М.К.Кантор - Учебник рисования, том. 2
Так я выкупил всю империю господина Дупеля - и денег, заметьте, ни копейки не истратил. Ведь на компании крупный долг висит, а значит, все, что он получил бы за продажу - пошло бы мне, государству то есть, в погашение долга. И когда я, то есть государство, выкупил акции компании, я не стал платить сам себе - зачем же из одного кармана в другой перекладывать? Я только бумаги по столу - вот как раз по этому столу - подвинул, слева направо. Ну, кое-что он мне остался должен, конечно. Так, пустяк - миллиарда два-три. Он вернет, я выжму из него эти деньги: по долгам надо платить. Я отправил Мишку Дупеля на нары, а себе взял пол-Сибири. Красиво, не так ли? Но самое главное - справедливо, по праву. Это моя Сибирь - я ее только на время поиграть давал, как жену - Струеву, а сейчас взял себе. Потому что - моя.
Сейчас бы вам политического узника из Мишки Дупеля сделать! Вот бы как хорошо вышло и своевременно! Вы бы меня в тираны записали - и демократию подняли с колен! Только не выходит узник совести из биржевого спекулянта - не получается героя! Знаете, отчего не получается? А программы никакой у него нет политической - и не было никогда. Спереть побольше нефти да продать Западу? Устроить Россию на западный манер - для трех миллионов богатеев, и на восточный - для остальных ста двадцати? Но это же не программа, Борис Кириллович, это всего лишь способ наживы. А вы стараетесь, пыхтите, топориком размахиваете: думаете - выйдет из Мишки Дупеля второй Андрей Дмитриевич Сахаров. Первый Андрей Дмитриевич Сахаров вам не очень-то нравился: и чему там было нравиться, между нами говоря? Денег у старика - ноль, перспектив - никаких, амбиций - немерено. Когда мы его гнобили, вы, Борис Кириллович, сидели, поджав хвост, и от страха тряслись. И смелостью гражданской считали, если удалось больным сказаться и письмо в защиту опального академика отважно не подписать. А защищать академика - да на кой ляд? Цели-то у вас были другие, не правда ли? И не нужен вам был Сахаров - даже как-то неуютно от него делалось. И когда я его из ссылки вернул - вы же первый ему говорить не дали. Забыли? Я зато историю помню хорошо. У вас в то время у самого идеи появились, важные идеи - как в цивилизацию проникнуть, признание получить и зажить по-человечески. Вот вам чего всегда хотелось: не справедливости, Борис Кириллович, но - славы и денег. Оттого вы и храбрым сегодня стали на пять минут, что померещилось вам - защитит вас Запад. А Запад не защитит, вот ведь незадача.
Отчего не защитили Дупеля силы мировой демократии? Почему не встал - плечо к плечу - интернационал капитала? Где эти бравые интербригадовцы из международных концернов? Непримиримые сток-брокеры, где они? Где же, спросите вы меня, где же президент Америки? Почему британский премьер не оскалит зубы? Где же семейство Ротшильдов? Отчего молчит Генри Киссинджер? Как так? Ведь дружили, можно сказать, на руках носили Михаила Зиновьевича, связывали с ним возрождение русского либерализма. Неужели они, далекие наши союзники, тоже боятся российского ГБ? А помните, как Дупель подарил семейству Ротшильдов сто полотен русских авангардистов? Вот был подарок так подарок, не правда ли?
Конечно, нас не боятся - что ж нас, беззубых, бояться? И про подарки тоже помнят - висят русские авангардисты по американским музеям, - могли бы отблагодарить Дупеля за подарки. Но взрослые люди считать умеют. Вот и посчитали они - что им дороже: инвестиции, которые «Бритиш Петролеум» и «Шелл» вбухали в Сибирь, - или жизнь Михаила Дупеля. Нефтяные запасы России - или так называемая демократия. Можно было и не считать - ответ в конце учебника написан: так всегда было и всегда будет. Ни Дупель, ни демократия на чаше весов не потянули ни грамма. Их забыли в ту же минуту.
- Они забыли, пусть, - сказал на это Кузин. - Я вел себя непоследовательно, согласен. Но теперь решил быть последовательным - и все помнить. Мои ошибки - вашей вины не отменяют.
- Извините. Давайте будем логичны. Вы постановили, что русское государство - это зло. Правильно? Допустим, я - воплощенное государство, от имени государства и рассуждаю. Вы ожидаете от меня злого поступка (ошибочно или нет - неважно) и потому сами в отношении меня поступаете зло - на всякий случай, авансом; так уж повелось на нашей земле. Будем обманывать это злое государство - оно ведь такое нехорошее! Кто-то скажет: некрасиво, ведь государство еще не успело вам зло сделать, а вы свое зло - уже авансом выдаете! Но я согласен: всегда лучше первому ударить, понимаю вас. Логично. А вот дальше - бессмысленно. Делая мне зло, вы все-таки надеетесь, что во мне есть хорошее начало и я злом на зло не отвечу. То есть вы предполагаете, что я все-таки, возможно, и хороший, и тем не менее делаете мне зло - превентивно, на всякий случай. Зачем? А затем, что я могу все-таки и плохим оказаться, ведь опасения-то есть? И вы делаете мне зло, предупреждая мои плохие намерения. Но, делая мне зло, вы, тем не менее, в глубине души надеетесь, что я хороший, и будете неприятно удивлены, если я отвечу злом на зло. Какая-то чепуха получается, вы не находите? Приведу вам пример из жизни, Борис Кириллович. Одна дама, предполагая, что муж ее - черствый человек и рано или поздно выгонит ее на улицу, решила потихоньку расхищать домашнее добро: то буфет антикварный к любовнику вывезет, то фамильные драгоценности продаст. Муж ее, человек рассеянный, не сразу заметил ущерб, но когда заметил - разумеется, выставил нашу предприимчивую героиню вон, и худшие ее опасения оправдались. Возникает вопрос, классический в наших широтах: кто виноват? Дама ли, открывшая военные действия ввиду возможной жестокости мужа? Или муж, что в полной мере подтвердил предположения свой прекрасной половины? Разъясните этот бытовой казус, и позиция интеллигенции нам станет яснее. По вашему рассуждению, вы зло государству делаете вынуждено, в порядке самозащиты, пусть и авансом. А вот я если дам сдачи, то выйду злодеем. Логично ли это? И вправе ли вы ожидать чего-либо позитивного, после того, как сделали мне зло? Думаю, что нет. Если я поступлю дурно в отношении вас, это будет лишь логическим следствием вашего предположения о моих дурных намерениях. Я лишь поддерживаю ход ваших рассуждений. А вот если бы я сделал вам хорошо, то ваши поступки стали бы бессмыслицей. Вы не оставляете мне выбора. Поскольку я исхожу из того, что вы человек разумный, я должен причинить вам ущерб.
Пункт второй или третий уже? Столько сочинили вы пунктов, Борис Кириллович, не упомнишь все. Интеллигенцию я погубил, вот как. В соблазн ввел, растлил, чего-то еще худое сделал. Грозно сказано!
Да нет же, Боря, не я - вы это и сделали сами. В соблазн ввели - и погубили. Что виноватых-то искать, вы не мальчик, чтобы на других показывать, когда повидло из буфета сперли. Уж не я понаписал все эти бредни, - Луговой кивнул в сторону книжных полок, - не я же вознамерился доказать, что Россия - это Европа. Сами вы это и понаписали. Вы же не сумасшедший, правда? Вы - вменяемый? Кто вас за язык тянул - ляпнуть этакую ахинею? Какая, к чертям, Европа, Опомнитесь, дорогой. Что, в Москве-реке устрицы водятся? Вы же про Европу ни хрена не знаете, голубчик. Вы, позвольте полюбопытствовать, какими языками владеете, а? По-немецки со словарем? А когда за границей в туалет ходите, мужской от женского по картинке отличаете, верно ведь? А иначе бы запутались, правда? Не туда бы кучу наложили? Русский европеец, - с презрением сказал Луговой, - прорыв в цивилизацию! Да что ты знаешь про цивилизацию, ты, который всю жизнь на барских харчах рос, жирок нагулял в холопской? Экая холуйская порода уродилась, русские европейцы. Брюха отъели, брыла развесили, кормежки ждут от хозяина. Так и сидят по углам с высунутыми языками, так и дышат в затылок друг другу. Так и ждут, куда побежать, кого покусать, где побороться за правду и прогресс. Им свистнешь - они и помчатся. Сидят, ждут команды, глазом косят, где там посытнее, где помягче, где послаще подкормят. А чуть их прищемишь, зарплату недоплатишь - шум поднимут: предали! Тьфу! Прогрессисты сраные!
Луговой опрокинул в себя рюмку, сморщился.
- Не так пьют кальвадос порядочные люди. Сидят в хорошей компании, у камина, сигары курят. А мы тут в топорики играем, бунт пугачевский изобразить хотим. И не бунт даже - так, бытовое преступление.
Ладно, к делу, по сути вопроса. Я - предал? А вы что же, чем всю жизнь занимались - разве вы Родину не продавали? Солженицын выступает и призывает грома господни на голову России. Это его Родина, конечно, но он же умеет встать над вопросом, сверху орлиным оком посмотреть. Выступает он перед Конгрессом в Вашингтоне и всем этим людям, одуревшим от жратвы и дорогих напитков, румяным ублюдкам в галстуках, он им орет, что надо, мол, раздавить Советскую Россию, потому что Россия им - враг. И орет в голос: мол, погубить вас Россия хочет! Берегитесь! Бейте ее! Давите ее! Ай, умница какая! Вот ведь голос совести и правды! Молодой, страстный, глупый фанатик. И Ленина гвоздит: ведь как Ленин не прав был, когда под немецкую дудку плясал. И точно - не прав, просрал Версальский договор, унизился. Ну а что сам Солженицын под ту же самую немецкую дудку пляшет, да еще под американский барабан подпрыгивает, - это ведь никому в глаза и не бросалось. А уж какие антраша откалывал! Ленину и не снились такие прыжки! Ну, чистый Нижинский! И не сказал никто простой вещи, не сказал никто, что Солженицын - кретин. Нет, так сказать нельзя было. Надо было с ним, пассионарным придурком, бороться идеологически, смиренно доказывать, что предавать Родину толстобрюхим обжорам и циникам не слишком-то порядочно. Его называли литературным власовцем. А вы, Борис Кириллович, вы и ваши благородные друзья - вы кривились, когда я его обличал. Вы, Борис Кириллович, гневались. Вам, видите ли, не нравилось такое определение. А чем он отличался от генерала Власова? Чем? Не скажете? Власов, он ведь такой же герой, он тоже свободы для России хотел. Мерзавец, правда, как есть мерзавец, предатель, но ведь - герой, прогрессист! С одной стороны посмотреть - получается подлец, а с цивилизованной точки зрения взглянуть - так интересная личность выходит. Вы ведь и его любите, ну же, признайтесь? Как же его, душегуба, не любить? Как же его, мразь такую, не славить? Цели-то у него - ух, какие благородные! Прямо как у вас, Борис Кириллович, у вас - и у ваших свободомыслящих конфидентов.
