Эмилиян Станев - Когда иней тает
Капитан Негро начал врать еще отчаянней. Утром он готовил обед или пек хлеб; после обеда предавался сладкому сну часов до четырех-пяти, то есть дотемна; потом просыпался, мрачный, даже желчный, садился возле печки и читал какую-нибудь старую газету. Но, оживившись, не переставал работать языком до полуночи.
Однажды утром он объявил с огорчением:
— Завтра придется голодать. Нечего готовить. В шкафах хоть шаром покати: картошка кончилась, а сало мышка съела…
«Мышка» была большая серая крыса, с которой мы воевали вот уже целый месяц. Эта крыса угрожала нам полным разорением. Днем она спала на наших постелях, спрятавшись в одеяла, а когда нам приходила пора ложиться, начинала бегать по комнате, где было много щелей, куда она могла юркнуть. После нескольких наших неудачных попыток убить ее она переселилась на кухню и занялась там разбоем. Капитан Негро надумал застрелить ее из карабина двадцать второго калибра, который был у нас под рукой. С этой целью он каждый вечер устраивал на нее засады — взбирался на кухонный стол и садился там на маленький стульчик с карабином в руках.
Но крыса была осторожна. Она никогда не показывалась открыто и, пока капитан Негро терпеливо сидел на посту, преспокойно грызла сало. Потом мы пробовали отравить ее мышиной отравой в виде купленных в городе зерен, но зерна эти оказались очень питательными для ее желудка. В конце концов мы подняли руки вверх и стали ждать счастливого случая, который позволил бы нам ее убить.
Жалкие запасы наши в самом деле подходили к концу. Снег не давал нам возможности сходить на шахты и купить там чего-нибудь в лавочке.
— Ну, что делать? — спросил капитан.
Я пожал плечами.
— Мука у нас есть, с голоду не умрем, но…
— Наберем грибов, — предложил я.
Он засмеялся.
— Ты в своем уме? Какой у нас месяц на дворе?
— В сотне шагов отсюда растут отличные грибы. Вопрос только в том, как до них добраться.
— Ты бредишь, — сказал капитан Негро, поглядывая на меня с недоумением.
— Попробуем. Иди одевайся. Проделаем хорошую гимнастику! А потом наедимся свежих грибов!
Где-то на заваленном снегом дворе у нас была тонкая длинная жердь. Я хорошо помнил, где именно, и, разрыв снег, нашел ее. Мы пошли к лесу позади сторожки, вороша сугробы и подымая тучи снежной пыли. Ни один из нас не догадался взять оружие.
Туман поредел, в снежных туннелях было видно довольно далеко. Снег охватывал громадные купы буков сверху донизу, придавая им причудливые формы и делая их еще громаднее.
— Ну где ты теперь будешь грибы искать? — засмеялся капитан, но, заметив, что я осматриваю буки, сразу понял, в чем дело.
На загнивших частях деревьев каждую осень и весну вырастают колонии грибов, которые народ называет «песьи уши», так как форма этих грибов в точности соответствует форме собачьего уха — с отвислой верхушкой, как у гончих. Весной грибы эти молочно-серые, с нежным жемчужным оттенком, а осенью они желто — коричневого цвета. Так как они растут до поздней осени, то замерзают от первого снега и первых холодов и таким образом прекрасно консервируются.
Нелегко было отыскать «песьи уши» среди засыпанных снегом буков. Но я помнил, что поблизости есть такая колония, и скоро нашел ее на восточной стороне одного громадного дерева. После нескольких толчков жердью грибы отвалились и упали в снег. Капитан Негро стал собирать их, а я принялся осматривать соседние деревья.
Вдруг где-то под нами, на крутом косогоре, послышалось хрюканье. Капитан Негро поглядел на меня. Я поглядел на него. Хрюканье стало громче.
— Это идут дикие свиньи, — сказал капитан, подняв голову и прислушиваясь.
Мы побежали смотреть. Зрелище любопытное: в лесохозяйстве было очень мало этих животных, и мы давно мечтали, чтоб их развелось побольше.
Бросив грибы, мы двинулись к высотке, откуда начинался косогор. До высотки не было и двадцати шагов, но мы преодолевали это расстояние три-четыре минуты, пробираясь в снегу чуть не вплавь. Хрюканье слышалось уже совсем близко.
Среди утонувшего в снегу леса, между белыми стволами и сучьями мелькнула темная шкура дикой свиньи. Она утопала в снегу, но мы стояли высоко и видели спину животного. Свинья бежала, хрюкая и не останавливаясь ни на минуту. Тело ее как будто растягивалось: то казалось неестественно длинным, то сокращалось. Это удивило нас, но потом мы поняли, в чем дело. Вместе со свиньей бежали четыре-пять поросят, чьи спины мелькали рядом с ней. Это была матка: она вела поросят, стараясь как можно скорее спуститься в долину, где снег был не такой глубокий.
— Эх, что ж мы не взяли хоть одно ружье! — с сожалением промолвил капитан. — Хоть мы и не имеем права бить дичь, но когда нечего есть…
Он не успел договорить, как с другого склона, за которым темнела глубокая мрачная долина, послышалось новое хрюканье. Оно звучало как глухой взрыв — будто взорвался слабый заряд пороха — и быстро приближалось к нам.
— Еще стадо, — сказал капитан.
Через минуту в снегу показалась красно-коричневая туша громадного кабана. Злобно пыхтя, кабан шел по длинному курчавому следу, оставленному свиньей и поросятами. Огромное щетинистое тело его было осыпано снегом. Страшная голова с полуметровым рылом и желтыми клыками, искривленными, как садовые ножи, была сердито поднята и жадно нюхала воздух. Кабан рассекал толстый снежный покров удивительно легко. Под его тяжестью снег словно рассыпался на мелкие комки и хлопья, скатывавшиеся вниз по крутизне. В отличие от свиньи кабан часто останавливался, поворачивал свое громадное туловище и начинал еще страшнее ворчать.
— Видно, за самкой бежит. Потерял и теперь ищет, — шепнул мне капитан Негро и, взяв у меня из рук жердь, начал прицеливаться ею в кабана.
Животное прошло мимо. Оно исчезло внизу, в долине, куда вели следы свиньи, и только глухое ворчание указывало направление, в котором оно двигалось.
— Эх, кабы ружье! — вздохнул мой товарищ и принялся оживленно доказывать, что при нашем злосчастном положении с провиантом мы имели полное право убить если не одного из поросят, то, во всяком случае, старого кабана.
Мы уже решили вернуться к грибам, о которых на время забыли, как вдруг внимание наше привлекли две серые тени. Они бежали по следам свиней, как собаки. В двадцати шагах позади показались еще три.
Капитан толкнул меня в бок и лег в снег.
— Волки! Ложись, ложись! — сказал он, но сам не удержался — приподнялся и устремил испуганный взгляд вслед убегающей в сторону долины стае.
Оттуда все еще доносилось ворчанье кабана.
— Вот для чего нам надо было взять ружья! — сказал я. — Мы дали бы волкам славное сражение!
Собрав сбитые с бука грибы, мы поспешно вернулись в сторожку, озабоченные судьбой свинячьего семейства. Что-то делается теперь в долине, где голодные хищники стараются утащить поросят? Удастся ли им это сделать или кабан расправится с кем-нибудь из них? Мы не могли ответить на этот вопрос; каждый настаивал на своем. Но было ясно, что волкам нелегко будет достигнуть цели, пока при семействе находится старый щетинистый хряк. Они не решатся напасть на него запросто. Желтые клыки его и толстая кожа довольно убедительно говорили о возможном исходе борьбы…
ЗАСАДА
После первого солнечного дня снег покрылся настом. Мы стали на лыжи, короткие и широкие, как у индейцев. Но снежная кора была слабая, необходимо было еще несколько теплых дней, чтоб она затвердела. Вопрос о провианте не терпел отлагательства. Мы не находили даже грибов. Каждый день мы надеялись, что с шахт или из сел выйдет снегоочиститель, запряженный несколькими парами волов, чтоб расчистить шоссе и восстановить движение. Но дни шли за днями, а снегоочистителя все не было.
— Придется зарезать Миссис Стейк, — сказал капитан Негро однажды вечером, после того как мы еще раз осмотрели пустые шкафы на кухне. — Хоть она и казенная, но занимает особую графу в ведомости, где скромно фигурируют и наши имена, голод не тетка.
Он был прав. Миссис Стейк была в самом деле казенной козой, предназначенной в кормилицы всем сернятам, которых мы должны были поймать весной. Но что мешало нам зарезать ее, а весной купить на свои деньги другую? Таким способом мы сэкономили бы корм, который коза съедала зимой. Я согласился с капитаном. Но прежде чем определить день казни бедного животного, я решил устроить засаду на дичь возле сторожки.
Это не разрешалось. Подобного рода преступления наказывались очень строго и сами по себе были позорным поступком. Но в хозяйстве, где есть олени и серны, убить в такие дни какого-нибудь зайца было не так уж страшно. Крупные лесные зайцы, водившиеся на вершинах гор, все равно умирали своей смертью.
Несколько зайцев появилось около сторожки. По ночам, прыгая по наледи, они подходили к самой южной стене, играли на поляне и, войдя в большой лес, огибали скалу, расположенную на пятьдесят метров ниже сторожки. Она вздымалась среди леса наподобие носа корабля, и с верхушки ее было далеко видно.
