Даниэль Пайснер - В темноте
Когда папа проскользнул в дырку в полу, я потерялась на несколько мгновений и не знала, что делать. Он скрылся в темноте – я крикнула ему вслед. Он ответил. Голос прозвучал совсем рядом, на расстоянии вытянутой руки, но отца я не видела. Он сказал спускаться за ним, а я не могла! Я окаменела от страха. Рядом были мама и брат. Корсар легонько подталкивал меня ко входу в подземелье, но я упиралась – помнится, довольно-таки активно. Корсар даже больше уговаривал, чем подталкивал, но я сопротивлялась изо всех сил. Я не хотела туда! Мне не нравилось, что в кромешной темноте на дне тоннеля ничего не видно. Не нравилось, что все вокруг так шумят и суетятся. Не нравилось, что все напирают друг на друга и толкаются. Папа уговаривал меня спуститься, пытался меня успокоить, но вокруг меня в подвале толпилось столько людей, и все они так громко кричали, что я трачу время и задерживаю очередь, что я просто не могла двинуться с места.
Не одной мне не хотелось под землю. Жена и дочь Вайсса, поняв, куда ведет дырка в полу, и представив, в каких условиях там придется жить, наотрез отказались спускаться. Тогда Вайсс ушел один… Мысли о том, что Вайсс бросил свою семью, навсегда определили отношение папы к этому человеку.
Тем временем Корсар толкал меня к тоннелю, и с каждым разом все сильнее. Мама старалась вести себя спокойно, но и у нее вскоре лопнуло терпение. Всем было очень нелегко, и я своими капризами только усложняла ситуацию. Наконец меня заставили сесть на цементный пол и свесить ноги в дыру. Мне было всего семь, я была довольно худенькой, но, посмотрев в это небольшое отверстие с зазубренными краями, я поняла, что пробраться через него будет трудно даже мне.
Я пошла первой, следом за мной мама отправила Павла, а потом спустилась сама. Папа вытянул руки вверх, схватил меня за ноги, и я, выпав из отверстия в потолке тоннеля, попала в его объятья. Он поставил меня рядом с собой на грязный карниз, а потом снова поднял руки, чтобы поймать Павла. Кто-то держал в руках небольшой фонарик, но я все равно почти ничего не видела. Я крепко держалась за папино пальто, пока он помогал спуститься брату и маме. Я боялась потеряться… в суматохе сделать это было легче легкого. Я плакала. В голос кричал Павел. И вдруг я услышала где-то крики других детей. Я думала, что, кроме нас с Павлом, детей в гетто уже не осталось, потому что давным-давно не видела ни одного другого ребенка, но теперь явственно слышала детские голоса. Они тоже плакали и кричали, и я подумала: где же они прятались все это время?
Люди один за другим спускались через наш тоннель, но еще больше евреев проникало в подземелья через уличные колодцы. Им было уже не до скрытности и секретных тоннелей – надо было спасаться, и они прыгали в открытые колодцы, а потом растекались по трубам и тоннелям. Немцы знали, что люди попытаются спрятаться в канализации, и приказали украинским полицаям бросать в колодцы гранаты. Взрывы звучали со всех сторон.
Грохот гранат. Темнота. Рев воды. Вопли доведенных до отчаяния, загнанных в тесные трубы людей. Эхо. Представить себе эту какофонию просто невозможно. И у меня, семилетней девочки, ухватившейся за полу папиного пальто, в тот момент все происходящее совершенно не укладывалось в голове.
«Откуда весь этот шум? – гадала я. – Что вообще происходит?»
Уж не знаю, как в этой темноте отцу удалось провести нас по карнизу главного канала. Идти было страшно. Пельтев грохотал, как Ниагарский водопад. Ужасающий рев воды усиливало эхо. Даже не знаю, с чем сравнить этот звук. Наверно, с сотней несущихся на всех парах поездов, с тысячами водопадов, с десятками пикирующих «мессеров»…
Карниз был узкий и скользкий, и я всем телом прижималась к шершавой стене. Вдруг дядя Куба оступился и упал в воду. Папа бросился спасать его и уронил в реку рюкзачок с какими-то пожитками. Наверно, там были мои ботинки, потому что больше я их так никогда и не увидела. Цена спасения Кубы! Это было очередное чудо – люди вокруг то и дело соскальзывали с карниза в реку, и никто не приходил к ним на помощь. Их просто уносило течением.
Папа шел впереди и держал меня за руку. За мной, держа за руку брата, шла мама.
– Куда мы идем? – без конца спрашивала я. – Долго еще?
– Еще чуть-чуть, Кшися, потерпи, – отвечал отец. – Совсем чуть-чуть.
В какой-то момент я обессилела и почти потеряла способность двигаться. Тогда отец поднял меня и посадил к себе на плечи. Теперь я представляю, как трудно ему было удерживаться на узком карнизе. Не помню, сколько мы шли. Скорее всего, минут 10–15, но мне показалось, что путешествие растянулось на несколько часов. Наконец мы дошли до моста, ведущего на ту сторону реки, где находилось наше убежище. К несчастью, в этот момент в канализации было так много людей, что мы просто не могли перебраться туда. Приблизительно в это время потерялся дедушка. Мама ужасно расстроилась, когда не обнаружила его рядом, но, наверно, подумала, что он просто отстал и потом сможет нас найти.
В подземельях было самое настоящее столпотворение, везде вокруг нас куда-то бежали кричащие люди. Я думаю, папа оценил обстановку и понял, что нам нельзя идти в убежище, иначе за нами ринется толпа обезумевших от страха людей. Нас бы растоптали! А еще толпа так шумела, что ее наверняка было слышно наверху, и немцы смогли бы проследить за нами до конечной точки путешествия. В любом случае мы были бы обречены, а посему оставалось только идти дальше. Вероятно, папа думал, что позднее, когда люди разбредутся по тоннелям, мы сможем вернуться и спокойно добраться до своего бункера. Словом, нам пришлось продолжать шагать в толпе кричащих и плачущих людей, шагать мимо убежища, на подготовку которого было потрачено столько сил.
Папа никак не ожидал такого количества людей. Позднее он сообразил, что они увязались за ним, потому что он на весь «Ю-Лаг» славился своим умением находить укромные места и строить тайники. Наверно, они думали: «Игнаций Хигер куда-то ведет свою семью. Значит, лучше держаться с ними».
Мы остановились у еще одного мостика – нескольких досок, уложенных поперек канала. Меня снова на несколько мгновений парализовал страх. Держаться на мостике было не за что, не было ни перил, ни каменной стены, на которую можно было бы опереться, а доски казались слишком хлипкими. По ним бесчисленное количество раз переходили работники канализации – люди, весившие раза в четыре больше меня, но мне казалось, что доски подо мной сломаются. Пройти надо было всего несколько метров, но я не могла заставить себя сделать первый шаг. В конце концов отец схватил меня за руку и потащил за собой. На сей раз он не стал дожидаться, пока я наберусь храбрости. Теперь у нас не было на это времени.
Так или иначе, но нам таки удалось отделиться от толпы. Папа направил нас в боковой коридор, тогда как все остальные продолжили двигаться прямо, и в результате мы набрели на небольшую комнатку. С нами остались только Берестыцкий и дядя Куба. Место было просто отвратительное. Пол был покрыт тридцатисантиметровым слоем жидкой грязи. Какая там стояла вонь! Сколько было паутины! К тому же там было ужасно холодно – будто зима еще не кончилась. Мама не могла понять, что теперь делать: сидеть и ждать? Чего? Она переживала за потерявшегося дедушку. Она знала, что в этом месте он нас не найдет. Она так нервничала, что в какой-то момент нам показалось, что у нее вот-вот случится такой же срыв, как тогда, когда мы жили на Замарстыновской, 120… Скоро она соберется, и в ней появится сила, во многом благодаря которой мы сможем выжить в подземельях, но в те первые моменты она была на грани безумия…
Во время подготовки к побегу отец наверняка рассказывал маме, что они с товарищами убирают грязь и мусор из бункера. Она знала, что бункер находится в канализационной системе, но не вполне понимала, что это может означать. Или, может, понимала, но подумала, что эта комнатка и есть то самое наше последнее прибежище. В любом случае тот, подготовленный бункер был бы по сравнению с этой крохотной, вонючей каморкой четырехзвездочным отелем. Там, по крайней мере, было чисто. Там хоть как-то можно было жить. Там был запас продуктов, теплые одеяла и лавочки. Мой папа и другие мужчины считали, что нам повезло, когда мы нашли эту жуткую комнатушку и смогли отделиться от толпы, но мама боялась в ней двигаться или присесть и наотрез отказалась оставаться в этом месте дольше, чем это будет абсолютно необходимо. Мы с Павлом не ныли и не жаловались, но нам тут тоже не нравилось. Куда ни посмотри, везде были крысы. Сотни крыс, а то и тысячи. А еще черви… стены, камни, грязь на полу были покрыты толстым слоем червей… Все это было страшнее любого кошмара, только происходило с нами наяву.
Мы не пробыли в той комнате и нескольких минут, как откуда-то со стороны главного канала раздался крик. Казалось, кто-то кричит от боли. Куба с Берестыцким отправились проверять, что там случилось. В каморке наступила полная тишина. Мы четверо: я, мой брат, мама и папа – боялись даже пошевелиться. Мы не хотели ни до чего дотрагиваться. Присесть было негде, говорить не о чем. В результате мы просто стояли. Молча и без движения. Мне почудилось, что вверх по моим ногам ползут черви. Я опустила глаза и хотела счистить их с ног, но их там не было. Черви были везде вокруг меня, но по моим ногам не ползали.
