Стивен Чбоски - Хорошо быть тихоней

А потом сказала мне, что беременна.

Больше про тот вечер ничего рассказывать не буду, да, честно говоря, я мало что помню. Все было как в печальном сне. Как я понимаю, парень заявил, что ребенок не от него, но сестре-то лучше знать. И еще: прямо там, на дискотеке, он с ней порвал. Сестра пока никому не сказала — не хочет сплетен. Знают только трое: я, она и он. Мне строго-настрого приказано держать язык за зубами. Не говорить никому из знакомых. Ни под каким видом.

Я сказал сестре, что скрывать можно будет только до поры до времени, но она ответила, что решит этот вопрос. Поскольку ей уже исполнилось восемнадцать, согласия родителей не требуется. Ей только нужно, чтобы в ближайшую субботу кто-нибудь отвез ее в клинику. И она попросила меня.

— А я как раз кстати на права сдал.

Хотел поднять ей настроение. Но она даже не улыбнулась.

Счастливо.

Чарли

Дорогой друг!

Сидел в приемной. Час или около того. Точно не помню. Билл недавно принес мне новую книгу, но сосредоточиться я не смог. Думаю, оно и понятно.

Решил почитать какие-то журналы, но опять же не смог. Даже не потому, что там упоминалось, какую еду люди поглощали во время интервью. А из-за обложек. На всех были улыбающиеся дамочки, причем с большим декольте. Непонятно, это они для красоты или того требует профессия. Непонятно, есть ли у них выбор, или по-другому просто не добиться успеха. Эти мысли сами лезли в голову.

Я почти явственно видел: вот сделали фото — и актриса или модель идет со своим другом на «легкий обед». Вот друг расспрашивает, хорошо ли прошел у нее день, а она отвечает, что так себе; но если у нее это первое фото для журнальной обложки, она в полном экстазе, потому как начинает восхождение к славе. Вот журнал выставлен во всех киосках, и на него смотрит множество анонимных глаз, и кое-кто считает, что сделан очень важный шаг. Потом какая-нибудь девушка вроде Мэри-Элизабет начинает страшно злиться на эту актрису или модель и на всех прочих, которые снимаются в платьях с большим вырезом, а какой-нибудь фотограф вроде Крейга смотрит исключительно на качество съемки. Дальше — найдутся мужчины, которые купят этот журнал, чтобы перед ним мастурбировать. И я задался вопросом: а что думают на сей счет эта актриса и ее друг, если, конечно, им не все равно? И тут я сказал себе, что с этими размышлениями пора завязывать, потому что моей сестре от них пользы нет.

И я мысленно переключился на сестру.

Вспомнил, как они с подружками накрасили мне ногти и вышли сухими из воды, потому что моего брата там не было. И как она давала мне своих кукол, чтобы я разыгрывал пьески, и разрешала смотреть по ТВ любые передачи. И как она стала превращаться в «юную леди» и запрещала нам себя разглядывать, потому что считала себя толстухой. А на самом деле никакой толстухой не была. На самом деле она была очень симпатичная. И как у нее изменилось лицо, когда она поняла, что мальчики считают ее симпатичной. И как у нее изменилось лицо, когда ей впервые понравился не супермен с плаката на стене, а обычный парень. И какое у нее стало лицо, когда она поняла, что в него влюбилась. А потом я стал гадать, какое у нее будет лицо, когда она сейчас появится из дверей.

Между прочим, это сестра мне рассказала, откуда берутся дети. И она же надо мной посмеялась, когда я вслед за тем спросил, куда они потом деваются.

От этих мыслей у меня потекли слезы. Но показать этого я не мог, потому что меня, чего доброго, не пустили бы за руль, а то еще и родителям позвонить могли. А это был бы просто финиш, потому что сестра на меня положилась, и это был первый раз в жизни, когда хоть кто-то на меня положился в каком-нибудь деле. Когда до меня дошло, что я заплакал впервые с того дня, когда пообещал тете Хелен больше не плакать, разве что по очень серьезному поводу, мне пришлось выйти на улицу, потому что скрывать слезы уже не было никакой возможности.

Наверно, я долго просидел в машине, потому что сестра нашла меня именно там. Я курил одну за другой и никак не мог успокоиться. Сестра постучала в окно, и я опустил стекло. Она поглядела на меня с каким-то любопытством. Потом любопытство сменилось злостью.

— Чарли, ты что, куришь?

Она была вне себя. Не могу передать, как она взбесилась.

— Глазам своим не верю: ты куришь!

Слезы у меня тут же высохли. И я захохотал.

Потому что она, выйдя из тех дверей, не нашла ничего лучше, как устроить мне выволочку за курение. Тут она и вовсе пошла вразнос. А я-то знаю, какое у нее лицо, когда она просто злится и не более того. Значит, скоро придет в себя.

— Я про тебя маме с папой скажу, понятно?

— Врешь, не скажешь.

Давно я так не смеялся.

Когда моя сестра чуток пораскинула мозгами, до нее, наверно, дошло, откуда у меня такая уверенность. Она как будто вдруг вспомнила, где мы находимся, что с ней тут сделали и какой бредовой на этом фоне выглядит ее угроза. Тут она и сама засмеялась.

Но ей от этого стало плохо, и мне пришлось выйти из машины, чтобы уложить ее на заднее сиденье. Я заранее приготовил для нее одеяло и подушку, потому как мы с ней решили, что перед возвращением домой ей нужно будет немного поспать. Уже засыпая, она сказала:

— Ладно, если будешь курить, хотя бы окно приоткрой.

От этого меня снова разобрал хохот.

— Чарли курит. Обалдеть.

Тут я вообще покатился со смеху и сказал:

— Я тебя люблю.

И моя сестра ответила:

— Я тебя тоже. Кончай ржать.

Мало-помалу мой хохот пошел на убыль, а потом и вовсе утих. Я оглянулся и вижу: сестра спит. Завел я движок и включил обогреватель, чтобы ей было потеплее. И только тогда взялся читать книгу, которую принес мне Билл. Называется «Уолден, или Жизнь в лесу», автор — Генри Дэвид Торо. Любимая книга девушки моего брата — мне не терпелось прочесть.

Когда стемнело, я заложил книгу антиникотиновой брошюркой и двинулся в обратный путь. Тормознул, не доезжая пары кварталов, разбудил сестру, спрятал одеяло и подушку в багажник. Свернули мы на подъездную дорожку. Выбрались из машины. Вошли в дом. И услышали с верхней площадки родительские голоса:

— Где вас целый день носило?

— В самом деле. Ужинать пора.

Сестра посмотрела на меня. Я на нее. Она пожала плечами. Короче, стал я что-то лихорадочно плести: мол, в кино ходили… потом сестра учила меня ездить по трассе… потом в «Макдональдс» зашли…

— В «Макдональдс»? Когда это?!

— Мама старалась, ребрышки готовила, разве вы не знали?

Папа читал газету. Пока я нес эту околесицу, сестра подошла к нему и чмокнула в щеку. Он даже не оторвался от газеты.

— Знали, знали, мы сначала в «Макдональдс», а потом в кино, так что времени прошло достаточно.

И тут папа спрашивает как бы невзначай:

— А какой фильм смотрели?

Я застыл как вкопанный, но сестра быстро нашлась, бросила какое-то название и чмокнула маму. Я про такой фильм вообще не слышал.

— Ну и как?

Я опять застыл. А сестра и бровью не повела.

— Ничего. Ребрышки очень аппетитно пахнут.

— Ага, — поддакнул я. И наконец-то придумал, как сменить тему: — Слушай, пап, а сегодня хоккей есть по телику?

Есть, только если хочешь смотреть вместе со мной, не приставай с дурацкими вопросами.

— Хорошо, но сейчас-то нормально спросить, пока не началось?

— Ну, не знаю, способен ли ты нормально спросить.

— То есть сейчас еще можно спросить? — поправился я.

Он только фыркнул:

— Валяй.

— Напомни, пожалуйста: как сами хоккеисты называют шайбу?

— «Гайка». Они говорят «гайка».

— Отлично. Спасибо.

С этого момента, даже за ужином, родители больше ни о чем не расспрашивали; правда, мама повторяла, как она рада, что мы с сестрой стали больше времени проводить вместе.

Ночью, когда родители заснули, я сходил к машине, чтобы забрать из багажника одеяло и подушку. Принес их в комнату к сестре. Она была совершенно без сил. И разговаривала очень тихо. Сказала, спасибо за все. Добавила, что я не подкачал. И попросила меня хранить тайну, поскольку решила сказать своему прежнему возлюбленному, что это была ложная тревога. Наверно, он у нее вышел из доверия и больше не заслуживал правды.

Только я погасил свет и взялся за дверную ручку, как услышал слабый шепот сестры:

— Я требую, чтобы ты бросил курить, слышишь?

— Слышу.

— Потому что я в самом деле тебя люблю, Чарли.

— И я.

— Я серьезно.

— И я.

— Ну, ладно тогда. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи.

Тут я окончательно закрыл за собой дверь и оставил сестру отсыпаться.

Читать мне в ту ночь не хотелось, спустился я в гостиную и полчаса смотрел рекламу какого-то тренажера. На экране то и дело загорался номер 1–800, я взял да и позвонил. Женщина, снявшая трубку, назвалась Мишель. И я признался этой Мишель, что я еще школьник и не интересуюсь тренажером, но надеюсь, что она с приятностью проводит время.