Зои Сагг - Девушка Online
Глава восемнадцатая
– Пен, тебе плохо? – Внезапно голос Ноя звучит громче.
Я пытаюсь кивнуть, но все тело словно парализовало. Я чувствую, что машина делает поворот и останавливается. Осторожно открываю глаза. Мы заехали на тихую улочку, зажатую между глухих стен многоэтажных домов. Ной пристально смотрит на меня; на лице у него – тревога.
– М-мне так жаль, – заикаюсь я, стуча зубами. Секунду назад я пылала от жара, а теперь меня колотит от холода.
Ной перегибается на заднее сиденье, достает шотландский плед и кладет его мне на колени.
– Спасибо.
Я по шею закутываюсь в теплую ткань.
– Что с тобой произошло? – спрашивает Ной таким заботливым и нежным голосом, что мне едва хватает сил сдержать слезы.
– Мне так жаль, – повторяю я. Это все, что я могу сказать.
Ной откидывает волосы со своего лица и пристально смотрит на меня.
– Прекрати, тебе не за что извиняться. Лучше расскажи, что случилось?
Меня продолжает лихорадить. Обида подступает к горлу. Поверить не могу, что после спокойного перелета со мной опять случился приступ. Неужели теперь меня всю жизнь будут изводить панические атаки?
Ной открывает бардачок и принимается в нем что-то искать, потом достает шоколадный батончик, надрывает упаковку и протягивает его мне со словами: «Тебе нужна глюкоза».
Я откусываю совсем немного. Шоколад тает во рту, и мне становится чуточку легче – Ной был прав.
– Мне так…
– Если еще раз скажешь, что тебе «жаль», я включу любимую песню Сейди Ли. Поверь мне, мало тебе не покажется. Эта баллада в стиле кантри называется «Ты смыла мои извинения в унитаз отчуждения».
– Тогда мне не жаль. – Я слабо улыбаюсь.
– Уже хорошо. Объяснишь, что произошло?
– Я… я недавно попала в автокатастрофу, и с тех пор меня мучают эти дурацкие панические атаки. Мне так жа…
– Хватит.
Я поднимаю глаза на Ноя – он по-прежнему участливо смотрит на меня.
– Плохо дело, – огорченно говорит он. – Ты бы хоть меня предупредила до того, как мы сели в машину.
– Надо было. Но, честно говоря, я забылась. Мне было так хорошо…
– Правда?
– Да.
Ной улыбается уголками рта, но его лицо тут же становится серьезным.
– Что теперь будем делать? Оставим где-нибудь машину и спустимся в метро? Если хочешь, я могу отвезти тебя обратно в отель.
– Не надо.
Хотя я еще не отошла от приступа, в одном я уверена как никогда: я не хочу, чтобы наше с Ноем путешествие закончилось.
С минуту мы сидим в тишине. Точнее, мы сидим молча посреди Нью-Йорка, заполненного криками, сиренами и гудением автомобилей. Как ни удивительно, я не чувствую себя подавленной. Хотя я и смалодушничала на глазах у симпатичного мне парня всего через час после знакомства, мне гораздо легче, чем на встречах с Олли. Я не сгораю от стыда, хотя повод есть. Но рядом с Ноем мне на удивление комфортно быть самой собой.
– Есть идея, – наконец прерывает молчание Ной, и я с надеждой поднимаю на него глаза.
– Давай я поеду очень медленно и буду обо всем тебя предупреждать. Перед поворотом я буду говорить, что приближается поворот. И если впереди появится что-то, что может тебя напугать, я сразу дам тебе знать.
– Давай.
– Это не навсегда.
– Что?
– Твои страдания. Поверь мне. Знаешь поговорку «время лечит»?
Ной поворачивается ко мне всем корпусом.
– Я эту поговорку сразу невзлюбил. Для меня она звучала как стандартная фраза, которой обычно пытаются успокоить. Но, как оказалось, время – хороший врач. Правду говорят. Скоро и тебе станет лучше.
Ной так искренне говорит и так на меня смотрит, что я без сомнений верю каждому его слову.
– Спасибо, – шепчу я.
– На здоровье. – Ной поворачивает ключ. – Попробуем?
– Да, – говорю я, вкладывая в ответ всю уверенность, что во мне осталась.
Мы минуем Манхэттен под неустанные комментарии Ноя. Из него вышел бы неплохой экскурсовод, если бы он рассказывал о местных достопримечательностях. Но Ной только и говорит, что «сейчас мы подъедем к перекрестку» или «внимание, поворот налево».
Когда мы подъезжаем к Бруклинскому мосту, я понимаю, что смогла успокоиться, словно спрятав свои страхи на дно дорожного чемодана. Как раз вовремя: от моста невозможно оторвать глаз. Мы проезжаем через арку в готическом стиле, напоминающую ворота средневекового замка. Из-за многочисленных металлических балок кажется, что мы едем по длинной клетке, и у меня сразу же возникает чувство защищенности. А от открывающихся с моста видов захватывает дух.
– Ты в порядке? – спрашивает Ной где-то на середине моста.
Я киваю, не отрывая взгляд от горизонта. В Манхэттене почти все здания сделаны из зеркального стекла и белого камня, а дома на горизонте Бруклина – из красного и коричневого кирпича. На фоне голубого неба они напоминают осенние деревья.
– Добро пожаловать на мою родину, – торжественно говорит Ной, когда мы подъезжаем к последней арке моста.
– Ты здесь живешь?
– Так точно. Ну, как тебе тут?
– Мне нравится… напоминает… осень.
«Зачем ты это ляпнула? Разве так сложно говорить нормальные вещи?» – верещит мой внутренний голос.
– Ты про цвета?
– Да. – Я облегченно вздыхаю: Ной понимает, что я пытаюсь сказать.
– Понятно. Твои волосы тоже напоминают осень.
Я вопрошающе смотрю на Ноя.
– У осени – самые лучшие краски.
Я отворачиваюсь не в силах сдержать улыбку. Мы съезжаем с моста, и Ной продолжает предупреждать обо всех поворотах и перекрестках, пока дорога не уходит в тихий квартал с узкими улочками и аллеями. Здесь мне удается расслабиться.
– Спасибо, – говорю я, прижимаясь к стеклу, чтобы рассмотреть выстроившиеся в ряд красные домики. – Мне сейчас гораздо лучше.
– Обращайся, – улыбается Ной. – Сейчас заедем за диадемой, а потом перейдем ко второй части Случайного путешествия.
– Хороший план.
Ной поворачивает на узкую улицу со множеством причудливых кафе и магазинчиков – она напоминает мне Лейнз. Припарковав машину, Ной поворачивается ко мне, участливо улыбаясь:
– С тобой точно все хорошо?
– Определенно.
Он берет с заднего сиденья потертую кожаную куртку в байкерском стиле. Накинув ее, Ной осматривает улицу, словно хочет в чем-то удостовериться, и только после этого выходит из машины. Я вылезаю следом, радостно ступаю на твердую землю и втягиваю колючий морозный воздух.
– А вот и магазин. – Ной показывает на здание неподалеку.
Когда мы проходим мимо букинистического, из его дверей выходит девушка. Заметив Ноя, она улыбается ему так, будто они старые друзья, но Ной шагает вперед, не обращая на нее внимания.
– По-моему, там была твоя знакомая. – Я перехожу на бег, чтобы догнать Ноя.
– Кто? – рассеянно спрашивает он.
– Девушка, вон та.
Я поворачиваюсь на стоящую у книжного магазина девушку: она беззастенчиво глядит нам вслед.
– Мы не знакомы, – сухо говорит Ной и поднимает воротник куртки, чтобы не замерзнуть. – Пришли.
Мы стоим перед магазином «Затерянные во времени». На его витринах полно разных древностей. Ной открывает дверь и нетерпеливо ждет, пока я войду. И тут я словно переношусь в пещеру Алладина. Куда ни посмотри – везде отличный кадр: старинная швейная машинка, граммофон, вешалки с винтажной одеждой. Эллиоту бы здесь понравилось. От этой мысли мне становится неприятно тоскливо. Интересно, как там папа и Эллиот? Побыстрей бы с ним увидеться, мне не терпится рассказать Эллиоту о Ное.
Я иду следом за Ноем, и мне в глаза бросается красивая фарфоровая кукла в темно-синем бархатном платье с пожелтевшим от старости кружевным воротничком. У нее длинные мягкие волосы такого же рыжего цвета, что и у меня. А на лице – россыпь веснушек. Кукла сидит на стопке книг, грустно склонив голову на бок. Я, недолго думая, достаю камеру и фотографирую. Срабатывает вспышка. Ной вздрагивает и резко поворачивается, но, увидев, в чем дело, тут же расслабляется.
– Она такая грустная, – вздыхаю я. – Интересно, как она сюда попала? Наверное, она очень скучает по своей хозяйке.
Я беру куклу и расправляю ее платьице.
– Не могу спокойно смотреть на брошенные игрушки. Когда я была младше, то мечтала организовать приют для кукол. Но потом эта идея дала трещину: я хотела, но не могла забрать себе все одинокие игрушки из комиссионных магазинов и со школьных ярмарок.
«Хватит трепаться!» – строго обрывает меня мой внутренний голос. Я сажаю куклу на место.
– Я тебя понимаю, – говорит Ной.
– Правда?
– Ага. У меня те же чувства вызывают музыкальные инструменты. Очень грустно видеть старые гитары в комиссионных. Они существуют, чтобы на них играли, а не чтобы пылиться в магазинах.
