Даниэль Пайснер - В темноте
Вайсс пытался командовать: указывал, что делать, где убирать мусор в первую очередь и пр. Он считал, что убежище принадлежит ему, а остальные смогут остаться там с его разрешения. Большинство группы составляли его друзья-приятели, однако в присутствии Сохи власть сама собой переходила в руки моего отца. Без Сохи Вайсс чувствовал себя единоличным начальником.
Однажды перед спустившимися в канализацию, мужчинами появился человек с лампой и по-немецки приказал остановиться. Они подумали, что их замысел раскрыт, и пустились прочь по нависающему над Пельтевом карнизу… Очень скоро увидели еще один огонек фонаря – уже спереди.
– Мы попались! – сказал кто-то. – Мы в ловушке!
Что делать? Бежать некуда. Впереди маячил свет одного фонаря, за спиной – другой, с одной стороны – каменная стена тоннеля, с другой – смертоносные потоки речной воды.
Позднее папа сказал мне, что продолжал двигаться вперед чисто инстинктивно, но на самом деле тут сработала и логика. Кто находится сзади, было ясно – ведь оттуда кричали по-немецки. Впереди же такой определенности не было, и лампу мог держать как враг, так и друг. Это было математическое уравнение, решение которому нашлось вроде само собой, но в действительности было основано на принципе исключения большего из двух зол: шанс на спасение был, только если продолжать идти вперед, и, как выяснилось, эта лампа была в руках Сохи и Вроблевского. Какое чудесное стечение обстоятельств – еще одно из наших маленьких чудес!
В гетто произошло очередное маленькое восстание, и поэтому на улицах города было неспокойно. Немцы нашли в канализационном колодце повешенного эсэсовца. Войска СС прочесывали гетто, разыскивая преступников. Зная, что заговорщики работают под землей, Соха с Вроблевским спустились в канализацию предупредить об опасности.
Они рассказали мужчинам о происходящем, а потом затолкали их в ответвление от большого канала. Им повезло, что они оказались совсем рядом с этим тоннелем, который, кстати, вел к входу в подвал. Мужчины из нашей группы так часто спускались в канализацию, что начали сносно ориентироваться в лабиринте тоннелей. Берестыцкий вывел их к подвалу Вайсса – там они и стали ждать весточки от Сохи. В то же время Сохе удалось прикрыть ответвление от главного канала. Они с Вроблевским дождались немцев якобы для того, чтобы получить указания по проведению облавы. Они сделали вид, что участвуют в операции вместе с немцами, а потом позволили немцам увести себя искать преступников в другом направлении. Немцы спросили о людях, бесследно исчезнувших из тоннеля, и Соха сказал им, что это была еще одна группа работников канализации, тоже участвующая в поисковой операции. Мой папа узнал обо всем этом только на следующий день, когда Соха вернулся в подвал с очередными инструкциями и советами.
Соха рассказал отцу, как страшно было им с Вроблевским обманывать немцев: не поверив в их историю, те вполне могли бы обвинить их в расправе над эсэсовцем. Пожалуй, именно в этот момент Соха и его товарищи впервые осознали, какой опасности подвергли себя. Конечно, чисто умозрительно, они понимали это и раньше, но теперь, оказавшись на грани провала, прочувствовали до конца. Вообще-то Ковалов и Вроблевский после этого инцидента даже уговаривали Соху отказаться от этой затеи, но он их и слушать не хотел. Он сказал им, что сделает все и сам, а они просто потеряют свою долю. Судя по всему, этого аргумента хватило. Конечно, игнорировать опасность они не могли, но и денег им было обещано столько, что отказаться от них они были не в состоянии.
Тем временем заговорщики продолжали готовить наше убежище. Днем они ходили работать на немцев, а по ночам спускались в подземелье. Не знаю, когда они успевали спать… возможно, они спали по очереди, а может, не спали вообще. В таком режиме они и работали вплоть до 30 мая 1943 года. Папа не знал, когда обстоятельства заставят нас уйти в подземелье, но настаивал на том, что подготовиться нужно по максимуму и как можно быстрее. Остальные с этим не спорили, и в результате к нужному моменту наш бункер был подготовлен к жизни настолько, насколько это было возможно. До какой степени можно навести порядок в канализации? Мужчины убрали грязь и мусор. Запасли продукты, принесли кастрюли, сковородки, консервы, сколотили лавочки.
Конечно, в то время папа не рассказывал о том, что происходит, своей 7-летней дочери. Я даже не знала, что он планирует спрятать нас в канализации. Я не до конца понимала, куда мужчины уходят по ночам. Я догадывалась, что он готовит какое-то убежище – вроде тех, в которых уже приходилось прятаться нам с братом, но о канализации мне никто не говорил. Еще я понимала, что в реализации плана принимает участие и Соха с товарищами, но больше ничего не знала. Поэтому я была очень удивлена, когда меня разбудили в жуткую ночь окончательной ликвидации гетто. Вокруг царил хаос! Стоял страшный шум, туда и сюда бегали перепуганные люди. Я расплакалась, хоть это было совсем не в моем характере. Та ночь была не похожа на остальные – самая страшная ночь в моей жизни.
Я была уже одета: простенькая белая блузка, темная юбка и мой любимый зеленый свитер. Уже в те времена зеленый свитер служил мне напоминанием о бабушке и о том, чего мы лишились. Собирать и упаковывать нам было почти нечего. Родители просто разбудили меня и сказали, что пора. Помню, как просила маму обуть меня в казавшиеся мне очень красивыми сине-белые сандалии. Но она заставила меня надеть тяжелые сапоги.
– Там, куда мы пойдем, сандалии носить нельзя, – сказала она.
– А куда мы идем? – спросила я.
Мама не ответила. Что она могла мне сказать?
Я взяла папу за руку, и он привел меня в подвал.
– Куда мы? – снова спросила я.
– Не бойся, Кшися! – тихо сказал он. – Все будет хорошо.
Я услышала в его словах те же нотки спокойной уверенности, которые привыкла ловить в голосе нашего друга Сохи, и поэтому сразу поверила, что все и впрямь будет хорошо. Конечно, мне было чуточку страшно, я еще немножко плакала, но в то же время я верила, что папа с Сохой о нас позаботятся.
* * *Я никогда не забуду панику, охватившую меня в ту ночь, когда мы спустились в канализацию. Такой же ужас чувствовали остававшиеся в гетто евреи, наверно, понимавшие, что наступил их последний час. Наш последний час. В гетто царил ужас. Люди бегали, кричали, разыскивая своих родных, обезумев от страха, пытались спрятаться. Свидетелем такого отчаяния не должен становиться ни один ребенок, но хуже всего было то, что все мы знали, что рано или поздно что-то такое обязательно произойдет. Это знание просто висело в воздухе гетто. И все же, когда этот момент настал, никто не был к нему готов. Мы были и готовы, и не готовы, и поэтому нам казалось, что весь этот кошмар длился целую вечность.
В тишине, наступившей после окончания абсурдного бала в спортзале, «Ю-Лаг» за считаные минуты оказался в кольце из эсэсовцев, гестаповцев и украинских полицаев. Возможно, музыка сыграла отведенную ей роль, и многие евреи просто потеряли бдительность. По приказу оберштурмфюрера СС Гжимека в лагерь въехали колонны больших грузовиков, на которых пойманных евреев отвозили на место казни. Мы и раньше видели такие грузовики, но их никогда не было сразу так много. От рева двигателей нас буквально выворачивало наизнанку, но пугал не столько шум, сколько понимание того, что он предвещает. Все прежние «акции» были ужасны – эта была ужаснее в сто раз. Потому что не было надежды на спасение. Немцев было гораздо больше, чем нас, у них были автоматы, гранаты, хлысты, дубинки. Открытая демонстрация своего превосходства была жестокостью высшего порядка. Везде вокруг бегали, толкались, падали, рыдали люди. До сих пор не верится, что родители не только не потеряли нас с Павлом в этом хаосе, но и уберегли от ранений и увечий.
Я не понимала, куда мы идем. Я держала отца за руку, и он привел меня в подвал, в потайную комнатку, где они все это время что-то копали. На моих глазах он стал протискиваться через небольшую дырку в полу. Кто-то рядом держал керосиновую лампу, но света в каморке было все равно очень мало, и поэтому я узнала не всех собравшихся. Дядя Куба. Дедушка. Берестыцкий. Корсар. А где же Вайсс и его товарищи? Так или иначе, я уже давно решила, что они мне не нравятся. Больно уж они мрачные. Словом, я не помню, кого из людей, приходивших в подвал обсуждать планы побега, я видела той ночью, а кого нет. Там было так много народу! В подвале этого барака никогда еще не собиралось столько людей одновременно. Кого-то я вообще видела впервые. Там были жена, мать и дочь Вайсса. Очевидно, он с самого начала планировал бежать со всей своей семьей. А еще там были и совершенно незнакомые нам люди. Они не участвовали в строительстве бункера и просто надеялись спастись в канализации. Это был их единственный шанс на спасение.
