Артур Хейли - Перегрузка
— Я слишком рано заразилась, — говорила Карен. — И всего-то нужно было какой-то год протянуть.
Нима очень тронуло это чистосердечное признание.
— Вы много думаете об этом годе, которого вам не хватило?
— Раньше думала много. Одно время даже плакала, ну почему именно я должна была оказаться одной из последних жертв? О, если бы хоть какая-то из вакцин появилась немного раньше, все было бы иначе! Я бы ходила, танцевала, могла бы писать, работать руками…
Она замолчала, и в этой тишине Ним слышал тиканье часов и легкое урчанье респиратора Карен. Через минуту она продолжила:
— Тогда я вынуждена была сказать себе: сколько ни рыдай, ничего не изменится. Что произошло, то произошло. Поэтому я стала максимально использовать то, что у меня осталось, научилась ценить каждый прожитый день. Когда так поступаешь, то любая неожиданность заставляет тебя быть благодарной. Вот и вы сегодня пришли. — Она опять осветилась улыбкой. — Я не знаю даже, как вас зовут. Ним? Это от Нимрода?
— Да.
— По-моему, есть что-то в Библии?..
— В книге Бытия. — Ним процитировал фразу оттуда:
— “Каш также родил Нимрода, который был первым могучим человеком на земле. Он был сильный охотник милостью Божьей”.
Он помнил, что слышал эти слова от деда-раввина Голдмана. Старик выбрал имя для своего внука, и это была одна из немногих уступок прошлому, которую позволил сделать отец Нима Исаак.
— Вы охотник, Ним?
Дав отрицательный ответ, он вспомнил, как Тереза Ван Бэрен сказала не так давно: “Ты охотник на женщин, не так ли?” Быть может, он поохотился бы за этой красивой женщиной, за Карен, если бы вакцина не опоздала на год.
Он покачал головой:
— Я не охотник.
Из дальнейшего рассказа Карен он узнал, что двенадцать лет она пролежала в больницах, по большей части в устаревшей барокамере, “железном легком”. Потом появилось более современное, портативное оборудование, позволявшее пациентам, подобным ей, жить вдали от клиник. Поначалу она вернулась к родителям, но из этого ничего не вышло. “Нам всем было так тяжело”. Тогда она переехала на эту квартиру, где и живет уже почти одиннадцать лет.
— Правительство выделяет дотации для оплаты этих расходов. Порой чувствуешь себя финансово стесненной, но в основном я управляюсь.
У ее отца, объяснила она, небольшая слесарно-водопроводная мастерская, а мать работает торговым клерком в универмаге. Сейчас они собрались накопить денег на небольшой автофургончик и приспособить его для кресла-каталки Карен. Водить фургончик могла бы Джози или кто-нибудь из семьи Карен.
Хотя Карен практически ничего не может делать сама и кому-нибудь приходится ее мыть, кормить и укладывать в постель, она выучилась рисовать, держа кисть во рту.
— Я могу даже печатать на машинке, — сказала она Ниму. — Она у меня электрическая, и я печатаю, держа в зубах палочку. Иногда я пишу стихи. Хотите, пришлю вам что-нибудь?
— Да, пришлите, пожалуйста. Я буду рад. Он встал, собравшись уходить, и с удивлением обнаружил, что провел с Карен более часа. Она спросила:
— Вы придете еще?
— Если вы хотите, чтобы я пришел.
— Конечно, я хочу, Нимрод. — Она снова улыбнулась своей очаровательной улыбкой. — Я хочу, чтобы вы были моим другом.
Джози проводила его.
Образ Карен, ее красота, от которой захватывало дух, теплая улыбка и нежный голос оставались с Нимом, пока он ехал в центр города. “Никогда, — думал он, — я не встречал кого-либо похожего на нее”. Он продолжал думать о ней, ставя машину в гараж здания штаб-квартиры “Голден стейт пауэр энд лайт”, находившийся тремя этажами ниже уровня улицы. Скоростной лифт-экспресс, который можно было вызвать лишь специальным ключом, поднимал прямо из гаража в главные административные офисы на двадцать втором этаже. Ним воспользовался своим ключом, этим своеобразным символом положения в компании, и в одиночестве поднялся наверх. По пути он вспомнил о своем решении лично обратиться к председателю клуба “Секвойя”.
Секретарша Нима Виктория Дэвис, молодая, но толковая негритянка, подняла глаза, когда он вошел в свой двухкомнатный кабинет.
— Хелло, Вики! Много пришло почты?
— Ничего срочного. Правда, есть несколько посланий, в том числе приветствующих ваше появление на телевидении вчера вечером. Мне оно тоже понравилось.
— Спасибо, — он улыбнулся. — Вступайте в клуб моих поклонников.
— Да, есть еще “лично и конфиденциально” на вашем столе. Только что принесли. И у меня несколько бумаг на подпись.
Она последовала за ним в его кабинет. В этот самый момент где-то раздался глухой тяжелый удар. Зазвенели графин с водой и стакан. Задрожало стекло в окне, выходящем во внутренний дворик.
Ним остановился, прислушиваясь:
— Что это?
— Не имею представления. Несколько минут назад был такой же звук. Перед тем как вы пришли.
Ним пожал плечами. Возможно, это был толчок, вызванный ведущимися поблизости сложными строительными работами. Он пробежал глазами корреспонденцию, взглянул на “личный и конфиденциальный” конверт, о котором упомянула Вики. Это был светло-коричневый конверт из оберточной бумаги с легким мазком сургуча на обороте. Он начал рассеянно открывать его.
— Вики, прежде чем мы приступим к делу, постарайтесь соединить меня, если можно, с миссис Кармайкл.
— Из клуба “Секвойя”?
— Да.
Она положила бумаги, которые принесла на подносе с пометкой “на подпись”, и повернулась, чтобы уйти. В этот момент распахнулась дверь офиса и вбежал Гарри Лондон. Волосы его растрепались, лицо было красным.
— Нет! — закричал он Ниму. — Нет!
Ним застыл в растерянности, а Лондон пронесся через комнату и, перевалившись через письменный стол, схватил конверт из оберточной бумаги и отбросил его.
— Вон отсюда! Быстро! Беги!
Лондон схватил Нима за руку и потянул его, одновременно резко толкая вперед Викторию Дэвис. Они прошли через приемную в коридор. Лондон остановился лишь затем, чтобы захлопнуть за ними двери.
Ним со злостью запротестовал:
— Какого черта?., Он не закончил. Из его кабинета донесся грохот взрыва. Стены в коридоре тряхнуло. Висевшая поблизости картина в раме упала на пол, и стекло разбилось вдребезги. Еще через секунду другой гул, напоминающий тот, что Ним уже слышал, но на этот раз более громкий и отчетливый, вырвался откуда-то из-под ног. Несомненно, это был взрыв, и произошел он в здании. В коридор из дверей выскакивали люди.
— О Боже! — с отчаянием произнес Гарри Лондон. Пораженный Ним воскликнул:
— Черт! Что же это?
Теперь они слышали удивленные крики, резко звонящие телефоны, звук приближающихся сирен на улице.
— Письма-бомбы, — сказал Лондон. — Они небольшие, но заряда вполне достаточно, чтобы убить любого находящегося поблизости. Это было уже четвертое. Почетный президент Фрейзер Фентон погиб, кое-кто ранен. Всех в здании начали предупреждать, и молись, чтобы это больше не повторилось.
Глава 11
Огрызком карандаша Георгос Уинслоу Арчамболт, выпускник Йельского университета 1972 года, записал в своем журнале:
“Вчера. Удачное нападение на фашистско-капиталистические силы гнета!
Вражеский руководитель Фентон, президент “Голден стейт пауэр энд лайт”, мертв. Скатертью дорога!
От славного имени “Друзей свободы” штаб-бастион безжалостных эксплуататоров народных энергетических ресурсов успешно атакован. Из десяти орудий ДС пять попали в цель. Неплохо!
На самом деле результат может оказаться даже лучше, ибо пресса, идущая на поводу у истеблишмента, принижает, как обычно, эту важную победу народа”.
Георгос покрутил в руке огрызок карандаша, но все равно держать его было неудобно. Он писал огрызком с тех пор, как однажды прочитал, что так делал Махатма Ганди, который полагал, что, выбрасывая частично использованный карандаш, ты оскорбляешь труд, его создавший.
Ганди был одним из кумиров Георгоса Арчамболта наряду с Лениным, Марксом, Энгельсом, Мао Цзэдуном, Ренато Куркио, Че Геварой, Фиделем Кастро, Чезаре Човезом и рядом других. (Тот факт, что Махатма Ганди был проповедником неприменения силы, судя по всему, не особенно его беспокоил.) Георгос продолжал писать:
“Более того, пресса, лижущая подметки капиталистов, сегодня ханжески оплакивала смерть и увечье, как она выразилась, “невинных жертв”. Как нелепо!
На любой войне так называемые “невинные” неминуемо гибнут и становятся калеками, и чем больше война, тем больше число “невинных” жертв. Когда воюющие страны не правильно называют “великими державами”, как во время первой и второй мировых войн или отвратительной агрессии Америки во Вьетнаме, то “невинные” пропадают тысячами, как скот, и хоть кто-нибудь возразил против такого положения вещей? Ни один! Ни слова не сказали молящиеся на доллар фюреры прессы и их невежественные авторы-лизоблюды.
Справедливая социальная война вроде той, что сейчас ведут “Друзья свободы”, в принципе отличается от других. Разве что жертв в ней меньше”.
