимости Фарфель, к "дому кошек", к "заведению Анны Леонтьевны". Всего за двадцать копеек.
И в то время, как херсонский полицмейстер боролся в проституцией, предписывая "приставам озаботиться о правильной и полной регистрации женщин, подлежащих периодическому освидетельствованию, а также производить осмотр гостиниц, а публичных женщин, виновных в неприличном поведении и нахальном обращении в публичных местах, отправлять в участковые управления и строго следить за недопущением этими женщинами беспорядков и неблагопристойности на улицах", народ попроще предпочитал дразнить газетчиков поведением, подобным такому: "...поздно вечером появляются мужчины и женщины и весело проводят время до утра. Способ выхода и входа посетители избирают довольно странный - через окно...". Что еще больше поражало - жена того самого полицмейстера являлась постоянной посетительницей городского клуба и засиживалась там за карточным столом порою до пяти утра. Так что, хорошо играть при плохой мине умели во все времена.
Зимние увеселительные мероприятия, конечно же, отличались разнообразием от летних. До конца осенних погожих деньков во всех малочисленных парках города играли оркестры, давали представления заезжие артисты.
Вот и сейчас, почему-то под самый конец сезона, в Херсон пожаловала новая труппа циркачей. И решили они выбрать себе за место стоянки - Александровский сад и прилегающую к нему пустошь.
Вера слышала довольно много нелестных отзывов о циркачах и иллюзионистах от работников кухни и гимназии, однако совсем не спешила проверить или опровергнуть слухи. Программы обучения для выделенных ей классов институток были написаны еще в первые дни присутствия, сейчас же будущая учительница исторической науки прорабатывала детали. Судя по изучаемым еще в университете материалам, процесс обучения в начале двадцатого века в гимназиях и корпусах не отличались творческим подходом. Посему Вера считала себя в праве, а то и более - обязанной, внести поправки и добавить больше игровых форм преподавания: игры, кроссворды, мозговой штурм, постановки, творческие работы...
Памятуя о самой главной заповеди историков - народ, не знающий своей истории, не может называться народом, поставила перед собой задачу, что ее третьи классы, изучающие историю Киевской Руси, будут самыми знающими, самыми заинтересованными, самыми любопытными.
Еще Вера выпросила для своих уроков такое время, чтобы выпадала возможность ходить вместе со старшими классами на уроки танцев. Директрису гимназии сия просьба немного удивила и смутила, но предположение Епанчиной, что подобный ход поможет сблизиться с ученицами, сыграло новой учительнице на руку.
За несколько дней до начала учебы состоялось официальное знакомство с преподавательским составом.
Самыми выдающимися в серой массе оказались учители этики и танцев.
Маргарита Николаевна просто была создана для своего предмета: высокомерная, тонкостанная, идеально причесанная, хрупкая, словно питалась одним воздухом, и невозможно красивая. Царственно кивнув головой в знак приветствия, она холодно, почти презрительно оглядела Веру с ног до головы, и перевела взгляд на директрису.
Эдуарда Артуровича можно было описать одним словом - холерик. Энергичный, яркий, эмоциональный, улыбчивый. Сухопарый и невысокий он был еще более ярким пятном в этой серо-белой компании, чем Маргарита Блажкова. Узкое лицо украшали тоненькие усики и длинный нос. Вере почудилось, что чем-то Янский похож на мультипликационного барона-путешественника, и уверилась в схожести, когда чудо в яркой жилетке в полоску ринулось лобызать руку новенькой: тоненькие ножки и куцый хвостик, перехваченный бархатной ленточкой, - точно такие же, как у выдумщика Мюнхгаузена.
Мандраж по поводу начала учебного года Епанчина отправилась унимать к модистке. Новая партия изготовленных накладных ресниц, упакованные в специально и заранее заказанные бархатные коробочки, глухо постукивали в сумочке.
Женевьеф была несказанно рада видеть новообретенную компаньонку. Раскланявшись и поблагодарив за записку, доставленную неугомонным рыцарем сердца, француженка облегчила ношу Веры и потащила подругу в ресторан.
- Верочка, милая, вы не представлять, сколько у нас заказать! - щебетало неизменно сиреневое облако.
Вера же морщилась и чихала. Морщилась - от наигранного акцента, а чихала - от непостижимо яростного напора вишневого аромата. Новая мода. Все должны пахнуть вишней. Дамы - духами, кавалеры - вишневым табаком.
- Верочка, а может, нам стоит подыскать вам помощников? - закинула удочку модистка.
Епанчина вновь сморщила носик.
- Я считаю, Женевьеф, что еще слишком рано. Стоит нам запустить серийное производство, как мы мгновенно потеряем в качестве. Плюс, насытив рынок Херсона большим количеством изделий, мы тем самым их обесценим. Нет, дорогая моя компаньонка, давайте остановимся на уровне штучного производства. Эксклюзив.
Цену последнему произнесенному слову Женевьеф знала, посему согласилась относительно быстро.
Летняя площадка ресторана открывала прекраснейший вид на реку. Заказав себе по чашечке кофе, бизнес-леди принялись активно обсуждать последние новости: Женевьеф без умолку говорила, а Вера - слушала.
- Слыхали ли вы, Верочка, одно из последних произведений Йосифа Барского? - Епанчина отрицательно качнула головой. - Жаль его талант. Пропил совсем. Теперь живет лишь с продаж похоронных памфлетов.
"Под камнем сим погребена
Моя законная жена.
Я прожил с нею двадцать лет.
Она готовила обед,
Любила оперу, балет,
Не знала толку в деньгах, нет.
И выходя всегда из смет,
Она отправилась в тот свет.
За это шлю моей Аннет
И благодарность, и привет!" - процитировала Женевьеф и звонко рассмеялась.
Вера незамедлительно последовала ее примеру. Хоть и грустно было: жаль и усопшую, и поэта. Вот уж профессия на зависть. И генеральская дочь вздохнула.
- Что ж вы так убиваетесь, Вера Николаевна? - тут же спохватилась модистка. - Хотите, я вас развеселить сумею? Пойдемте-ка на циркачей посмотрим. Говорят, там и женщины-силачи приехали. Вот бы посмотреть на мадам, которая не силой ума, но силой руки мужика в бараний рог скрутить сможет!
Вот не стремилась Вера к увеселению, да еще к тому, о котором нелестно отзывались работники гимназии, но все же с энергичной француженкой и неотступной тенью Зайки, решилась пойти.
Крыша учебного заведения выглядывала из-за жиденьких крон молодого Александровского сада, и это придавало сил и необъяснимого чувства защищенности. Словно якорь, не позволяющий крохотному плотику уплыть по течению.
Вокруг гудела толпа. Бегали дети, перекрикивали друг друга зазывалы, громко торговались продавцы с покупателями. Бурное море и темно-коричневая черепица гимназистского острова на горизонте.
- О, шарман! - вскричала Женевьеф, хлопая в ладоши. - Собачки!
