Макс Гурин - Повесть о Микки-Маусе

Макс Гурин (экс-Максим Скворцов)

Повесть о Микки-Маусе,

или

Записки учителя

Часть первая

«Золотой осёл-2»

Мне скоро 39. Сколько я себя помню, я всё время что-то пишу.

Мне было чуть больше семи, когда муж моей тёти (мы жили ужасным, уродливым колхозом, как в те времена жили многие) сел как-то вечером со мною за стол (выдалась вдруг у него свободная минутка), и мы с ним начали писать какой-то незамысловатый рассказик про… Микки-Мауса.

Писать я мог тогда ещё только печатными буквами, и потому в основном писал он — тоже небыстро, подстраиваясь под мой темп — а я придумывал и иногда рисовал какие-то самоочевидные пиктограммы. Так и писали: строчку он, тоже печатными буквами, строчку я, ещё более печатными и с рисуночками. Потом его позвала моя тётя, его супруга, а утром он и вовсе ушёл на работу. Я же так увлёкся новой для себя игрой, что, недолго думая, решил продолжать без него. И вот с того самого дня я и не останавливался, в сущности, до сих пор.

Годы шли. Постепенно я написал огромное количество рассказов, повестей и даже целых восемь романов — буквально один лучше другого! И вот скоро мне уже 39. То есть я давно уже пережил Лермонтова, не дотянувшего, увы, даже до Кобэйновских 27-ми; уж лет пять, как перерос я Христа; год назад пережил самого, извиняюсь за выражение, Пушкина, — а жизнь что-то всё никак не кончается и не кончается, и не предвидится ей, в общем-то, конца-краю, поскольку надо быть очень трусливым и недалёким моральным уродом, чтобы верить в пророчество о 2012-м годе, ибо за всю свою уже немалую жизнь не встречал я ещё человека, которого считал бы умнее себя и не вижу решительно никаких поводов делать исключение и для тех, кто муссирует эту тему.

Вот, говорю, я всю жизнь пишу что-то. И уже много раз казалось мне, что я всё сказал, выложился без остатка, выполнил свою миссию, а жизнь всё не кончалась и не кончалась, как будто демонстрируя мне мою тотальную несостоятельность в самОм взгляде на то, какая она, кто я в ней и для чего это всё вообще нужно.

И мне приходилось снова думать и осваиваться в каждом новом (и одновременно вечном и бесконечном) мире, какой приходил на смену тому, где я из разу в раз выкладывался без остатка и вроде как честно умирал, всё исполнив.

Я думал-думал, осваивался-осваивался, а потом снова писал, чтобы снова полностью выложиться. Но всякий раз, как только я выжимал себя без остатка, мир предательски менялся на какой-то совершенно иной, в котором мне как будто опять становилось семь с небольшим лет, и я снова оказывался перед лицом необоримой необходимости писать всю ту же бесконечную историю о Микки-Маусе; двигаться куда-то и зачем-то в полном одиночестве, потому что… дядя Серёжа ушёл на работу.

Понятно, что люди, искушённые в разнообразном литературном чтении, совершенно не удивятся, когда после вышесказанного я, в качестве смысловой связки, употреблю оборот «так и теперь».

О да, я конечно в курсе некогда распространённого мнения о том, что читателя надо, мол, удивлять и тому подобное прочее, но сам я с возрастом стал относиться к этому довольно прохладно, потому как вопреки многим неласковым обстоятельствам своей биографии со временем всё-таки научился понемногу не то, чтоб уж особо себя любить, но всё-таки никогда не забывать о неписанной субординации между Автором и Читателем; в пользу, разумеется, Автора. Таким образом, это не Читателя НАДО удивлять, а ЧИТАТЕЛЮ НАДО, чтобы его удивляли — чувствуете разницу?:) А если мы будем кому-то, кому что-то от нас надо, давать это слишком легко, быстро и часто, то любой читатель потеряет совесть, ориентацию в пространстве, верх и низ и, в конечном счёте, замяукают котята «надоело нам мяукать», и в итоге ничего, кроме неблагодарного хрюканья мы не услышим во всём мировом эфире.

Этого никак нельзя допустить! Даже несмотря на то, что, в широком смысле слова, на «работу» ушёл уже далеко не один только дядя Серёжа. Даже несмотря на то, что на «работу» и вовсе ушли уже практически все, историю про Микки-Мауса кто-то должен всё-таки продолжать! Хотя бы потому, что она… не закончена…

Так и теперь…

Все миры, о которых я писал и которые, в общем-то, можно сказать, не побоявшись собственной смелости, постиг прежде, исчезли. Именно исчезли. Сначала хотел написать «рухнули», но это может быть и неправда. Может быть где-то они существуют и ныне. Даже, скорее всего, это именно так и есть. Где-то существуют они и сейчас; те миры, что я когда-то постиг и в которых я полностью выложился…

Где-то в бесконечной Вселенной всё так же существуют все те мгновения, какие переживал и я, и все люди, что жили когда-то на свете. Где-то все эти люди живут и теперь, и всё так же переживают они вновь и вновь то, что уже переживали когда бы то ни было. Где-то существует всё это, но… только лично я не могу знать, где. Здесь этого нет, а там, где это есть, нет меня.

И только повесть о Микки-Маусе по-прежнему не дописана…

Быть может, где-то в глубине Универсума есть даже и такой мир, где история эта уже закончена; Автором поставлена последняя точка, ручка отложена в сторону, книга закрыта и поставлена на самую дальнюю полку в Главной Тамошней Библиотеке, где она уже много столетий числится в отделе древних манускриптов; какой-то старик-архивариус смутно помнит, что когда он в последний раз проверял каталог, там вроде бы была запись о том, что книга эта, в принципе, имеется у них в фондах, хоть и много веков никто не читал её и даже не брал в руки, но… — всё это есть где-то там, где нет меня, а здесь…

Здесь её по-прежнему нет… И никто никогда не допишет её за меня… Потому что… все ушли на работу…

Все готовы заниматься чем угодно, лишь бы её не писать… А я остался… У меня нет «работы»… У меня есть только необходимость… Необходимость писать…

Говоря откровенно, писать я могу абсолютно о чём угодно. Любая тема может увлечь меня настолько, что временно мне станет интересно писать именно об этом. Да, наверное, можно сказать, что сам угол своего зрения умею я менять совершенно произвольно и необыкновенно легко.

Попросите меня написать о том, что главное в нашем мире — Любовь, и я напишу об этом так вдохновенно и увлекательно, что по прочтении такого произведения ни у кого из читателей не останется и тени сомнений в правоте самой это концепции.

А в другой раз попросите меня написать о том, что никакой Любви вовсе не существует, миром правят исключительно себялюбие и корысть, а само слово «любовь» придумано, в конечном счёте, лишь затем, чтобы одни люди могли беспрепятственно управлять другими, а те были бы им за это ещё и благодарны — я напишу и такое произведение, и опять по прочтении подобной книги ни у кого из читателей не останется сомнений в истинности уже последней картины мира.

И то и другое неоднократно уже я делал и, понятно, всякий раз искренне, но вовсе не потому, что менялись мои убеждения или же я шёл по какому-то жизненному пути и в ходе своего по нему движения постепенно, де, менялся мой взгляд — нет, не поэтому. Это так лишь потому, что у меня вообще никогда не было никаких убеждений, но… я люблю писать.

Всё обстоит так, будто тело моё — это некий Большой Корабль с умопомрачительным количеством навигационных приборов. Внутри этого чудесного корабля, который многие и принимают за самого меня лично, сижу я-настоящий и, знай себе, меняю угол зрения с одного на другой (будто поворачиваю руль), да смотрю, как поведут себя встречные корабли — только-то и всего! И только потому, что мне просто доставляет удовольствие на это смотреть…

Я просто еду, просто плыву, просто лечу, а за окном мелькают деревья, машины, дома, катятся на трёхколёсных велосипедах какие-то новоиспечённые карапузы, валяются обессилевшие, бомжеватого вида, пьяницы. Чего только не наблюдал я через свои иллюминаторы, которые многие принимают за мои глаза, а некоторые ещё и думают, что это и вовсе «зеркала души»!:) Да лишь бы на здоровье, как говорит порою моя супруга по самым разным поводам и без них. Я-то знаю, что то, что принимают встречные корабли за слизистую оболочку моих глаз — на самом деле, представляет собой нечто подобное мощнейшему пуленепробиваемому стеклу иллюминаторов Корабля Моего Тела, а вот уже за этими иллюминаторами расположена Кабина Пилота, или капитанский мостик — как угодно, где сидит маленький человечек по имени Я Моё Истинное…

Но и он там сидит не всегда. Он сидит там лишь тогда, когда ещё более маленькому человечку, который сидит уже внутри него, в его Кабине Пилота, и представляет собой уже Его Истинное Я, отчего-то приходит иногда в голову видеть мир именно таким образом.

Корабль Моего Тела — нет-нет, не Корабль Судьбы — вот ещё глупости! — о какой такой Судьбе можно говорить, если само понятие это значимо только иногда и только для одного из бесчисленного множества Внутренних Пилотов, про коих только изредка, в свою очередь, могу я сказать, что эти внутренние пилоты уж прям мои — повторюсь, Корабль Моего Тела всё плывёт и плывёт; когда под парусом, когда силой гребных винтов, а то и вовсе милостью божьей, а повесть о Микки-Маусе по-прежнему не написана…