Олег Рой - След ангела
Ох уж эта Коза, ехидина!
Лила развязала рюкзачок, достала заботливо обернутую в прозрачную пластиковую обложку книгу, очередное продолжение саги о вампирах «Сумерки», по которой сходили с ума все девчонки их класса. Коза сунула том под мышку, развернулась и зашагала прочь. Теперь Саня и Лила остались наедине, но проще им от этого не стало. Прошли еще немного молча. Потом Лила взяла на себя инициативу разговора.
— Я тут знаешь как прокололась? Смех, да и только.
Она поправила лямку сползавшего рюкзачка, чуть помолчала, прежде чем начать свой рассказ.
— Знаешь такую поэтессу — Марину Цветаеву?
— Слышал, — неопределенно отвечал Санек.
— Моя мама много ее стихов знает наизусть, и я несколько раз просила у нее книжку почитать. Но она настрого запрещает лазить к ней на полку. Хотя, конечно, мне было любопытно.
Так вот, в прошлую субботу еду я в гости к маминой двоюродной сестре, моей, значит, двоюродной тетке. Они, в отличие от нас, уже давно в Москве живут. Тетина бабушка, получается, моя прабабушка, болеет, скучает и все время требует, чтоб приходили гости. Все московские родные-знакомые у нее перебывали. Вот пришел и мой черед.
Приехала я. Прабабка к моему приходу встала с постели, расчесала свои лохмы, достала банки с позапрошлогодним вареньем. Я пришла, она стала задавать всякие вопросы глупые: как учусь, с кем встречаюсь и все такое. Еле-еле отсидела я у них два часа, стала собираться домой. Прабабка велела отвезти маме пять банок своего варенья. Дали мне новенькую клетчатую сумочку с блестящим таким замочком. И тут я заметила у них в книжном шкафу том Цветаевой. «Можно возьму почитать?» — спрашиваю. Отвечают: «Бери». Я взяла, положила в сумку. А ехать от них к нам удобнее на электричке. Вошла я в вагон, достала Цветаеву, а сумку положила на багажную полку над окном. Открыла книгу наугад, стала читать. Читала-читала — и зачиталась: глядь, станция Каланчевская. А я понятия даже не имею, где это… Закрыла книгу, прижала к груди и бегом из вагона. Сошла уже с платформы, тут только опомнилась: а где же сумка? Так она и уехала. Кто-нибудь неплохой подарок получил: новехонькая сумка и старое засахаренное варенье внутри! Представляешь себе?
— Что, очень стихи хорошие?
— Не то слово! Передать тебе не могу. Я эту книгу никак от начала до конца не прочитаю. Каждый раз раскрываю на середине — и уже не могу оторваться. Так по ней и лажу, как белка по дубу…
— О любви, наверное? — вежливо спросил он.
— Ну, и о любви тоже… Но скорее о жизни. Знаешь, у нее такая интересная судьба! Она была профессорской дочкой, из хорошей семьи, как тогда говорили… И ей было совсем немного лет — может, шестнадцать, — когда она стала писать цикл стихов «Бессонница». Ты не бойся, я наизусть читать не буду. Хотя и могла бы, если бы ты согласился послушать… Так вот. Пишет она о том, как ночью выходит из дому и бродит по Москве. Я тебе одну-единственную строчку скажу. Я прочла — и будто захлебнулась: «Ночного листика во рту вкус…» А? Как тебе?
Он пожал плечами, не уловив в этих словах ничего особенного. Сашка вообще поэзии не любил, не понимал ее прелести. Учить стихи наизусть для него было мучением.
Но Лилу, похоже, даже не интересовало его мнение, так она была увлечена:
— Нет, ты представь себе, Санек! И я, и ты наверняка, и все, когда маленькими были, жевали листья. Все дети так делают! Но, разумеется, подрастают и забывают об этом. А тут она идет ночью по улице одна, срывает листик и медленно, задумчиво его жует. Наверное, после дождя. И чувствует его вкус. Ну скажи, ты можешь себе представить этот вкус?
— Ну, могу, наверное, — гудел в ответ Санек.
— А ты можешь представить себе такую картину: вот по улицам города, глубокой ночью, идет одна-одинешенька гимназистка, совсем девчонка, профессорская дочка… Идет, посматривает в окна:
Вот опять окно,Где опять не спят.Может, пьют вино.Может, так сидят…
Представляешь? Светятся окна, горят по улице редкие фонари — уж конечно, не такие яркие, как сейчас. И она идет, жует себе листик, о чем-то думает… Скажи, может такое быть в наши дни?
— Ну, со мною ты могла бы где угодно ходить хоть всю ночь, — самонадеянно сказал Санек, поглядывая на Лилу с высоты своего роста.
— Во-первых, меня с тобой мои родители никуда не отпустят. А во-вторых, Марине даже такой провожатый был не нужен. Шла себе и шла, ничего не боялась.
— Четырнадцать, — сказал вдруг Санек, поняв, что пора прекращать поток восторженных речей.
— Что? — переспросила Лила. Она, кажется, глубоко задумалась, и голос Сани пробудил ее к действительности.
— Четырнадцать секунд прошло. Пора тебя поцеловать, — произнес он каким-то не своим, зажатым, невыразительным голосом. И решительно сгреб ее в охапку — именно так, как мечтал об этом каждую ночь…
— Ну ладно, хватит, а то у меня губы болят, — сказала она наконец. Чуть оттолкнула его от себя, заглянула в лицо. Что-то новое увиделось ей во взгляде Санька. Женским чутьем догадалась: теперь он смотрит на нее, как на свою… На что — свою? Добычу? Подругу, собственность, девушку? Во всяком случае, теперь она, Лила, принадлежит не только своим родителям, дальней родне в Саратове и Москве, но и пусть небольшой частичкой вот этому высокому светлоглазому мальчишке с угрюмым лицом.
По крайней мере, он уж точно так теперь думает. Первый раз целовались — мало ли чего не бывает. Сегодня же они будто скрепили свой союз. И стоит им впредь остаться наедине, Санек потребует у нее поцелуев. И это только начало… Лила глубоко вздохнула, повернулась, чтобы идти дальше. Саня положил руку ей на плечо. Дрожащую руку, еще не знающую: а можно ли? Но после поцелуев до боли в губах, до звона в голове Лила уже не решилась эту руку отстранить. Так они и пошли в обнимку по аллее, в такт похрустывая розоватой каменной крошкой.
Молча проделали несколько бессмысленных зигзагов по пересекающимся аллеям. О чем говорить? Возвращаться к Цветаевой уже не хотелось, а других тем почему-то не придумывалось… И как-то само собой получилось, что завернули на дорожку, ведущую к выходу, туда, где на скамейке ждала их Коза. Уже подходили к ней, когда Лила почувствовала, что Санек ее притормаживает. «Сейчас опять целоваться полезет, — догадалась она. — Нет, на сегодня хватит». Она поднялась на цыпочки и легко чмокнула его в губы. И тут же двинулась дальше. Саня, похоже, не возражал.
Полина сидела в одиночестве, уткнувшись в книгу. Лила и Санек остановились перед ней. Она подняла взгляд.
— Вы бы на себя сейчас в зеркало посмотрели, — сказала она. В ее голосе звучало что-то странное. Неприязнь? Ревность? Зависть? — Глаза так и блестят. И губы тоже блестят. Вы будто из этой вот книжки выпорхнули!
Она захлопнула том и легко поднялась с места.
— Ну, куда теперь, голубки?
— Пойдемте, я вам покажу самый красивый вид, — сказала Лила.
Они обогнули пруд и оказались в более дикой стороне парка. Это был расчищенный лиственный лес с протоптанными по нему дорожками. Тут и там стояли контейнеры, до краев наполненные мусором — в основном пластиковыми и стеклянными бутылками из-под пива. Видимо, накануне проходила уборка территории. От пруда в лес углублялся канал, через него был переброшен пологий каменный мостик. На мостике они и остановились.
— Вот смотрите, — с хозяйской гордостью сказала Лилка.
Здесь действительно было очень красиво. Взгляд скользил по ровной линии канала к широкой глади пруда, а на противоположном берегу, словно на витрине, выстроились здания усадьбы: господский дом теплого розоватого цвета с роскошным крыльцом посередине, небольшая церковь, старинные павильоны, беседки.
— Мой папа, когда мы тут стояли неделю назад, сказал, что он понимает, зачем граф Шереметев велел выкопать этот пруд. Чтобы в нем отражалось небо. Граф смотрит в окно и говорит: «Вот, я владею всеми землями вокруг и еще вот этим куском неба, который отразился в воде вместе с облаками».
— Да, не кисло, — обронил Санек и вдруг застеснялся жаргонного словца. Он, наверное, впервые осознал, что его девушка и ее подруга разговаривают совсем на другом языке.
— А давайте перекусим? — предложила Лила, и все охотно согласились.
Девочки развязали рюкзачки, постелили на широких каменных перилах, как на столе, кусок пластика, а на нем разложили принесенные с собой бутерброды. У Полины были с паштетом и с колбасой, у Лилы — с сыром, с красной рыбой и с жестким кисловатым копченым мясом. Санька особенно тронуло, что число бутербродов ровно делилось на три.
Сам он гордо вынул из сумки купленные с утра пластиковые бутылки с соком. Эти бутылки пользовались у старшеклассников большим спросом, особенно у самых отвязных пацанов, которые, опорожнив их, заливали внутрь газированные алкогольные напитки или пиво, а случалось, и что-нибудь покрепче. И попивали из горлышка на переменах, а иногда и на уроках. Бывало, после таких возлияний народ засыпал на шестом-седьмом уроке прямо за партой.
