Изменчивость моря - Чан Джина
– Возвращайся домой, Апа, – прошу я. – Пожалуйста, возвращайся домой.
Щелчок, звонок обрывается. Остаюсь только я, одиноко стоящая на фоне фиолетово-серого неба, загрязненного светом Нью-Джерси под оранжевыми прожекторами почти пустой парковки.
Глава 6
Пятнадцатью годами ранее
– Нанеси немного белого в уголки, – сказала Юнхи.
Я повиновалась. Кончики моих пальцев блестели от сияющей пыли. Когда я моргнула, комната рассыпалась на полосы света, преломленные блестящими тенями для век.
– Кажется, мне что-то попало в глаза, – пожаловалась я.
– Тихо, – скомандовала она. Одним пальцем она аккуратно размазала тени в уголке моего левого глаза. – Теперь надо нанести золотые блестки на верхнее веко.
У Юнхи и ее сестер, Юн Кин и Ю Чжин, были двойные складки на веках – те тонкие полоски кожи, ради которых почти все девушки и женщины, которых мы знали, делали операцию сангапури[17], если не имели таковых с рождения. Однажды Умма предложила мне купить в корейском супермаркете специальный скотч, которым можно было заклеивать веки на ночь, пообещав, что со временем это поможет сформировать естественную складку. «Не понимаю, почему у тебя ее нет, когда у нас с твоим отцом есть», – вздыхала она, как будто виновата в этом была я.
– Ты же знаешь, что мне некуда, – напомнила я.
Я бы закатила глаза, но теперь Юнхи атаковала меня кистью, изучая с раздраженной сосредоточенностью, как будто я была сложным кроссвордом.
– Не болтай, – велела она. – Если вынудишь меня ткнуть тебе в глаз, пеняй на себя.
Нам было по пятнадцать, и в спальне Юнхи мы наносили макияж пробниками, которые ее мать принесла домой из магазина косметики в «Палисейдс-Парк», в котором она работала. Между нами стояла бутылка соджу[18], которую Юнхи украла из-под кровати своей сестры Юн Кин. С каждым глотком у нас все больше кружилась голова, а сладкий, скользкий вкус заставлял нас хихикать. В тот вечер мы собирались на нашу первую настоящую вечеринку – с мальчиками и алкоголем.
– Ты уверена, что Юн Кин не заметит? – спросила я.
Юнхи фыркнула.
– Кто, она? Она слишком занята поцелуями со своим парнем, чтобы беспокоиться о таких вещах.
Юн Кин была одной из самых красивых девушек, которых я когда-либо видела. У нее, второй по старшинству из девочек Ли, были длинные светло-каштановые от природы волосы и большие глаза с длинными ресницами, как у кей-поп айдола. Люди часто спрашивали у Юнхи, является ли Юн Кин наполовину белой, что сводило ее с ума.
Юн Кин встречалась с белым парнем по имени Джейсон, и это был секрет, о котором больше никто не должен был знать. Юнхи взяла с меня клятву хранить тайну, заставив положить руку на Библию в кожаном переплете с позолоченным обрезом, которую она получила после обряда конфирмации[19]. «Сестра, блин, убьет меня, если кто-нибудь узнает», – говорила она. Юн Кин была широко известна своей театральностью; зная, что ей может сойти с рук плохое поведение благодаря красоте, она, по-видимому, поднесла ножницы к длинным, хорошо расчесанным волосам Юнхи и пригрозила отрезать их во сне, если она расскажет кому-нибудь о ней и Джейсоне.
Это было примерно через месяц после того, как Апа уехал в последний раз. Его не должно было быть дома еще несколько месяцев, что в обычных обстоятельствах беспокоило бы Умму, но сейчас, как ни странно, ее, казалось, совсем не волновало его отсутствие в нашей жизни. На самом деле она выглядела почти счастливой в те дни: вставала рано по утрам, чтобы приготовить мне завтрак, и внимательно слушала меня, спрашивая, как прошел мой день, вместо того чтобы отдавать резкие указания. Она казалась гораздо моложе, сообразительнее и склонной говорить «да» всякий раз, когда я спрашивала ее, можно ли мне пойти к Юнхи.
– Это очень странно, – рассказывала я Юнхи. – Как будто кто-то заменил ее на ее копию, прошедшую лоботомию, или на робота, или типа того. Я никогда раньше не видела, чтобы она так много улыбалась.
– Может быть, она чувствует, что ей проще быть самой собой, когда твоего папы нет рядом, – предположила в ответ Юнхи. – Юн Кин постоянно говорит это о Джейсоне своим друзьям. Она всегда такая: «Вау, я не могу поверить, что мне приходится краситься только для того, чтобы пойти в МакДональдс, и зацикливаться на том, во что одеты его бывшие подружки».
Теперь она накладывала на мои глаза коричневые тени, похожие на мел, вместе с подводкой для глаз, которая должна была придать им идеальный металлический дымчатый оттенок.
– Та-дам! – торжественно воскликнула она, протягивая мне зеркало. Я ахнула.
– Я выгляжу так, будто у меня синяк под глазом, – сказала я.
– Ты выглядишь очаровательно, – возразила она, игнорируя мои претензии. На ней было безбожно много румян, ее щеки казались почти флуоресцентно-розовыми в свете спальни. Она даже провела кисточкой по кончику носа, а затем нанесла пурпурные тени для век, которые были всего на несколько оттенков ярче. Для губ она решила не использовать броскую помаду, не нанеся ничего, кроме блеска. – Теперь мы должны решить, что ты наденешь.
Она потянула меня к шкафу, доверху забитому шмотками, которые она годами крала у своих сестер. На нескольких рубашках все еще были бирки.
– Как тебе это сходит с рук? – в очередной раз поразилась я.
Юнхи пожала плечами.
– Ю Чжин здесь нет, а Юн Кин не следит за происходящим, – сказала она.
– У Ю Чжин ты тоже таскаешь одежду?
Ю Чжин была совершенно не похожа на своих младших сестер – прилежная и серьезная, всегда с книгой в руках; впрочем, она могла и дать подзатыльник или прикрикнуть, если Юнхи или Юн Кин выходили за рамки дозволенного или мешали ей заниматься. Той осенью она уехала в колледж, училась на первом курсе в Брауне. В основном она одевалась как древний старик: носила свитера, поло и рубашки на пуговицах, хотя ей каким-то образом удавалось заставить их выглядеть хорошо. Я благоговела перед обеими сестрами Юнхи, которые, несмотря на мизерную разницу между нами – одна была старше нас на два года, другая – на четыре, – казались уже взрослыми девушками, знающими себе цену и умеющими себя преподнести. Я полагала, что в пятнадцать лет ни за что не стану такой, как они.
Юнхи, будучи младшей в семье, умела получать то, что хотела. Помогало ей и то, что ее родители большую часть времени работали: отец – в компании по импорту и экспорту, базирующейся в Квинсе, а мать – в магазине косметики. И хотя иногда казалось, что у них туго с деньгами – как, впрочем, почти у всех, кого я знала, включая нас – они жили в большом доме, в тенистом тупичке более приятной части города, а мать Юнхи носила роскошные сумки и одежду, как будто бы сшитую специально для нее. Даже Умма, которая несколько высокомерно относилась к семейству Ли, обвиняя их в излишней «эффектности», признала, что мать Юнхи хорошо одевается. Однажды, когда она приехала за мной и зашла выпить чаю, я увидела ее нежно поглаживающей одну из сумочек миссис Ли тыльной стороной ладони, как будто это была детская щечка.
Юнхи выбрала для меня кружевной черный топ с открытыми плечами.
– Думаю, он и правда хорошо будет смотреться на тебе, – твердо сказала она.
Я сняла футболку и натянула его, неловко ерзая перед зеркалом. Я расправила плечи и приподняла одно бедро, как это делали кинозвезды на красной дорожке. Юнхи рассмеялась.
– Ты только посмотри на себя, – улыбнулась она.
Она скользнула в прозрачную розовую блузку, которая мерцала вокруг ее тела, как облако. Мы представляли собой идеальный тандем: я – синяк, а она – сверкающая кожа, которую этот синяк портит.
Юнхи получила приглашение на сегодняшнюю вечеринку от Тары Янг, своей напарницы по лабораторной работе, а Тара была лучшей подругой Эш Ким, которая жила в большом доме на Сикамор, где, по слухам, имелся не только бассейн с подогревом, но и гидромассажная ванна. Было начало октября, и на улице наконец-то начало холодать, но Юнхи настояла, чтобы мы пошли, потому что когда еще у нас будет шанс потусоваться с парнями в горячей ванне?
