Анатолий Рыбаков - Екатерина Воронина
Оркестр смолк. Все оживилось и задвигалось. Леднев и Воронин пошли на теплоход: Воронин – тяжело ступая по трапу и держась за поручни, Леднев – не вынимая рук из карманов пальто.
Ожидая команды, крановщики высунулись из своих башен. Одни грузчики стояли на вагонах, другие держались за поручни палубы, готовые перепрыгнуть через них и опуститься в глубокие отсеки трюма.
Катя смотрела на часы – ровно час! Торжество не кончилось, начальство осматривает теплоход. Но график уже действовал.
Взмахнув рукой, Катя подала команду приступить к погрузке.
* * *Началась навигация.
Поворачиваются башни кранов. Плывут в воздухе вязанки бревен. На обратном пути со свистом пролетают стропы. Хлопочет на палубе команда. Паровозик, передвигающий состав, издает резкие свистки. Крановщики тоже дают предупредительные сигналы, и тогда слышится тонкий короткий звонок, похожий на звонок в квартире, и не верится, что этот слабый звук издает такая громадная и мощная машина.
Подошли и встали под погрузку «Минусинск» и «Эстония». В том, что они подошли в точно назначенное время, и в том, что капитаны и вся команда торопились с погрузкой и были хорошо подготовлены к ней, и в том еще, как бесперебойно подавались вагоны, Катя видела сильную и благожелательную руку Леднева.
Погрузка шла теперь на всех причалах. Крановщики работали отлично. Было страшно смотреть, как они управляли летящими по воздуху огромными связками бревен, пронося их почти впритирку над палубными надстройками. Казалось, что они вот-вот что-нибудь заденут. Донеся вязанку до судна, крановщик заводил ее чуть дальше середины люка и притормаживал. Расчет был точен: качнувшись в обратную сторону, вязанка ложилась в глубине трюма, одним концом далеко под люком.
Толпа гостей рассосалась: кто отправился на суда, кто и вовсе ушел. Но на участке стало еще оживленнее. Сновали юркие электрокары, машины подвозили грузы к складам, сигналили автопогрузчики, передвигались железнодорожные составы – обычный, напряженный трудовой день, к которым привыкла Катя за два года работы в порту.
Но за два года работы в порту Катя привыкла также к неожиданностям, случайностям, неувязкам, конфликтам и недоразумениям. Сегодня их не было, график не нарушался. Все это только сегодня, а когда развернется настоящая навигация, будет по-другому. И все же Катю не покидало сознание того, что ее усилия увенчались успехом, принесли всем радостное ощущение слаженной, ритмичной и производительной работы.
Заступила вторая смена. На судах зажгли огни. Все окончательно приняло свой обычный, будничный вид, как будто не было зимы, не было перерыва в навигации и даже сегодня не было никакого торжества, никакого праздника. Люди уходили с работы и приходили на работу, нарядчица бегала по кранам, раздавая новые наряды, клиенты шумели в конторе, торопясь оформить документы сегодняшним днем.
Но с крана Ермакова никто не ушел. Соня приняла смену, Николай оставался на башне. Дуся Ошуркова продолжала стоять внизу в той же позе, в какой видела ее Катя утром.
К Дусе несколько раз подходил Сутырин. Он был такой же большой и добродушный, как и прежде. Но в коротко подстриженных волосах пробивалась седина, морщины на лбу, казалось, уже больше не разглаживались. Он так же смущался и краснел, так же не находил нужных слов, так же был внимателен и доброжелателен ко всем. «Больно прост», – говорил про него Катин отец, вкладывая в эти слова тот смысл, что Сутырин не умеет устраиваться в жизни. Но, по Катиному убеждению, дело было не в простоте, а в бесхарактерности. Ею беззастенчиво пользуются такие женщины, как Клара, и эта шлюха, Дуся Ошуркова.
Но Кате некогда было ни наблюдать за Дусей и Сутыриным, ни думать о них. Она была поглощена работой, даже упустила момент, когда Леднев после осмотра судов уехал вместе с Елисеевым на другие участки. Но Катя знала, что Леднев вернется.
Он вернулся к концу дня. В сопровождении Елисеева опять прошел на «Керчь», потом поднялся на причал и подошел к Кате. Елисеев и отец, разговаривая, задержались у трапа.
Как и раньше, Леднев стоял, не вынимая рук из карманов пальто. Но на лице его не было выражения важной отчужденности. Теперь это было лицо человека, благополучно закончившего исполнение своих обязанностей. Немного усталое, но довольное и спокойное лицо.
Крановщик на ближайшем кране начал поднимать очередную вязанку, но она не пошла. Видимо, край ее был зажат между оставшимися в вагоне бревнами.
– Зажаты концы, – сказал Леднев и тронул Катю за локоть, – сейчас возьмет, не волнуйтесь.
– А я и не волнуюсь, – улыбаясь, ответила Катя.
Отведя стрелу немного в сторону, крановщик опять дернул. На этот раз вязанка поднялась и, раскачиваясь сильнее обычного, поплыла к теплоходу. Провожая ее глазами, Леднев пояснил:
– «Не волнуйтесь» я сказал в том смысле, что с краном все в порядке. И вообще, кажется, все в порядке. Так ведь?
– Все идет хорошо, – ответила Катя.
Отец и Елисеев сошли на берег и стали рядом с Катей и Ледневым.
– Работать умеем, – сказал Елисеев. На его склеротическом лице морщинки собрались вокруг глаз. – Другой вопрос – что дальше будет? Начнут суда пачками подходить – и полетели все наши графики и технологические карты. А там, смотришь, и железная дорога подведет с вагонами.
И хотя в Елисееве говорил осторожный хозяйственник, получалось так, что он заранее готовит руководство порта к тому, что Катина работа не может увенчаться успехом.
Леднев слушал Елисеева, не отвечая ему, с обычным для него выражением холодного внимания. Только один раз он быстро взглянул на Катю, и губы его тронула улыбка. Так незаметно улыбается школьник своему товарищу, когда оба они выслушивают длинные, скучные рассуждения взрослого человека, не знающего того, что знают они. От этой мгновенной улыбки лицо Леднева сразу помолодело. На нем мелькнуло то далекое и знакомое, что так тщетно пыталась вызвать Катя в своих воспоминаниях. Промелькнуло и исчезло. Напрягая память, Катя смотрела в лицо Леднева, пытаясь снова вызвать этот промелькнувший и сразу исчезнувший образ, понимая неприличие такого разглядывания, но не в силах оторваться от его лица. И, только почувствовав на себе испытующий взгляд отца, она отвела глаза и стала смотреть на реку.
Точно желая выручить дочь в этой щекотливой ситуации, Воронин сказал:
– Это верно, первый день легко… Я уж штурману своему говорю: «Торопись, говорю, пока нас по графику грузят. Хоть полную воду используем, пройдем скоростным рейсом».
Леднев снял фуражку, пригладил редкие русые волосы и полушутливо-полуукоризненно сказал:
– Обескураживаете молодого начальника.
– Так ведь к слову. – Воронин посмотрел на дочь спокойными, всепонимающими глазами. – А работа чего? Работа, она и есть работа. Но, а что не так – тоже нечего бояться: дурак не заметит, умный не скажет.
– Вот именно, – сдержанно улыбнулся Леднев, продолжая держать фуражку в руке и приглаживая волосы.
Ветер донес сырой запах воды с реки, ветер шевельнул волосы на голове Леднева, качнул фонарь, совершавший вместе с краном быстрые дугообразные движения. И Катя, увидев эти редкие, приподнятые ветром русые волосы, знакомую улыбку, выхваченный светом характерный поворот головы, сразу вспомнила высокого красивого юношу с такими же русыми волосами и добродушной улыбкой. Она опять видела весла, проплывающие мимо окон ее дома, слышала шумные голоса, и в ее сердце снова возникло то любопытство, которое она тогда испытывала к этим красивым молодым людям, жившим неведомой ей жизнью. Она вспомнила, как однажды видела Леднева на пляже. Сильный, загорелый, он боролся с таким же рослым, здоровым парнем. Потом он поднял на руки одну из бывших с ними девушек и понес ее к воде. Девушка отбивалась и визжала, крепко обхватив его рукой за шею. Все это промелькнуло перед Катей в какую-то долю секунды, чтобы теперь навсегда удержаться в памяти.
Отец и Елисеев опять отошли к трюмам.
Леднев стоял рядом с Катей, высокий – выше ее. Катя подняла глаза и увидела, что он смотрит на нее не отрываясь, и в глубине этого открытого взгляда возникает и разгорается то другое, особенное выражение, самоуверенное и требующее ответа.
– Мне пора ехать, – Леднев протянул Кате руку, – поздравляю вас с успехом. Никто так не рад ему, как я.
Катя молчала.
– Прошу вас: при первой же надобности звоните мне. Вы позвоните?
– Да, – ответила Катя, – позвоню.
* * *За окном проплывали огни знакомых улиц, мостов, магазинов, кинотеатров. Иногда Катя закрывала глаза, но все равно знала, где идет трамвай. И старалась думать только об этом: где они сейчас едут и где останавливаются, чтобы больше не думать ни о чем.
Но когда, включив настольную лампу, Катя легла на узенькую кушетку, заменявшую ей кровать, легла в своей обычной позе, закинув правую руку за голову, а левую положив тыльной стороной на глаза, она стала думать только о Ледневе. Случайный взгляд, случайный интерес?.. Сколько она уже видела таких взглядов! Почему она должна верить этому? Обманываться еще раз, испытать еще одно разочарование?
