Макс Гурин - Повесть о Микки-Маусе
— Условие простое, мой друг… — и Ольга снова рассмеялась мне в уши, да ещё и с дилэем на обработке, — После того, как я с тобой пересплю, ты умрё-ошь… — пропела она своим небесным голоском.
— Подожди, — попытался я уточнить, не выходя из режима записи, — но ведь это смотря когда! Я же в любом случае рано или поздно опять умру, и когда бы это не случилось, это произойдёт после того, как я пересплю с тобой.
— Это я пересплю с тобой, а не ты со мной! — со смехом же возразила мне Ольга и добавила, — Самый хитрый тут, да?
И она обвела язычком вокруг своего манящего ротика.
«Господи, как же я хочу тебя, с-сука! Я просто бы пополам тебя разорвал своим членом! И дальше бы ёб! Ёб, ёб бы тебя в самую твою лукавую душу!» — подумал я, но вслух не сказал. Сказал вместо этого так:
— Ольга Велимировна, встаньте-ка, пожалуйста, на колени и сделайте мне минет! Потом я кину вам две-три палки и, в принципе, да, в принципе, я готов хоть сразу после этого умереть…
— Хорошо, мой друг… — согласилась Ольга и, опустившись передо мной на колени, принялась расстёгивать мне ширинку…
Фауст-патрон, лёжа внутри собственного ствола, размышлял по своему обыкновению, насколько же размыты всё-таки грани между всеми событиями, явлениями, да и даже самими по себе физическими предметами, а о духовных сущностях лучше и вовсе не думать. Сколько раз он не покидал этот мир, мир собственного полого ствола, сколько раз не разрывался на мельчайшие осколки собственного смертоносного тела, ему так никогда ещё не удалось перестать быть самим собой: сверхсущностью, несущей гибель кому угодно, но только не себе самому.
В тот же миг, когда он взрывался, невольно унося чью-то беспутную жизнь, он снова оказывался в стволе; уже другой вроде бы Фауст-патрон, но в сущности всегда тот же самый, потому что сам по себе он был лишь в частных случаях рассмотрения (рассмотрения себя теми, кому он неизменно, по роду самой своей профессии и призвания нёс бескомпромиссную гибель) физическим предметом, но главный же аспект его бытия заключён был в неоспоримом факте его бытия Идеей Себя Самого. Поэтому Фауст-патрон был бессмертен.
То, что чисто внешне выглядело как смерть его физической оболочки, было на самом деле всего лишь его работой, которую со спокойным повседневным усердием выполнял он множество раз за сутки, да и регулярная смерть на деле всегда оборачивалась смертью вовсе не для него, а для других. Для любых других, кроме него. Ведь кроме него, решительно все во Вселенной были «любыми».
Был только он, Фауст-патрон и ещё одно совершенно абстрактное Нечто, каковое могло, повторюсь, в ином контексте рассмотрения выглядеть для кого-то, в общем-то, чем угодно, но для него это всегда по-любому было Чем-то, чему он обязан был нести смерть.
— Забавно выходит… — медленно проговорила довольно раскрасневшаяся после секса и постепенно приходящая в себя Ольга, — Я снова испытала с тобой оргазм, и опять ты должен теперь попасть в мир иной! Это просто входит у нас в привычку, мой друг… — и она опять рассмеялась.
— Угу, — мрачно усмехнулся и я, — бред навязчивых состояний.
— Ну, ты не грусти! Кто его знает, может там тебе будет лучше? Может теперь ты встретишь наконец своего Микки-Мауса, да и потом, я думаю, что как-нибудь, уж не знаю как, но мы ведь и там с тобой ещё поебёмся, надеюсь, ко взаимному удовольствию…
— Не исключено… — так же мрачно согласился я. И, испугавшись, что она может обидеться, добавил скорее из вежливости, — я бы очень хотел этого…
— Ты врёшь, мой друг… — с нехарактерной для неё грустью в голосе сказала Ольга и начала одеваться.
— Может быть ещё чашечку кофе? — спросил я, когда она уже собралась уходить.
— Нет, Макс, я уже не успею. Через пять минут на твою студию упадёт метеорит, а погибнуть на сей раз должен лишь ты один.
— Ты же вроде говорила, что это будет Фауст-патрон? — улыбнулся я, внутренне радуясь тому, сколь достойно и, как это зовётся у быдла, по-мужски, мне удаётся в последние минуты жизни держаться со своей бывшей учительницей, ставшей моей довольно запоминающейся любовницей.
— Всё так и есть. Просто это один из частных случаев его проявления…
Она застегнула шубу и, на прощание чмокнув меня в щёку, ушла…
Новый мир неожиданно оказался несколько затейливей предыдущих. Так, например, Быдло довольно часто беседовало там само с собой, каковой уровень рефлексии был для него совершенно недостижим прежде, в мирах иных, предшествующих.
С одной стороны, поначалу мне это даже понравилось и удивило скорее приятно, но постепенно, к вящему моему сожалению, вскрылась подлинная причина этого, как я ошибочно полагал вначале, нового явления: этот мир состоял из Быдла практически целиком! И именно поэтому, кто бы и с кем там не разговаривал — это всегда и был, в сущности, разговор Быдла с самим собой…
Быдлом был в этом мире и я. Был им и Микки-Маус. Быдлом были мои родители, да и все мои предки. Фантастическим быдлом были все мои пассии, и разговоры, которые все мы бесконечно друг с другом вели, были только тупой говорильней с похохатываниями, улюлюкиваньями, конским гоготом мужчин и блядскими «хи-хи» женщин.
Так что, в принципе, там вообще невозможно было ни с кем ни о чём разговаривать, а писать все и вовсе давно разучились. Нет, не в том смысле, что исчезла сама письменность — нет, у так называемых людей нового мира сохранялась ещё способность прочитывать названия товаров в интернет-магазинах, надписи и цены на этикетках — но способность выражать свои мысли развёрнуто и в письменной форме постепенно утратили все.
Да и сами мысли были не мысли, а так, какая-то ерунда. Говорю же, мы все были быдлом! И… в общем-то не то, чтоб особенно о чём-либо горевали. Словом, все, кто быдлом были, жили-были не тужили…
Да, Микки-Маус там был. Но он тоже был быдлом. И я был быдлом. И поэтому мы с ним совершенно не интересовали друг друга. Скажу больше, все мы вообще там ничем не интересовались. Так, разве что смотрели себе телевизор по вечерам, да и то — только чтоб убить время. Там вообще больше никто ничем не занимался: все только смотрели телевизор, на экране которого тоже ничего особенного не происходило, в будни пили слабоалкогольные лонг-дринки, в выходные же всерьёз напивались и, знай себе, под настроение спаривались. А настроение для этого возникало достаточно часто, потому что, как известно, когда нихуя не делаешь, сразу, именно от нечего делать, начинаешь хотеть ебаться…
Ольга там тоже была. И тоже в детстве учила меня в литературной студии. Но после того, как и в тот мир ворвалась чёртова Перестройка, судьбы наши сложились значительно бестолковее, чем в предыдущих жизнях.
В отличие от прошлых разов, мне так и не удалось слезть с героина, хотя при этом я совершенно не считал это какой-либо проблемой, поскольку у меня как-то всё время откуда-то брались деньги, и в материальном плане я был совершенно небеден. Ольга же бросила все свои филологические изыскания и стала «индивидуалкой».
Однажды я наткнулся на её фото на одном из сайтов подобных услуг и немедленно подъехал к ней в «небольшую, уютную квартирку» в Крылатском…
Я не стал сообщать ей, кто я, а узнать меня было трудно — шуточное ли дело не видеться почти 20 лет! Я сказал, что меня зовут Андрей. Если она и заподозрила что-то, в любом случае выдавать себя было так же и не в её интересах. Да мы и встретились для другого. Я просто положил на стол деньги и… напихал ей в рот. Должен отметить, что в сравнении с нашими соитиями в прошлых жизнях, мастерство её выросло. Я остался очень доволен глубоким минетом, и она даже позволила мне сделать ей фистинг.
Не знаю, насколько она была искренна — всё-таки что с проститутки возьмёшь — но стонала она весьма симпатично, извиваясь на моей довольно часто и резко входящей в неё правой руке… В какой-то момент я даже почувствовал себя опытным укротителем диких зверей — столь животные крики вырывались из её горла, пятью минутами ранее так искусно приласкавшего мой восторженный и поистине благодарный член…
Погиб тот мир тоже совершенно по-дурацки: в один прекрасный день просто взорвалось Солнце, и всё в мгновение ока исчезло, даже не успев вызвать ни у кого ни возражений, ни сожалений.
И вот когда наконец все мы стали несуществующей пустотой Вечности, где не существовало и Времени, Микки-Маус заговорил со мной снова…
Не могу сказать, что я слышал его — ведь у меня не было больше тела. Не могу сказать и того, что говорил Он уж прямо со Мной — ведь больше не было и моего духа. Ни моего духа, ни святого — никакого…
Вселенная была бесконечна, но при этом она была Абсолютной Точкой… Малой до такой степени, что несмотря на то, что Точкой она всё же была, всё-таки её не существовало… То есть она была в бесконечное число раз меньше любой из самых малых частиц предыдущих миров. И вообще она не была частицей. Она была только точкой. Точкой Абсолютного Несуществования…
